Предшественник отцов церкви - Филон Александрийский (ок. 20 - ок. 50), представитель иудейско-греческой философии, античный философ, заложивший основы греческой патристики. Учение Филона есть синтез иудейского мировосприятия и ряда философских идей эллинистической эпохи.
В концептуальном плане его учение содержит две основные составляющие, определяющие каркас всего его вероучения: (1) положение об абсолютной трансцендентности Бога и (2) стоическо- платоновское учение об идеях.
Бог, в представлении Филона, является истинно сущим , трансцендентность которого проявляется в его запредельности по отношению к чувственному миру и недоступности его для всех форм и путей его рационального осмысления. Человеку известно только то, что Бог существует, но неизвестно, каков Он. Однако если Бог недоступен для теоретического разума, то он доступен для веры, опирающейся на постулаты практического разума. Такая трансцендентность Божества была неведома языческому пантеизму.
Филон Александрийский
Бог для Филона - Высшее Божество, оно, несомненно, выше платоновского «Единого- Блага». Бог создает интеллигибельный космос (мир Идей), или Логос, который, являясь мыслью Бога, творит мир. Так, Филон использует учение Платона об идеях. В его интерпретации платоновские идеи мира подлинных сущностей, мира надфизического и потустороннего, есть мысли Бога.
Логос для Филона - это ипостась Бога, Мысль Божья, Архангел и Посредник между самим Богом и Божественным творением. Логос не только мысль Божья, но и слово, несущее в Священном Писании свет мудрости и ясность истины.
Логос, обладая бестелесной, сверхчувственной и трансцендентной природой, подаренной ему Богом, представляет собой некую действующую причину космического масштаба, воздействующую на телесный мир. Именно через Логос осуществляется то связывающее единение, которое не только определяет воздействие бестелесного на мир вещей, но и упорядочивает и сохраняет мир в его гармонии и целостности.
Бог создает материю из ничего, а Логос придает этой первома- терии форму. Логос - высшее и самое совершенное творение Бога. Логос, будучи Мыслью и Словом Божьим, творит близких к своему окружению ангелов, а затем мир чувственных вещей и человека. Так, идея творения мира, совершенно чуждая язычеству, впервые обрела систематическую формулировку в учении Филона.
Бог, в понимании Филона, не есть конечное первоначало, напротив, Бог - бесконечен. Эта божественная бесконечность проявляется в активности, которая предполагает две «Потенции Бога», а именно: «Потенцию творческую» и «Потенцию правящую». Первая носит имя Елохима и представляет собой созидательную функцию, предопределяющую добро и благо; вторая - имя Иеговы, которая также представляет собой функцию, но функцию иного целеполагания и содержания, не добродетельного плана, а силового (карающего, законода-
тельного). Филон как монотеист в отличие от платоников образ Бога связывает с конкретной личностью (Иеговой), повествование о которой он находит в Священной истории, изложенной в Библии.
В учении о человеке Филон в согласии с представлениями платоников исходит из двух начал: тела и души. В последующих своих воззрениях он добавляет и третье начало - Дух. В конечном итоге, следуя библейской традиции, Филон рассматривает природу человека в трех ипостасях , а именно: телесное начало, интеллектуальное начало (душа) и Дух, исходящий от Бога. Эти три ипостаси определяют человеческую жизнь и ее измерения.
Филон рассматривает три измерения человеческой жизни: животное, определяемое телесной ипостасью; рациональное, осуществляемое в лоне интеллекта и души; и духовное, соотносимое с Духом. Последняя ипостась осуществима в божественном измерении, так как смертная душа человека может стать бессмертной только в том случае, если Бог дарует ей свой Дух.
Учение о Божьем Духе и бессмертии человеческой души, повествуемое в Библейском писании, явилось основой этики Филона. Такие понятия, как «любовь к Богу», «вера в Бога», «жизнь во имя Бога», становятся основополагающими ориентирами праведной жизни человека-христианина. Мораль и нравственность в этике Филона сливаются в единое целое с верой и христианской религией.
В целом учение Филона, хотя по ряду идей и отличалось от христианского, но тем не менее оно было близко к нему. Все христианские отцы церкви доникейской патристики в своих трудах исходили из учения Филона о трансцендентном Боге, Логосе и «тварном» мире. Отвергнутое ортодоксальным христианством на I Вселенском соборе, проходившем в г. Нике (ныне турецкий город Изник), и осужденное им как языческая и пантеистическая доктрина, учение Филона, несмотря на все это, стало связывающим звеном между язычеством и христианством.
Более того, учение Филона явилось теоретической основой формирования патристики, которая в ходе дальнейшего формирования христианского вероучения была представлена большим многообразием теологических, философских и политико-социологических концепций и доктрин христианских мыслителей II-V вв., так называемых отцов церкви. Патристика формировалась в непрерывных баталиях с гностицизмом, языческим мировосприятием и другими ересями. В этой борьбе патристика пользовалась идеями платонического и неоплатонического идеализма.
Среди средневековых мусульманских и иудейских мыслителей есть те, кто был отвержен своими единоверцами, но чьи трактаты получили широкое распространение в Христовой Церкви. Один из них – иудей Филон Александрийский.
Конец царствования философии
Мы приступаем к знакомству со средневековой философией. Но прежде всего, давайте разберемся, что такое средневековая философия и чем она отличается от античной.
В отличие от античной, средневековая философия ограничивает круг своих вопросов
Античность – это, пожалуй, единственное время в истории человечества, когда философия царствовала полностью и беспрекословно. Она была царицей наук, она ставила любые вопросы, для нее не было ничего запретного. Средневековая же философия сама себя ограничивает.
Часто средневековую философию приравнивают к философии в Средние века. Но такой подход я считаю не совсем правильным, потому что при этом мы оказываемся стеснены рамками, которые ставят историки, определяя границы Средних веков. Но с чего историки решат отсчитывать Средние века – от времени ли захвата Рима варварами, от начала ли царствования Карла Великого – и чем решат их окончить, какой революцией – голландской, английской или французской – для философии совершенно не важно. Для философии важен принцип: как мыслят философы в это время. Исходя из этого получается, что средневековая философия – если ее определить как религиозную философию – сама себя ограничивает некоторыми постулатами, которые мы принимаем на веру. Какая именно это религиозная философия – христианская, иудейская, мусульманская – в данном случае не важно. Важно то, что философия не считает возможным поставить перед собой любой вопрос.
Для нее есть вопросы, ответы на которые очевидны с точки зрения веры. И в этом ее глубочайшее отличие от античной философии. Поэтому мы можем видеть, что в одно и то же время могут сосуществовать средневековые и античные философы. Так, приблизительно с I по V век по Рождестве Христовом мы видим как расцвет античных философских школ (неоплатонизма, например), так и зарождение и даже расцвет религиозной философии (например, блаженный Августин или отцы-каппадокийцы). Точно так же мы можем говорить и о конце религиозной философии – она заканчивается даже раньше, чем заканчиваются Средние века.
Философия часто предвосхищает будущее и во многом способствует наступлению нового времени. К примеру, уже заканчивается средневековая философия, на дворе философия эпохи Возрождения – ренессансная, – а по-прежнему среди народа и среди власть имущих общепринятыми являются формы жизни, относящиеся к Средним векам. Так что, начиная разговор о средневековых философах, мы вынуждены вернуться назад во времени.
Традиционно первым средневековым философом называют Филона Александрийского.
Жизнь Филона: иудей от иудеев
О жизни его мы знаем очень мало. Примерный год его рождения – 20-й до Рождества Христова, примерный год смерти – 50-й после Рождества Христова. Мы знаем, что он жил в Александрии и принадлежал к иудейской знати, возможно даже был фарисеем. Мы знаем, что у него был брат, очень богатый гражданин Рима, сын которого, то есть племянник Филона, полностью отошел от , о чем в одном из трактатов с горечью пишет философ: «совсем оримлянился». Мы знаем, что Филон был очень влиятельным – хотя бы потому, что где-то в 39–40 годах он вместе с группой видных иудейских священников ездил в Рим к императору Гаю Калигуле, о чем сам пишет в работе «О посольстве к Гаю». Дело в том, что Калигула приказал во всех храмах поставить статуи императора, потому что император в Риме считался богом. С какой стати делать исключения для синагог? Иудеи, естественно, возмутились и отправили посольство, в котором был и Филон Александрийский. Правда, Калигула через год скончался, и иудеям повезло – не пришлось такого позора испытать: статуя императора в храме… От себя добавлю, что Филон был, по всей видимости, человеком достаточно мужественным. Ведь Калигула был знаменит своим вздорным характером и жесткими расправами над противниками.
Еще мы знаем, что он совершил одно паломничество в Иерусалим, а всю жизнь прожил в Александрии. Вот, пожалуй, и всё, что известно об этом философе.
Гораздо больше мы знаем о его произведениях. До нас дошло около 50 работ, и это удивительно! Но еще удивительней то, что мысли Филона Александрийского иудейская община отвергла, и дошли его труды до наших дней благодаря… христианам. Мы ведь знаем, как сохранялись рукописи: их переписывали. А переписывали то, что было нужно. Вот простой вопрос: почему до нас не дошли, скажем, рукописи Ария, Нестория и других еретиков? А потому что их не переписывали. Зачем тратить свое время на то, что неполезно, даже вредно моей душе? Поэтому переписывали отцов Церкви.
Тот факт, что переписывали Филона Александрийского в христианской среде, показывает интерес христиан к творчеству иудейского философа, которого иудейская среда отвергла. Это, кстати, еще раз говорит о том, что именно христианство находится в дружбе и гармонии с философией, даже если эта философия рождается в иной религиозной среде.
При чем тут Септуагинта?
Почему работы Филона Александрийского представляли такой огромный интерес? Я позволю себе, может быть, несколько необычное объяснение. Мы знаем, что в Александрии жило достаточно большое количество иудеев, которые уже эллинизировались, забыли свой родной язык и говорили на древнегреческом. По этой причине и был осуществлен перевод 70 толковниками Ветхого Завета – чтобы иудеи могли читать родные для своего народа священные книги на уже родном для себя греческом языке. Но одно дело – перевести букву, а другое дело – перевести смысл. Мне кажется, что александрийские иудеи уже настолько эллинизировались, что для них не только язык, но и культура греков стали ближе, чем язык и культура иудеев. Для них Платон был понятнее, чем Моисей, а стоики – понятнее, чем пророки. И поэтому я бы так сказал: Филон Александрийский в какой-то степени продолжает дело 70 толковников и «переводит» Пятикнижие Моисеево на язык древнегреческой философии, делая Писание понятнее для современников и для себя. Именно поэтому ортодоксальные иудеи и не приняли его идеи – они стояли только на позиции буквального понимания священных текстов.
Почему Бог призывает убивать людей, Авраам изменяет Сарре со служанкой, а Ной напивается после Потопа?
Собственно говоря, зачем понадобилось такое толкование? Дело в том, что во многих книгах Ветхого Завета мы встречаем очень странные, совершенно непонятные для образованного эллина мысли. Иногда – странные, а иногда – просто страшные! Скажем, Бог призывает убивать людей; Авраам изменяет Сарре со своей служанкой Агарью; Ной напивается после Потопа – единственный праведник, и тот напивается пьяным, и его сын насмехается над его пьянством. Таких вот странных вещей, которые в уме не укладываются, много. И Филон говорит, что это нужно понимать аллегорически.
Здесь мы подходим к самому главному – к его богословию.
Бог, – утверждает Филон, – абсолютно трансцендентен, абсолютно непознаваем, Он выше любой сущности, любой способности нашего познания. И поэтому когда Он открывает нам знания о Себе, это знание Он выражает на нашем, понятном человеку языке. Конечно же, между людьми и Богом вырастает огромная пропасть: мы не можем понять Бога, а Бог «не может» изложить нам знания о Себе. И тогда Бог создает посредника между Собой и миром. Это Логос – «посредник», выполняющий роль, так сказать, фильтра: через него проходят Божии Откровения, наполняясь глубоким философским смыслом.
Поэтому, читая тексты Священного Писания, мы должны помнить, что этот Логос, понимаемый только при помощи философии, мы должны и можем найти в текстах Священного Писания – особенно там, где разум спотыкается.
И с другой стороны, когда человек занимается философией, то есть стремится к Логосу, он тем самым стремится к Богу.
Собственно, большая часть трактатов Филона посвящена поиску философского понимания – Логоса – в Писании.
К примеру, вот трактат «О сотворении мира». Многое непонятно в книге Бытия. Бог творит мир за шесть дней. Почему за шесть дней? Он же всемогущ! Для Него сотворить мир – мгновение. Конечно, – говорит Филон Александрийский, – для Бога сотворить мир – мгновение, потому что Бог совершенен… но мир-то не совершенен. Временная продолжительность необходима именно для мира. И для того, чтобы мир был прекрасным, Бог сначала должен создать этот самый Логос – платоновский мир идей.
Когда мы читаем трактат Филона «О сотворении мира», мы замечаем, как сильно здесь влияние диалога Платона «Тимей»: Бог сначала творит мировую душу, чтобы мир в этой мировой душе не развалился. Примерно то же самое – у Филона: сначала Бог творит Логос, который понимается как мир идей. Потом, согласно этим идеям, творятся уже вещи. А почему шесть дней? В размышлениях Филона над этим мы видим уже влияние пифагореизма, потому что шесть, по Пифагору, – это совершенное число. Двоица – это выражение женского начала, три – символ мужского начала, дважды три – шесть. И шесть – это не просто один умножить на два умножить на три, это один плюс два плюс три, то есть это и сумма, и произведение одних и тех же чисел, поэтому шесть – самое священное число, отсюда и шесть дней творения.
Таким образом, Филон не создает свою философию, он берет из греческой философии то, что ему нравится: из пифагорейцев, из , из скептиков, из стоиков, – лишь бы это помогло эллинизированным иудеям понять смысл таинственных книг Священного Писания.
Почему опьянение лучше пьянства?
Логос – это одно из центральных положений мысли Филона. Логос принимает самые разные формы. Его философское значение – платоновский мир идей, стоический Логос, богословское – это Архангел, это Сын Божий, это София, о Которой мы читаем в Книге Премудрости.
Филон не создает стройной философской системы, у него достаточно пестрая, но интересная своим аллегорическим подходом теория. Кстати, вспомним, что Филон жил в Александрии, а именно Александрийская христианская школа знаменита своим аллегорическим подходом – мы это видим у Оригена, у Климента Александрийского, и вершина аллегорического подхода – преподобный Максим Исповедник.
У Климента Александрийского есть даже прямые ссылки на Филона – например, отсылка к трактату «О соитии ради предварительного обучения». Здесь Филон ставит вопрос о таком странном факте: у Авраама и Сарры долго не было детей, Сарра понимала, что для Авраама это страшное горе, и разрешила ему родить ребенка от своей служанки Агари; и после того, как Агарь родила от Авраама, Сарра тоже родила. Как будто Бог ждал, когда Авраам изменит своей законной жене. Откуда такая странность? Филон объясняет: Сарра символизирует богословие, а Агарь – философию. Нельзя заниматься богословием, пока ты не изучил философию. Не принесет тебе богословие плод, пока ты не получишь плод от философии: получается, как Агарь – служанка Сарры, так и философия – служанка богословия. Вот откуда знаменитая фраза, которую многие приписывают католическому схоласту Фоме Аквинскому.
Или еще один странный сюжет: опьянение Ноя. Филон пишет целый трактат, который так и называется: «О пьянстве», где объясняет это следующим образом. Мы все – как пьяные. Пьяный, как правило, не понимает, что он пьян, – он думает, что трезв, что он в своем уме и прекрасно может судить обо всем. Вот и мы такие же: мы думаем, что прекрасно всё понимаем, судим обо всём, а на самом деле мы как пьяные, по сравнению с Богом. И Филон приводит большое количество рассуждений, взятых у Энесидема (те самые скептические тропы Энесидема), говоря, что нельзя доверять своим чувствам. Мы не можем правильно познать даже видимый материальный мир, поскольку чувства нас часто обманывают, и наивно пытаемся познать Бога – Того, о Котором вообще нельзя никак судить!
“Трезвое опьянение” у Филона – это святость
Трактат называется «О пьянстве». Опьянение у Филона имеет другой смысл. Он говорит: «трезвое опьянение». Это мистический экстаз с Богом, это святость. А вот пьянство – это грех. Философ говорит о пьянстве как о дурном качестве человека.
Объяснение «жестокости» Бога
Вот еще пример символического толкования Филона. В книге Исход мы читаем (Филон цитирует): «Убивайте каждый брата своего, каждый соседа своего, каждый ближнего своего. И сделали сыны Левиины по слову Моисея. И пало в тот день из народа около трех тысяч человек». Почему? Филон Александрийский объясняет: «Ибо священники не людей убивают, как некоторые думают, но отсекают от своего разума свойственное и любезное плоти, считая, что тем, кто должен быть слугами Единственного и Премудрого, подобает стать чужими всему, что имело возникновение. Поэтому мы убьем брата, но не человека, а брата души – тело. То есть отделим от любящего добродетель и божественное – от любострастного и смертного. Убьем не соседа, но сборище ощущений…» и так далее (О пьянстве, 67-70). Филон говорит: тут на самом деле речь о том, чтобы убить свою любовь к мирскому.
Или еще – вопрос о Скинии. Что такое Скиния, что такое Алтарь? Будем понимать под Скинией идею, – говорит Филон, – что одно есть символ бестелесной добродетели, а другое – чувственного образа. Алтарь и то, что на нем, легко видеть, а Скиния и то, что в ней, невидима, и поэтому она сравнивается с миром идей Платона, а Алтарь – с миром чувственным (О пьянстве, 134).
Вот так во всех своих трактатах Филон аллегорически трактует Писание. Ведь Библия – это книга, которую нельзя прочитать без философии, поскольку она изложена Богом через Логос, то есть как бы прошла через сито разума.
Влияние стоиков у Филона проявляется в области этики
Влияние стоиков, о котором я упомянул выше, у Филона проявляется в области этики. Оно, правда, тоже проходит сквозь сито его религиозного понимания. Да, стоики говорили об апатии, и Филон говорит о бесстрастии, об отсечении всего того, что связано с телом, с нашим миром. Но на этом Филон не останавливается, в отличие от стоиков. Он идет дальше и говорит о священном опьянении, о восхождении к Богу.
Поэтому, с одной стороны, Филон – последовательный аскет, утверждающий, что телесное нужно отсекать. Но, с другой стороны, он и мистик, говорящий, что при этом нужно восходить всей душой человека к Богу. Образ Божий – это именно душа, как толкует Филон в трактате «О сотворении мира». Поэтому и нужно восходить душою к Богу.
Влияние на христиан
Я уже говорил, что Филона читали и переписывали в христианской среде, поэтому отношение к нему – самое уважительное.
Александрийская школа богословия явно испытала на себе влияние филоновского подхода. Например, Климент Александрийский, который был главой Александрийского катехизического училища, основанного Пантеном, цитирует Филона, ссылается на него как на авторитет. Книги Филона находились в Александрийском катехизическом училище, их читали, изучали, на их основе выстраивалось потом богословие. А потом из этого катехизического училища вышел , который позже возглавил это знаменитейшее училище. Оригена изучали великие отцы-каппадокийцы Василий Великий, Григорий Богослов и Григорий Нисский, также использовавшие аллегорический метод. Аллегорический метод толкования Священного Писания применяли и последующие знаменитые александрийцы – святые Афанасий и Кирилл.
Читая толкования на Священное Писание преподобного Максима Исповедника, мы можем видеть, что подход у него тот же, что и у Филона. Непосредственно ли повлиял Филон на Максима Исповедника или опосредованно через ранних отцов – неизвестно.
Филона читал святой Амвросий Медиоланский, учитель блаженного Августина. А читая Августинов труд «О граде Божием», Августиново толкование на Книгу Бытия и сравнивая его с трактатом Филона «О сотворении мира», мы можем найти параллели. Может быть, Августин сам пришел к многим выводам, а, может быть, Филоновы толкования дошли до него через святителя Амвросия.
В любом случае, можно говорить, что, по сути, Филон был родоначальником одного из направлений экзегетики – толкования Священного Писания. Не знаю, согласится ли наш православный читатель назвать его родоначальником, но его влияние на этот метод действительно колоссально. А вообще это удивительный факт. В средневековой философии есть ряд интересных иудейских мыслителей (Филон Александрийский, Моисей Маймонид), которых иудейская среда не примет, – но их трактаты будут иметь широкое распространение в христианской Церкви. Мы будем говорить о мусульманских мыслителях – Ибн Сине, аль-Фараби, Ибн Рушде, – которых мусульмане объявят еретиками, но их работы будут иметь чрезвычайно широкое распространение в христианской среде. Это показывает любовь христианства к философии и к мудрости, какое бы происхождение она ни имела.
ФИЛОН АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ (Φίλων Ἀλεξανδρεύς) (кон. 1 в. до н.э. – нач. 1 в. н.э.) – иудейско-эллинистический философ, теолог и экзегет.
БИОГРАФИЧЕСКИЕ СВЕДЕНИЯ. Филон принадлежал к одному из богатейших и влиятельнейших еврейских кланов Александрии. Единственная достоверная дата из его жизни – лето 39 н.э., когда он возглавлял неудавшуюся делегацию представителей александрийской иудейской общины к императору Гаю Калигуле (Иосиф Флавий . Иудейские древности XVIII 257–60); сам он пишет об этом в произведении «О посольстве к Гаю». Известно, что в это время он был уже пожилым человеком, поэтому традиционно считается, что он родился ок. 15/20 до н.э. Согласно сообщению Иосифа (XX, 100), брат Филона был «самым богатым человеком в Александрии», а сын его Тиберий Юлий Александр (племянник Филона) был прокуратором Иудеи в 46 н.э., впоследствии, при Нероне, он стал префектом Египта. В двух трактатах («О провидении» и «Имеют ли животные разум») Филон отвечает на вопросы своего племянника, который полностью «романизировался» и, по словам Иосифа, «предал обычаи своих предков» (loc. cit); в своих «беседах» с дядей Тиберий придерживался воззрений, близких к учению Новой Академии.
ОБРАЗОВАНИЕ. Филон прошел через все стадии базового греческого образования (ἐνκύκλιος παιδεία), которое получали молодые люди из хороших семей (см. De congressu, 74–79). Его произведения показывают знание философских учений среднего платонизма , стоицизма и пифагореизма (последнее, вероятно, благодаря знакомству с сочинениями Евдора Александрийского), а также греческой литературы. Среди наиболее значимых для Филона текстов – диалоги Платона, и прежде всего «Тимей», а также «Федр», «Федон», ключевые пассажи из «Теэтета», «Пира», «Государства» и «Законов». Выбор диалогов и степень их использования демонстрируют, что он был в полной мере вовлечен в проблематику современного ему платонизма. Он очень много цитирует, часто – по памяти. Однако на определенной стадии своего образования Филон испытал подобие обращения, переоткрытие ценностей своей культуры и традиций. Это открытие привело к достаточно уникальным результатам: вместо того, чтобы отказаться от греческой культуры и философии, он использовал ее при толковании иудейского Священного Писания. Примечательно, что незнание еврейского языка также принесло философские плоды и привело его к совершенно оригинальному толкованию многих мест греческого перевода Писания (Септуагинты).
СОЧИНЕНИЯ. Филон был плодовитым писателем; корпус его сохранившихся текстов включает 50 сочинений, которые можно разделить на три группы: 1) философские трактаты, в которых Филон во многом опирается на греческую философскую традицию («О вечности мира», «О провидении», «Имеют ли животные разум», «О добродетелях», «О том, что каждый добродетельный человек свободен»); 2) историко-апологетические сочинения, в которых Филон защищает иудаизм от современных ему критиков («Против Флакка», «О посольстве к Гаю», «Апология иудеев»); 3) комментарии на Пятикнижие – основная часть филоновского корпуса (41 сочинение).
ЭКЗЕГЕТИЧЕСКИЙ МЕТОД. Среди предшественников Филона в деле толкования иудейского Писания можно назвать Аристобула Александрийского . Также возможно сопоставление экзегезиса Библии, предпринятого Филоном, со стоическим и пифагорейским экзегезисом самого авторитетного текста греческой культуры – поэм Гомера; как греческие экзегеты видели за описаниями сражений, кораблекрушений и возвращений домой философские истины, так Филон, изучавший греков, увидел истины греческой философии за текстом Пятикнижия.
Филон разработал обширную экзегетическую схему. Во-первых, им была написана серия трактатов, первый из которых посвящен сотворению мира (Περὶ τῆς κατὰ Μωυσέα κοσμοποιίας, лат. De opificio mundi) и за которым следуют жизнеописания патриархов, включая жизнеописания Моисея, как примеры «живых законов» (жизнеописания эти очень напоминают легенды о жизни Пифагора). За ними последовала серия работ о Десяти заповедях и отдельных законах, которая заканчивалась трактатом «О вознаграждениях и наказаниях» (De praemiis et poenis). Во-вторых, Филон предпринял последовательное и буквально построчное толкование на Книгу Бытия. Начинается этот экзегезис первыми тремя книгами «Аллегорий Законов», затем, после некоторого перерыва, продолжается трактатом «Об изменении имен» (Περὶ τῶν μετονομαζομένων καὶὧν ἕνεκα μετονομάζονται, De mutatione nominum) – комментарий на Gen. 17:1–22. Трактат «О снах» в 3 книгах, из которых сохранились две, тематически примыкает к предыдущему и посвящен толкованию снов Иакова (1-я кн.), Иосифа, фараона, пекаря и дворецкого (2-я кн.). Наконец, третья последовательная серия трактатов, которая полностью сохранилась только в средневековом армянском переводе, включает в себя толкования в форме «вопросов и ответов» на Книги Бытия и Исхода. Множество других трактатов Филона посвящено экзегезе отдельных мест Писания.
ТЕОЛОГИЯ. Теоретическая философия Филона реконструируется на основе его экзегетических произведений. Его философская система теоцентрична. Бог рассматривается как истинное бытие (ὄντως ὄv), – здесь очевидна связь с платонизмом, однако главным источником для Филона прежде всего является библейское «Аз есмь сущий» (ἐγώ εἰμι ὁ ὤν) («Исход» 3:14). Филон строго различает сущность Бога и его силу (δύναμις), явленную в творении. Он утверждает, что о существовании Бога-творца всякий человек может заключить из своего опыта созерцания порядка природного мира; но познание божественной сущности лежит за пределами разума человека (даже такого, каким был пророк Моисей). В своей сущности Бог непознаваем, неименуем, неопределим и невыразим. Согласно Филону, высшее Божество – Иегова Пятикнижия Моисея – абсолютно трансцендентный миру «Сущий Бог», превыше Блага, Единого , или Монады (см., напр., De vita contemplativa, 3). Монада является только «бестелесным образом Бога» (De somn. I, 6). Хронологически такая идея встречается в истории античной философии впервые, однако, как замечает Дж.Диллон (The Middle Platonists, p. 155–156), это может рассматриваться как косвенное доказательство того, что подобные представления были в ходу среди платоников, по крайней мере, со времен Евдора Александрийского.
Оставаясь трансцендентным, Бог связан с космосом как его творец и провиденциальный управитель. По Филону, два главных имени Иеговы – «Бог» и «Господь» – указывают на две соответствующие этому силы (δυνάμεις): первое обозначает его творящую силу (Филон производит слово θεός от τίθημι), второе (κύριος) – его власть. Учение о божественном логосе призвано объяснить, каким образом Бог связан со всем, что не есть он сам.
Совместно с Софией («матерью всего сущего») и Справедливостью, которая напоминает неопределенную двоицу пифагорейцев, Дике, помощницу Зевса и ветхозаветную Премудрость, трансцендентный Бог порождает Сына и свое самое совершенное творение – Логос-Слово (Fug. 109). Логос является «инструментом» и активным элементом творческой мысли бога, «местом», где расположены идеи. Именно этот Логос-Слово сначала творит две высшие силы – Благо и Власть, а затем – духовный и материальный мир и человека. Благодаря его активности идеи-потенции (λόγοι σπερματικοί, ср. стоические «семенные логосы») в свою очередь проявляют себя и под управлением Логоса создают мир. Понятие логоса несет в себе как имманентный (присутствие божества в созданном им мире), так и трансцендентный смысл, и тогда логос выступает у Филона как синоним умопостигаемого мира и божественной природы.
Не вполне ясно Филон высказывается об онтологическом статусе материи – была ли она создана Богом или существовала до творения. В своем комментарии на Книгу Бытия он этот вопрос не обсуждает. Вероятно, Филон оставался в рамках универсальной греческой аксиомы «из ничего ничего не бывает» и в отличие от раннехристианских мыслителей не был готов развивать учение о творении ex nihilo.
ЭТИКА Филона базируется в основном на двух текстах из «Книги Бытия», Gen. 1:26–27 и Gen. 2:7, которые интерпретируются по преимуществу в стоических и платонических терминах. Человек создан «по образу Божию» (κατὰ εἰκόνα θεοῦ), что означает: по образу Божию была создана разумная душа человека, бессмертная его часть; согласно второму тексту, сотворение человека завершается приданием человеческому телу божественного «дыхания» (πνεῦμα). Цель земной человеческой жизни рассматривается Филоном в согласии со знаменитой формулой Платона и платоников как «уподобление Богу» (ὁμοίωσις θεῷ), и это «уподобление» означает «богопознание». Но что может рассматриваться как предельная цель – познание божественной сущности – принципиально недостижимо, ибо тогда уподобление оказалось бы отождествлением, что невозможно в случае с творцом и его творением.
Цель, достижимая человеком в этой жизни, – стать мудрым (σοφός). Путь к высшему этическому идеалу мудреца (который отличается «бесстрастием» (ἀπάθεια), а не просто «умеренностью») лежит через проявление природных благородных задатков, образование и упражнение (ἄσκησις). Высший идеал Филон персонифицирует в образе Моисея. На пути к идеалу возможны различные добродетельные состояния, которые Филон выстраивает иерархически и поясняет с помощью библейских образов: «аскетическая» добродетель («добродетель Иакова») стоит ниже добродетели, основанной на образовании («добродетель Авраама»), а выше них обеих стоит «добродетель Исаака», проистекающая из благословенной Богом природы.
ВЛИЯНИЕ. Будучи отвергнуты иудаизмом, воззрения Филона оказали огромное влияние на формирование христианской философии, и прежде всего на экзегетический метод и теологические воззрения первых христианских философов – Климента Александрийского и Оригена . Можно утверждать, что Клименту и его окружению принадлежит заслуга сохранения литературного наследия Филона. Именно в т.н. «Александрийской подготовительной христианской школе», основанной легендарным Пантеном, мысль Филона обрела новую жизнь (см. работы A van den Hoek, D.Runia), явившись своего рода связующим звеном между эллинистической иудейской и христианской философией.
Сочинения:
1. Philonis Alexandrini opera quae supersunt, rec. J.Cohn et P.Wendland, t. 1–7. Berolini, 1896–1915 (repr. 1962–63);
2. Philo, Works in 12 vols., engl. transl. by F.H.Colson, G.H.Whitaker, R.Marcus. Cambr. (Mass.), 1929–53 (Loeb).
3. Рус. пер.: О жизни созерцательной. – В кн.: Смирнов Н.П. Терапевты и сочинение Филона «О жизни созерцательной». Киев, 1909;
4. Против Флакка. О посольстве к Гаю, пер. О.Л.Левинской. – В кн.: Библиотека Флавиана, вып. 3. М., 1994, с. 13–112.
Литература:
1. Иваницкий В.Ф. Филон Александрийский: жизнь и обзор литературной деятельности. Киев, 1911;
2. Лосев А.Ф. История античной эстетики. Поздний эллинизм. М., 1980, с. 82–128;
3. Wolfson H.A. Philo: Foundations of Religious Philosophy in Judaism, Christianity and Islam, v. 1–2. Cambr. (Mass.), 1962;
5. Dillon J. The Middle Platonists. L., 1977, 2 ed. 1996 (ch. 3);
6. Runia D.T. Philo of Alexandria and the Timaeus of Plato. Leiden, 1986;
7. Idem. Exegesis and Philosophy: Studies on Philo of Alexandria. Hampshire, 1990;
8. Idem. Philo in Early Christian Literature. Assen, 1993;
9. Radice R. , Runia D.T. Philo of Alexandria: An Annotated Bibliography 1937–1986. Leiden, 1988;
10. Hoek van den A. The «Catechetical» School of Early Alexandria and its Philonic heritage. – «Harvard Theological Review» 90, 1997, p. 56–87.
E.В.Афонасин , M.А.Солопова
Филон был почти современником Господа Иисуса Христа. По происхождению своему он был александрийский иудей, но принадлежал к тому классу иудеев, который известен был под именем эллинистов, называвшихся так в отличие от строгих ревнителей закона Моисеева, не входивших в соприкосновение с племенем эллинским. Как эллинист собственно, Филон не был строгим последователем закона и обряда Моисеева. Его религия была философией Моисеевой, и, рассматриваемая в связи с историей последней, была даже чем то в роде перехода от него к христианству. Он жил в такое время, когда мыслители и ученые иудейские находились под влиянием греко-римского образования. Философское учение живо поражали тех иудеев, которые переселились в Грецию и Египет. И, так как все греко-римское образование того времени слагалось из самых разнородных элементов, из смеси восточных религиозных учены и философских идей, то религиозное мировоззрение Филона выражалось в попытках примирить дух времени и образования с общечеловеческими элементами иудейской религии, неизбежным следствием чего было привнесение в иудейство совершенно чуждых ему начал и приемов вероучения. По отношению к Моисеевой религии он быль философом и рационалистом, а по отношению к священным книгам Моисеевым – аллегоризиющим толкователем.
Но, будучи учеником греков, Филон, тем не менее, оставался вполне представителем своего священного племени. Как иудей-эллинист, он считал за честь следовать успехам образования и принадлежать в господствующему философскому учению, именно к учению Платона, обнимавшему по свойству своего универсальная значения в области тогдашних идей человеческих, все стремления к примирению разных учений и верований. Но как член народа Божия, считавшего только себя обладателем настоящей истины, Филон в культуре своего племени видел задатки высших начал знания, верований и жизни. Он ставил иудейскую секту ессеев выше самих философов, и в их социально-религиозных идеях видел основание для нового нравственного и умственного направления жизни человечества.
Филон думал, что иудейская религия предназначена сделаться религией всего рода человеческого. Он предвидел, что потребность в единстве и равенстве между людьми всех племен и всех наций – всего больше находившая для себя оправдание в духе закона Моисеева и наиболее чувствовавшаяся тогда по обстоятельствам времени, в народе иудейском, станет некогда всеобщею потребностью человечества и, так сказать, новою религию людей. Но тем не менее Филон полагал совершение всеобщего нравственного и догматического преобразования возможным не в пределах и не в средствах самого закона Моисеева или же в формах аскетических стремлений любимой им ессейской общины , а при появлении того Лица, мыслию о котором проникнуто все учете ветхого завета. В этом отношении Филон вполне разделяет общее верование своего племени в грядущего Мессию и о времени пришествия Мессии мечтает, как о самом счастливом времена для человечества .
Филон имел огромное влияние не только на свою эпоху, но и на эпоху развития философских понятий о христианстве в первенствующей церкви. Многие из христианских писателей (напр. , Ориген) в своих сочинениях проводили иногда его воззрения и пользовались его методом при объяснении св. писания.
Мы имеем в виду рассмотреть дух и учение этого замечательного для христианства мыслителя иудейского.
§ I
В ближайшее время после смерти Александра Македонского главным местом греческого образования были Афины, которые, в воспоминании прежнего своего блеска, составляли теперь сборное место разных отдельных групп и школ философских. Академия Платона имела там своего представителя, равно как школа перипатетиков – своих последователей. Там жили также и учили: последователь Сократовой философии Антисфен, под именем циника, и ученик философии наслаждения – Аристипп, последователь школы киринейской. Были там и новая школа стоиков и эпикурейцев, наряду с которыми, в зал Платоновой академии, собиралась группа скептиков, которая со своим сомнением в возможности общегодного и бесспорного знания боролась против основных положений догматической школы. Но в тоже волнующееся и бурное столетие, которое наступило после смерти. Александра, успел возвыситься, между прочим, другой город как соперник Афин – Александрия, которая приобретала себе значение по мере того, как Афины, теряя свою политическую независимость, утрачивали вместе с тем и свой духовный блеск. И когда в 86 году перед Р. X. Афины были завоёваны Суллою, – политическое здание Александра при устьях Нила стало уже самым важным торговым пунктом тогдашнего света и самым блестящим рассадником греческого образования.
Вследствие счастливого соединения обстоятельств, которые один только раз в истории сошлись таким образом, в Александрии сосредоточилась вся духовная жизнь востока и запада и, словом, все соединилось там как бы с тем, чтобы памятник великого человека сделать, на рубеже старого и нового времени, исходным пунктом и средоточием тогдашнего всесветного эллинского образования. Птоломеи первые в Египте с усердием ухватились за великую мысль Александра и поставили себе задачею как можно быстрее привести Александрию в цветущее состояние. По всем направлениям Александрия заявила вдруг, путем богатой и жизненной литературы, дух нового времени в самых обширных размерах, – именно, по части истории и поэзии, филологии и философии, математики и астрономии, естествознания и вообще реальных наук. Всемирный рынок сделался вдруг седалищем всемирной литературы и всемирного образования, которое объединило в себе разрозненные части прежних народных культур. Впрочем, александрийская литература была главным образом только ученым собиранием материалов и критикой, не производя собственно ничего нового в науке и поэзии. Зато в области наук реальных, находящихся в теснейшей связи с практической жизнью, гений александрийцев произвел богатые плоды. Это замечательное время представляет много блестящих личностей, которые на целое столетие потом были учителями мира.
В двух местах великолепного города находились огромные книгохранилища древности. Древнейшая часть знаменитой александрийской библиотеки, помещавшаяся близь царского замка, в той части города, которая называлась Брухиум,– сожжена была во время войны с Цесарем. Другая часть, заключавшаяся в зале огромного и великолепнейшая храма Сераписа, была позднее обогащена еще библиотекою, которую Антоний подарил царице Клеопатре. В Брухиуме, в прекрасных и пышных зданиях замка, находился также музей, в котором ученые александрийцы имели отдых и вели свободную дружескую беседу.
В начале царствования Птоломеев в Александрии менее заботилась о философии, чем об остальных науках. Но в последнее время Птоломеев, именно с тех пор, как философский цвет Афин стал опадать и начало превозмогать римское владычество цесарей, – Александрия сделалась самым главным местопребыванием философских школ.Подобно тому, как в различных кварталах города рассеяно было бесчисленное множество частных школ и аудиторий для грамматики и риторики, преподававшихся в интересах элементарного образования и приготовления для гражданской жизни, математики и медицины, преподававшихся в интересах практической жизни общества, – философия в свою очередь имела множество школ в городе и в течение последнего столетия пред Р.Х. стекалось там множество более или менее выдававшихся учителей всех родов – стоиков и эпикурейцев, толкователей Платона и Аристотеля и даже последователей старого философа Гераклита, равно как и обновителей учения Пифагора. Названия старых философских школ удержались и в Александрии; но их последователи не шли уже исключительно в замкнутых границах систем, а отбросили в сторону всякую резкую разрозненность и враждебность партий и искали объединения и отождествления различных учений и взглядов. Путем подобного сближения произошел так называемый философский эклектизм, т. е. отборная и смешанная философия, в которой элементы самых различных философских систем, смотря по направлению и нуждам образования тех, которые предавались изучение философии, более или менее сопрягались в единство миросозерцания.
Такой именно переработке и пополнению прежними философскими взглядами подвергнуто было и учение Платона, которого сочинения, наполненные образами поэтической фантазии, увлекали как по языку, так и по искусству изложения гораздо больше, чем сухие и точные умозрения Аристотеля. И если философия Платона, как она ни была неполна и замкнута, заключала уже в себе такой росток, из которого на целое столетие могли развиваться богатые смена духовной жизни, – то понятно будет то странное явление: как платоническая философия превратилась, с одной стороны, под руками настоящих последователей Платона в самой академии, в скептицизм и сомнение в возможности достоверного познания, а с другой стороны, в Александрии, под сильным влиянием религиозных воззрений востока, могла стать исходным пунктом и основанием таинственного и крайнего миросозерцанья, которое целое столетье потом находило для себя многих даже замечательных последователей. Платоново учение допускало развивать и перерабатывать себя, смотря по тому, какой пункт различных сторон платонического умозрения избираем был за исходный пункт философствованья. Ученики и последователи Платона относились к прочим философским направленьям, которые выступили после смерти Аристотеля, по преимуществу как наездники, потому что они, сообразно с своими особенными потребностями образования, выбирали и усваивали только те цветы и плоды мысли, которые обещали что-нибудь их сознанию и образу жизни. Особенно стоический и потом пифагорейский образ мыслей, сошедшийся в этом свойстве с платоническим воззрением, состоял в том, чтобы образовать такую философию, которая поставила бы свое основанье на твердой практической почве жизни, и платонизм назывался то стоическим, то пифагорейским, то аристотелевским потому собственно, какой элемент смешиваем был с платоническим основанием – стоический ли, пифагоровский или аристотелевский. Вот почему нередко видим мы в это время, что один и тот же философ учил частью как платоник, частью как стоик или пифагореец, частью] как аристотелик, – хотя, строго говоря, он не был ни тем, ни другим, а только от каждого из них имел что-либо заимствованное. Местом подобной мозаической философии была и Александрия и притом гораздо прежде еще появления собственно так называемой эклектической школы, основателем которой был известный Потамон, живший около времен Августа Кесаря.
Одним из таких философствующих наездников, выезжавших преимущественно на платонических основаниях, был и тот муж, который известен в истории первобытного христианства, который не справедливо называем был иудейским Платоном и которого некоторые отцы называла также пифагорейцем. Но как, спрашивается, иудей мог сделаться философом? Ужели греческая философия могла иметь что-нибудь общее с иудейством? Эти вопросы, конечно, могли бы иметь силу только в том случае, если бы неизвестно было, как в Александрии объединялись всевозможные противоположности. Не только в стенах её – на рынке, в школах, театрах и гимназиях сталкивались постоянно, начиная со времени Цесаря, египтяне и сирияне, индийцы и персы, греки и римляне, и вступали таким образом в духовное соприкосновение, – но и в книгохранилищах её все находили для себя удобный случай и средство к образованию.
Рассеяние иудеев по веем странам около Средиземного моря происходило в одно время с выселением греков за пределы их отечества. Задолго до Александра Великого иудей переселены были уже, из палестинской области, в Ассирию и Вавилон. Уже во времена пророка Иеримеи, иудея, из несчастной своей родины, переселялись в Египет. Когда потом основана была Александрия и быстро пришла в цветущее состояние, у иудеи, поселившиеся там, от самого основателя получили права гражданства наряду с македонянами и греками. Позднее поселилось еще бесчисленное множество иудеев и в других частях Египта. Основатель династии Птоломеев питал особенную доверенность к иудейским воинам и многих иудеев посылал в ливийские города колонистами. Последующие Птоломеи давали иудейским воинам важные должности и щедро награждали их. Около 163 г. до Р. X. египетские иудей получили от Птоломея Филометора позволение построить иудейский храм в Леонтополисе, в окрестностях Гелиополиса, – т. е. в стране, освященной в иудейских преданиях историей Моисея. Этот храм был щедро одарен царскими сокровищами и поместьями, из которых причт получал доходы для себя.
Во время Филона две из пяти частей города, именно в той стороне его, которая обращена была к морю – в Брухиуме, населены были преимущественно иудеями. Они имели своего регента или представителя своей религии, который назывался алабархом и держал суд, примирял ссоры, наблюдал за договорами и законом и отвечал пред римскими правительством за исправность платежа налогов. Тогдашние иудей александрийские пользовались равенством во всех гражданских правах с прочими александрийцами, между теми как всей остальной массе городских жителей Египта в такой свободе и правах было отказано. В городе было рассеяно множество иудейских молитвенных домов. Но так – как колонисты обыкновенно мало по малу забывают свой родной языки с течением времени, то это случилось также и с иудеями александрийскими, и они скоро пришли к тому, что не в состоянии были понимать еврейский текст своего священного закона. Вследствие этого для них необходимо было иметь свои религиозные книги в переводе на греческий язык.
С начала этого столетья выступило между александрийскими иудеями даже нисколько эпических и драматических стихотворцев. Для выражения свих мессианских ожиданий, которые александрийские иудеи разделяли с своими палестинскими единоплеменниками, выбрали они, с начала этого самого столетья, ходячую форму сивиллиных предсказаний. Иудейские сивиллы предсказывали, в гекзаметрах, падение язычества и победу святых и праведных людей, которыми Всевышний ниспошлет царя. Наконец, в предпоследнем дохристианском столетии выступил в Александрии иудей Аристовул, знаток перипатетической философии, с своими комментариями на закон Моисеев. Он посвятил свое сочинение молодому князю Птолемею Филометору и в нем провел тот взгляд, что самые древние греческие поэты – Орфей, Линос, Гомер, Гезиод знали уже Моисеевы книги и что даже греческие философы, каковы, например, Сократ, Платон и Аристотель, почерпали свою мудрость из древнего греческого перевода Моисеева кодекса или же из личных столкновений с народом Божиим во время_ своих путешествий. Что эти греческие мыслители имели также чистое и правильное понятие о Боге и Его отношении к миру, которое для иудея, внутренне убежденного в единственности данного Моисею божественного откровенья, казалось находящимся только в его священных книгах, – это неожиданное и странное для сознания иудейского явление могло быть объясняемо, с точки зрения иудейской веры в откровение, не иначе, как только тем, что высокообразованные язычники позаимствовали свое понятие о, Боге из иудейского источника. Но как скоро это убеждение сделалось непоколебимым у высоко образованных александрийских иудеев и несколько даровитых между ними личностей вступило в ближайшее соприкосновение с наукой, то путем торговли, то посредствам школ риторов и философов, то наконец помощью александрийской библиотеки, – тогда одна часть подобных огречившихся иудее невольно стала придавать все потребности указать в самых священных книгах те духовно – нравственные воззрения, которые возникли на почве общественной жизни и обстоятельств. Притом, так – как буквальный смысл священного писания не мог мешать этому, потому что наряду с последним существовали еще изустные исторические предания, дополнявшие писания, – то мудрого законодателя возвели еще в великого философа и в его словах стали подозревать скрытый глубокий смысл, который, мог быть открыт не иначе, как с помощью известного ключа или соглашения Мсисеева откровения с греческою философиею. Таким ключом была аллегория, так – как думали тогда, будто слово или образ иное говорит, а иное значит. Таким образом, из неизбежной потребности найти оправдание для религиозных преданий в элементах новой культуры, произошел тот новый способ толкования священных книг, который называется аллегорическим.
Не все, конечно, александрийские иудеи чувствовали эту нужду, потому что не всех их коснулось греческое образование. Не все также были преданы аллегорическому способу толкования, но часть их твердо держалась в пределах буквального понимания закона Моисеева и священных преданий. Зато другая часть зашла так далеко, что весь обрядовый закон Моисеев понимала как простой чувственный обряд или форму, которая для успевших в духовно-нравственном развитии бесполезна и не нужна. Между этими двумя противоположностями александрийского иудейства существовал еще особенный вид религиозно-философского сознания и образования, который в течение царствования Птоломеев развивался среди александрийского иудейства с помощью надлежащей теории ученого аллегорического объяснения писания. Самое зрелое и чистое выражение его, равно как относительно полное его осуществление заключается в сочинениях иудея Филона.
§ II
Филон между представителями своего времени является такою личностью, в которой сосредоточилось и выразилось все духовно-нравственное направление Александрии. Он вполне был выразителем своего века. В нем все лучшее в философии соединилось со всем лучшим в тогдашних религиях, именно – с религиозно – нравственными верованиями народа Божия. Ход умственной и нравственной жизни тогдашнего человечества требовал такой головы, которая усвоила бы и перерабатывала плоды высочайшей культуры духа и потом начертала бы идеал, столь необходимый- тогда для отчаявшихся сердец. Такую голову имел Филон, и его миросозерцание было столь характеристичным и оригинальным в тогдашнее время, что могло влиять на все ближайшее к нему столетие и оплодотворять мысли и стремления тогдашних людей. Особенно оно было сильно тем, что не шло в разлад с мессианскими ожиданиями иудеев, начинавшими уже проникать и во внутреннюю жизнь самых язычников.
Этот замечательный человек, – которого свежий и характеристично – жизненный образ, смотрящий в сокровенное будущее духовно – нравственной жизни народов проницательным взглядом, выступает теперь для нас как иероглиф какой-нибудь – родился в 20-м году пред P. X ., т. е. в то самое время, когда греческий географ Страбон, которому мы обязаны самым большим своим знанием тогдашней Александрии, прибыл в Египет с римским наместником Элием Галлом. Он происходил из высшего священнического рода и его фамилия принадлежала к числу самых знатных и богатых фамилий целой страны. Брат Филона, Александр, был во время Кесаря Тиверия и Калигулы алабархом или представителем александрийского общества, а племянник его, сын Александра – Тиверий Александр, был после римским воином, представителем Иудеи, и, сочетавшись браком с дочерью царя Ирода Агриппы, был наместником Египта при Нероне, a потом, в 70 году по P. X., предводителем войск римских во время войны против Иерусалима.
Филон получил в детстве отличное воспитание и образование. Его образование было так обширно, что в зрелые годы свои он мог ставить себя наряду с ученейшими мужами своего времени. Его знание закона Моисеева было так основательно, как у самого ученого учителя синагоги. Кроме того, со своим глубоким познанием раввинских толкований писания он соединял удивительное знакомство с историками, поэтами, и философами греческими, – к чему много способствовали ему публичные александрийские библиотеки и различные римские и александрийские книгопродавцы. Можно думать, что он в своем образовании следовал тому самому способу, который начертан в его сочинениях. Этот способ состоит в том, чтобы посредством энциклопедического образования приготовить дух к философии. Науки, входившие в состав этого энциклопедического образования, были следующие: грамматика, музыка, геометрия, риторика и диалектика. Замечательно, что по взгляду Филона все эти науки составляют низшую область человеческого знания. Он сравнивает их с Агарью и ставит их в подчинение фялософии, которую сравнивает с Саррою и называет госпожой всех наук. Судить так о философии и о других науках мог только тот, кто хорошо знаком был с обоими областями тогдашнего знания человеческого.
Филон до такой степени любил философию, что в зрелых летах, когда сограждане его заставили его принять участие в общественных делах, он вспоминал с увлечением о юношеском своем возрасте, когда он предавался любимым своим занятиям науками и в особенности философией. «Было время, говорит он, когда я для занятий философией и размышлений о мире имел достаточно досуга…. Как будто в каком-нибудь обожествлении души гонялся я за богом солнца, луны и звезд, и если обращал свой взор опять на землю и видел там как бы в зеркале всю земную суету, то считал себя счастливим, что стою так далеко от множества скорбей человеческих. Но злейший враг добра – зависть сторожила и не оставляла меня дотоль, пока не погрузила меня в море общественных дел, где я и теперь еще нахожусь. Я терплю их и воздыхаю, и потому я уношусь мыслями к своей юности и там живу душей, утешая себя этим среди забот и беспокойств своих. Но чуть я улучаю среди суеты хотя краткий отдых и досуг, тотчас лечу окрыленный по воздуху знания...
Ha-сколько успел Филон в философии – это показывают его сочинения. Но он не был сам философом по природе и потому в его миросозерцании проглядывают идеи Платона, начала стоического нравоучения и наконец пифагорейские взгляды на жизнь. Притом, все эти идеи и начала облечены у него в форму иудейского вероучения, так – что Филон является нам чисто иудейским мудрецом. Книги Моисеевы служат для него источником глубочайшей мудрости, а сам Моисей – величайшим пророком, философом и величайшим человеком. Толкование священного писания, доходящее до объяснения каждого слова, кажется ему философией, самою приличною для народа Божия. Самый греческий перевод священных книг представляется ему делом внушенным свыше. Таким образом, по взгляду Филона, философия хотя и содержите в себе божественную мудрость, но не так полно и чисто, как закон Моисеев. Впрочем, что касается до его взгляда на образовательное значение философии, то он верен ему вполне в своих сочинениях. Он смотрит на Грецию как на колыбель высшего человеческого образования. Философия греческая в особенности кажется ему свидетельством небес. Платона он называет святым и божественным. В его «Тимее» он почерпает основные мысли для своего учения о Боге... Но, только при всем этом, он ставит философию в зависимость от откровения.
Подобно философам греческим, Филон относится враждебно к мифологии греческой. Он объясняет происхождение её вымыслов чисто психологически, т. е. как поэтическое и религиозное олицетворение сил природы или необыкновенных людей древности. Иногда он производит их из невежества и заблуждения человеческого или из человеческого легкомыслия, которое могло обоготворить, например, пороки героев. Но часто он также сам ссылается на мифологию и говорит, что мифы суть образы глубокой мудрости, которую можно постигнуть с помощью аллегорического способа объяснения. В этом отношении все мифы для него кажутся символами то физических, то духовно-нравственных представлений. Так – как философией греческой нельзя было уже объяснять подобным образом, потому что в ней попадались истины, тожественные с истинами откровения Божия, данного на Синае, и с давних пор считавшиеся у иудеев заимствованием из священных книг, – то Филон происхождение греческой философии поставляет в зависимость от священных книг иудейских и думает, что она было плодом, может быть, того исторического факта, который составлял собою перевод ветхого завета и распространение чрез него к варварам и эллинам и вообще во все страны мира божественных письмен. Подобная мысль долго после Филона носилась в религиозном сознании первенствующих христиан, – и только в сочинениях замечаем мы в первый раз возражение против неё, именно, что философская истина язычников, совпадавшая так близко с истиною христианскою, могла быть свободными необходимым произведением разума человеческого .
Твореная Филона состоят все из отдельных сочинений, которые в изданиях его носят особые названия. В них он объясняет Пятикнижие Моисеево и в этом случае прибегает к аллегории, посредством которой хочет открыть тайны священных книг, скрытые под их буквальным смыслом. Изложение этих тайн служит у него также средством к тому, чтобы платонические, стоические, пифагорейские и аристотелевские идеи облечь в форму толкования закона. В этом главном своем сочинении Филон говорит, что божественное откровение, переданное Моисеем в священных книгах, заключает в себе три части или вида: первая касается миротворения; вторая – истории или генеалогии; третья – самого закона. Первая часть состоять в повествовании о двояком творении – невидимого мира духов и видимых – неба, земли и человека. Вторая часть содержит рассказ о жизни добрых и злых людей, о которых память сохранялась до времен Моисея. Наконец, в той части, где излагаются законы, говорит сначала о законе неписанном, и именно о законе, выражающемся в жизни образцовых лиц – Авраама, Иосифа и Моисея, – потом передает и объясняете закон писанный, т. е. десять заповедей.
Другое главнейшее сочинение Филона, которое в популярной диалогической форме передает содержание первых двух книг Моисеевых, утрачено в греческом оригинале и только находится в армянском перевод, с которого сделан потом перевод латинский. Кроме этих двух главных сочинений, Филон составил еще, прежде гонения, воздвигнутого на александрийских иудеев в 38 году после P. X ., три сочинения – одно о неуничтожаемости мира, другое о свободе праведных, где он изображает палестинско-иудейскую секту ессеев, и третье о созерцательной жизни, в котором он описывает начала и учреждение иудейско-александрийской секты терапевтов.
В этих сочинениях рассеяны религиозно-философская и нравоучительная мысли, из которых читатель может составить себе понятие о мировоззрении Филона, – мировоззрении, которое вполне заслуживаете названая теософии или богомудрия, так как в нем составляете начало, середину и конец или цель всего и есть все во всем или во всем единое. Для совершенного мудреца божество, по взгляду Филона, есть единственный предмет знания, так как Бог один есть истинное бытие и совершенное благо. Сверхчувственный мир духов, – противоположный ему, как отражение, чувственный мир явлений и наконец восхождение человека из мира явлений в мир сверхчувственный и соединению с Богом – вот пункты, около которых движется все здание мыслей иудейского Платона. Если прибавим наконец, что он существенным образом сходится в своем учении о будущности человеческого рода на земле с мессианскими ожиданиями его племени, то мы будем иметь таким образом собранными все черты его мировоззрения.
§ III
Перейдем теперь к самому учению или миросозерцанию Филона . Мы видели уже, что Филон теоретические представления Платона старался примирить с учением откровенным помощью аллегорического объяснения священных книг Моисеевых. Прилагая эти представления к откровенному учению о Боге, Филон вывел такой взгляд, что есть сверхчувственный мир, называемый у Платона идеями, а в священных книгах – Богом и божественными силами или духами. Что есть сверхчувственный мир, это Филон доказывает следующим образом. «Как глаз, говорит он, хотя видит что-нибудь другое, но себя самого не может видеть, и разум, хотя познает предметы, но себя самого не может воспринять и проникнуть, – так точно и душа наша не обладает способностью от себя самой познать своего Творца и узреть лице Сущего». Но не в этом, конечно, доказательстве находить Филон основание для представления сверхчувственного мира. О существовании Творца мира он знает из священных книг Моисеевых, равно как от туда же знает и о существовали духов или ангелов.
Вот как учит Филон о Боге на основании священного писания. есть высочайшее Существо. Он существуете сам для себя и все собою наполняете. Не будучи обнимаем ни чем, будучи сам для себя единственным своим местопребыванием, – Он есть вечный покой и блаженство. Но будучи одним и единственным не смешанным, не составным существом, – Бог сам есть движущая и творящая причина всего, или всеобщий движитель. Он все собою наполняете, всем движет и управляет, – но не так, чтобы это касалось Его существа. По существу своему, Бог есть чистый дух и обладаете простым бытием. Он везде и нигде. Он одному только себе подобен и поэтому себе только одному понятен. Если бы мы захотели узнать Его, то могли бы узнать разве только то, что Его знать нельзя, потому, что Существо, совершенно отличное от всего видимого и преходящего, не имеющее нужды ни в какой вещи, не может быть уподоблено ни чему здешнему – добру, например, или красоте, или святости, или какому-либо другому предмету. Существо Божие превышает всякие качества, представления и определения, а потому нет для Него и имени на языке человеческом, кроме того, которое Он сам открыл
Моисею – имени Сущего (Иегова).
Мир, в котором находится Существо вечное, Филон называете мыслями Божиими. Эти мысли составляют как бы беззвучный внутренний разговор Вечного с самим собою. Филон называет эти мысли или мир божественной жизни словом Божиим. I Как мысль или существование Божие есть для мира видимого творчество и управление, так мысли Божии для самого Бога суть слово Его. Кроме слова, божественный или сверхчувственный мир составляют ещё божественный силы, – потому, что мысли божественные суть вместе и его действия. В ряду этих сил стоять напереди благость и могущество, которые в священном писании различаются как и Господь. Но над обеими ими возвышается божественная мысль обнимающая их – ода есть высочайшая божественная сила, вечный источник, из которого все происходить.
Так учит Филон о сверхчувственном мире. Перейдем теперь к его учению о мире чувственном, являемом. Этот мир, по представлениям Филона, есть младший сын Божий, как бы огромнейшее тело, не бесконечное впрочем, а ограниченное, имеющее вид шара и состоящее из многих кругов, части которых стремятся к средине каждого из них. Вне этого мира нет никакого места или пустого пространства. Так как видимый мир составляет отражение или копию невидимого, бестелесного и мыслимого мира, который существует в божественной мысли или слове, – то все в нем устроено по мере и числу, и все вещи причастны невидимой и таинственной сущности числа, так что поэтому натура представляет в себе везде порядок, и мир вполне совершен, прекрасен божествен, не имеет никаких недостатков и преисполнен согласия и гармонии как бы лира. Божественная мысль есть в нем производитель и глава согласия.
Каждая часть мира имеет своих обитателей. Небо есть обитель бессмертных и вечное седалище Божие. Земля есть жилище смертных. Верхнюю часть видимого мира занимают звезды, как живые и одушевленные существа, как видимые божества. Местопребывание или жилище их – небо состоит из пятой стихии, из эфира, и совершенно отлично по натуре от прочих стихий. Небо бесконечно велико, но не пусто. Оно обнимается бесконечным, и так как за пределами мира нет ничего, то границы его и неба составляет сам . Земля, как средоточие всего творения, находится в неизмеримом кругу. Между нею и небесным миром, – в средине воздушного огненного пространства, которым оканчивается пределы земных
тварей,– находится как бы удаленный от всего земного многолюдный город – луна, населенная бестелесными и бессмертными душами. Некоторые из этих душ, составляющих часть всеобщей мировой души, нисходят на землю и поселяются в смертные тела. Это суть те души, которые наиближе к земле и которые наибольше любят плоть. Некоторые из них, по истечении определенного срока, выныряют из потока чувственности и воспаряют обратно из своих тел. Многие из них после опять возвращаются на землю вследствие своей привязанности и привычки к смертной жизни. Другие, напротив, познают её ничтожество, считают тело за темницу и гроб, стремятся из него как из нечистого обиталища, воспаряют вверх к эфиру и живут там вечно в священной вышине. Некоторые души – совершенно чистые, преисполненные добродетелей и божественного духа. Они никогда не чувствуют привязанности к земному, но служат представителями на земле Всемогущего; они как бы глаза и уши великого Владыки, так как они все видят и слышат. Эти души философы называют демонами, а священное писание ангелами. Те из них, которые никогда не причастны были любви к земному, служат Отцу и Господу вселенной вестниками, посылаемыми к людям, и как вестники или принимают на себя призрачное человеческое тело, или же прикасаются невидимо к человеческим душам. Это не суть впрочем злые ангелы – последние существуют только в представлениях суеверного народа.
Бог укрепил, оживил и воодушевил безжизненную материю на всех степенях: камню и дереву дал вид и крепость; растению – жизнь, т. е. силу питаться, изменяться и расти; животному дал душу, т. е. способность чувствовать, представлять и стремиться; человеку – душу разумную, т. е. дух, который все определяет, что приносит чувство и что находит в себе душа. Будучи истечением чистого эфира, из которого составлены небо и звезды, разум, как бессмертное начало в человеке, соединяется с питающею и чувствующею частями души человеческой, и после разлучения души от тела, в смерти человека, опять восходит к наслаждению божественною жизнью, тогда как злые души очищаются прежде еще чрез новое странствование или переселение. Воздушное пространство между небом и землею есть настоящее отечество человеческой души. Но, по духу своему, человек есть часть божества. Если бы дух человека не был частью божественной души (духа), и притом такою частью, которая не отделена от своего целого, – то как возможно было бы, чтобы дух, заключенный в сердце и мозгу, мог обнимать собою весь мир и небо? Ни что, конечно, не может убывать в Боге чрез отделение, а разве только чрез расширение.Поэтому человек есть образ и подобие Божие, представитель Бога на – земле и, как наместник первого и великого Владыки, имеет власть над всем земным.
Из четырех частей, из которых состоит человек, три доступны для познания, именно: тело, чувство и речь. Что же касается до четвертой, т. е. духа, то он недоступен для познания. Бог вдунул его в человеческую душу. Таким образом человек обязан Богу благодарностью за свое тело и душу, потом за разум, рассудок и чувство или мысль, за сердце и желание, которых жилище составляет душа. Кровь есть живая душа, а душа души есть дух. Поэтому существует два рода людей: один такой, который живет кровью и телесными желаниями, а другой тот, который живет разумом и божественным духом. Тело есть смрадная тюрьма для души, источник всякого зла и внутреннего расстройства. Рабство и унижение души составляет ее земное жилище, – потому, что страсти совершенно чужды для души и имеют свой корень и возрастание в теле. Вот почему человек, по самой натуре своей, от юности склонен к злу и постоянно попадает под иго порока, так что самые совершенные не избегают греха. Прежде, чем может поселиться добродетель в душе человеческой,– последняя преисполнена уже недостатками. И так как всякий человек сам по себе может только одно злое делать, потому что к каждому от рождения пристает зараза греховная или способность ко греху, – то всякое добро приходит к нам от одного только Бога. Если дух стремится к своему источнику, то он прогоняет от себя всякую склонность к чувственному, сопротивляется чувственным пожеланиям и уже в самом теле умерщвляет телесную жизнь, так как он стремится постоянно совсем истребить всякое пожелание. В этом то и состоит цель человечѳской жизни, именно в том, чтобы соединиться с Богом посредством мудрости или богоугодной и правильной жизни.
На основании такого взгляда на природу человека, Филон признает необходимым воссоединение человека с Богом. Вот как он думает о самом этом воссоединении. Всякая плоть, говорит он, не годится для шествования по тому истинному пути, который ведет к Богу и по которому шествует все вечное и непреходящее. Но человек по своему духу родствен самому Богу. И так как всякое отображение сгорает желанием по том, чье отражение оно составляет, так как все созданное ищет того, от кого оно произошло, словом, так как все жаждет Бога, – то Бог влечет нас к добродетели как нашему закону и вашему назначению. Без малейшего замедления обязаны мы обращать наше земное странствование в путь спасения, и это есть мудрость, которая дает возможность странствующим душам убежать от земного к небесному. Мудрость есть истинное упование на истинно-сущее и созерцание его, или, что-то же, знание божественного и человеческого, небесного и земного в самых их причинах и основаниях, – словом, знание лучшего, – ибо все временное есть ничто и один только Бог есть настоящее бытие и то, что одно имеет силу и прочность. Из божественной мудрости, которая есть одно и то же с божественным словом и мыслью, происходит всякая человеческая мудрость и добродетель, в которой в одной божественное слово утверждает души. В подражании божеству, в стремлении к божественному Первообразу, запечатленному в нас, состоит всякая добродетель.
Впрочем, добродетель бывает двух родов: одна низшая, земная, а другая высшая и божественная. Но кто хочет достигнуть божественной добродетели, тот должен наперед сделать известное удовлетворение, к которому существуют различные пути и ступени: аскет или герой добродетели стремится достигнуть своей цели посредством практики; мудрецы достигают своего совершенства посредством науки или образования, производимого при пособиях философии, закона Моисеева и живых образцов благочестия. Но добродетель от самой натуры дается как высший и лучший путь, – им идут божественные люди, пророки и жрецы из нашего рода, которые вознеслись выше всего видимого. Ни наука без натуры и практики, ни натура без обучения и упражнения, ни наконец практика без натуры и обучения не могут быть достаточными для достижения цели. В самом стремлении к добродетели существуют так же степени: начинающие, успевшие и совершенные. Вот почему Моисей пишет о трех главных родоначальниках нашего племени, которые шли хотя не одинаковою дорогою, но достигли одной и той же цели. Старейший из них, Авраам, стремился к добродетели путем обучения или наставления; другой, Исаак, достигал ее врожденною сплою или способностью натуры; третий, Иаков, – посредством аскетической практики или упражнения. Аскетизм есть дитя обучения или науки. Что же касается до натуры, то она хотя родственна обеим им и не чужда их как общий их корень, но при всем том она имеет решительное преимущество пред ними.
О богопознании, как сродстве восхождения человека к Богу, Филон учит следующим образом. Четыре способа богопознания, говорит он: рассматривание природы, самопознание, познание Бога и Его действий и созерцание Бога. Рассматривание природы есть дверь и лестница к небу истины. Оно говорит нам о древности всего сотворенного и о нашей собственной слабости и указываете нам на Бога как на источник мудрости и знания. Рассматривание себя или самопознание учит нас познавать наше ничтожество, бессилие и незначительность пред Богом. Третий способ – познание Бога из божественных сил и могущества ведет нас к презрению благ телесных и благ счастья земного. Высочайшая степень богопознания есть созерцание Бога. Чтобы достигнуть его человеку, стремящемуся к добродетели и мудрости, нужно настроить свою душу так, чтобы не сметь жить для себя, но чтобы принести все в жертву Богу. Если ты хочешь, душа, – восклицает Филон, наследовать небесное блаженство и божественное счастье, то оставь не только землю, т. е. тело, и родственников, т. е. чувства, и отчии дом, или язык, но убеги также и от самой себя как напоенная божественным воодушевлением. Наследие небесных благ находится только там, где душа, объятая воодушевлением, не существует для себя более, но упитывается божественною я, руководимая истиною, стремится к Отцу своему. Свободный дух должен все чувственное, как орудие свое, и софистические обольщения разума оставить, – должен отказаться от самого себя. Если душа совсем откажется от себя и предастся Богу, то мятеж чувств, возбуждаемых внешним миром, стихнет и наступит совершенный покой. Узы, которыми пустые заботы и потребности тела обвивают нас, разорвутся, дух выступит из себя самого, взойдет превыше божественных сил и их места – божественной мысли, достигнет пределов вселенной и будет наслаждаться небесным зрелищем Несозданного, осияваемый от самого божества светом.
Рассмотрим, наконец, мысли Филона о божественном управлении миром и человечеством и о будущности рода человеческого. Что существует божественное Провидение, – это Филон выводит из самого понятия о Боге. , говорит он, по самой натуре своей есть отец спаситель и руководитель всего. Как родители заботятся о детях, так точно Бог заботится обо всем мире и его попечение простирается равно на все части мира. Провидение Божие Филон очень выразительно называет душою мира. Что же касается до самого присутствия Божия в мире, то Филон находит два вида его – непосредственное и посредственное. Бестелесным и святым духам, говорит Филон, Бог является таким, каков есть, и говорит с ними, как с друзьями, – душам же, связанным с телами, Бог является только в виде ангела, впрочем не так, чтобы Неизменяемый переменял самую натуру свою, но принимает вид для воображения созерцающего, так что оно принимает этот образ не за копию, а за подлинник. Что удивительного в том, если Бог делается видимым и если Он для благонуждающегося в помощи является в виде ангела или даже человека? Божественная мысль есть тот ангел, который являлся Агари, Иакову и Валааму, – тот ангел- мститель, который уничтожил Содом и Гоммору, – опять тот ангел, который являлся Моисею в горящей купине и на Хориве, который предшествовал народу израильскому во время странствования в виде облака и предводительствовал им в пустыне в виде столба.
Бог есть не только Владыка или Господь, но и любвеобильный Отец, – только мы Его суд не должны измерять нашим собственным. Часто злые бывают крайне счастливы. От чего это? От того, что долготерпение Божие ожидает, не сделаются ли они лучше, так что преимущество, которым они пользуются, в сущности дела вовсе не есть какое-либо благо. Человек, который преисполнен властолюбия, сластолюбия и злобы, не может похвалиться истинным счастьем. Несчастье, в свою очередь, очень часто сопровождается благими последствиями, а если добродетельные люди иногда страдают, то должно думать, что Бог промышляет о людях вообще, а не о каждом порознь. Если невинные ставятся на одну доску с виновными, то это для того, чтобы чувствовали строгость правосудия Божия. Притом, страдания праведных часто бывают такими только по виду, а то, что кажется нам хорошим, есть часто хорошее только в глазах смертных, а не пред Богом, всеведение Которого проникает внутрь души каждого. В природе одно происходит помощью Провидения, например действия стихий, относящихся к поддержанию всего мира, – а другое происходить уже как необходимое следствие этих действий. Если, например, человека в пустыне разорвут звери, то виноват в этом не Провидение, а сам человек, – потому что если бы он жил в стенах города, где не угрожает опасность от зверей, то этого не случилось бы с ним. Многие, для избежание упрека в сделанных ими грехах, делают Бога виновником своих действий. Но от Бога происходить только лучшее, потому что Бог не может быть хуже себя самого, а худшее все происходить от человека. Иногда Бог употребляет грехи только как орудие для наказания тех, которые окончательно и безвозвратно погрузились в бездну пороков. В этом случае Он является иногда даже как бы искусным орудием их планов.
Мысли Филона о божественном домостроительстве тесным образом связаны с его этикой. С высоты откровенного учения Филон обозревает все человечество. Он находить, что один народ иудейский представляет собою наилучший, избраннейший сосуд нравственности, правды и святости. Народ иудейский был тем по отношению к другим народам, чем бывает душа человеческая в отношении к своему телу. Душа превосходит тело, возвышает его над страстями и делает его наконец, посредством своего соединения с Богом, обителью божества. Но не то же ли самое составлял народ Божий отношении к язычникам? Афиняне презирали обычаи лакедемонян, спартанцы презирали законы афинян. Египтяне не следовали законам скифов, а скифы не знали законов Египта. Все нации таким образом отличались непримиримою взаимною враждою, не имели ничего общего между собою, словом не имели ничего такого, что было бы основано еа высшей правде и высшей истине. Но совсем не то представляете нам в себе народ иудейский. Его отношения ко всем народам одинаковы. Его законодательство основано на существенных нуждах самой натуры человеческой и имеет в виду высшую цель и благо человеческой жизни – единство всех. Первосвященник иудейский носит на своих одеждах изображение всего мира; его молитвы обнимают всех людей, небо и землю... Решая вопрос о том, почему народ иудейский с своим законодательством не походил ни на какой народ в мире, был, так сказать, сиротой между всеми народами и только от Бога был избран как первородный Его сын, – Филон говорит, что это все произошло вследствие особенных, чрезвычайных добродетелей и правоты его.
Подобным образом Филон ифико-психологически объясняет враждебные отношения между людьми и указывает основание их в страстях человеческих. Филон сравнивает злобу человеческую и страсти с дикими зверями. Страсти, по нему, – это дикие звери, которые живут в нашей груди и душе, как в пустыне. Если человечество победит их, установит среди себя справедливость, тогда люди перестанут быть врагами друг другу. Они будут стыдиться походить на диких и неразумных обитателей пустыни.
В своем взгляде на войны международные Филон сходится отчасти в Сенекой, который озлобленно восставал против доблестей героев. Но Сенека не соединял никакой надежды на водворение всеобщего мира между людьми, – между тем как Филон, разделяя верование своего народа в грядущего Мессию, предвидеть возможность уничтожения между людьми всякой вражды, войн, рабства и разъединенности. Что касается до рабства то Филон вполне разделяет убеждения ессеев касательно этого предмета. Хотя ему нравилась стоическая теория внутренней свободы, ставившая последнюю выше свободы внешней, но тем не менее он не увлекся ею. Он говорит, что рабство есть насилие законно в самой природы, что Бог создал всех людей равными. Мало нужды, что насилие человеческое лишило личность человеческую свободы и что законы людские освятили подобное злоупотребление силою. Есть закон, который возвышаете личность над всеми узаконениями гражданскими. Это тот закон, которого творцом служит сам . По этому закону все люди одинаково благородны, потому, что все они одинакового происхождения.
Когда явятся на землю Мессия, то после этого никогда не будет происходить на земле никакой войны. Если некоторые, говорит Филон, допускают себя до увлечения дикою страстью к войне, то надменность и торжество их могут продолжаться только до тех пор, пока они находятся во множестве и пока образуют из себя массу. Но они погибнут – эти враги Израиля, когда восстанет тот человек, который, как могущественнейший полководец и герой, победит все нации. Сам Бог пошлет святым своим помощь.
Вместе с господством Бог дарует своим друзьям и верным исполнителям закона также богатство. Богатство Бог будет посылать на помощь умеренным, как достойным обладателям его, и отнимет его у гордых и кичливых с тем, чтобы оно не споспешествовало их злобе против ближних. Кто приобрел на небесах истинное сокровище мудрости и святости, тот должен пользоваться и полным земным счастьем. В то время, когда Бог взыщет милостями своих святых, Он пошлет им в дар благоустроенный дом, – т. е. так как дом для души есть именно тело, то Бог для небесного ума праведных своих и для их духа, осветившегося всецелым очищением и сделавшегося причастным божественному помазанию, дарует свободу от страстей, которые возмущают тело против души и мешают ей шествовать по пути внутренней жизни. Когда же дух будет жить в здоровом теле, тогда он будет в состоянии беспрепятственно предаваться делу мудрости.
Таковы, по мнению Филона, милости и обетования Божия для благочестивых исполнителей закона. Но прежде них должны еще прийти казни на род нечестивых, так как он презрел заповеди благочестия и справедливости и предался многобожию и нечестию забывши переданную ему некогда веру в единого наказание для них будет бедность и недостаток во всем, тогда как врагам их будет все изобиловать. Весь тук масличных дерев иссякнет совершенно, так что останется от них одна только сухая кора, как бы изображая пустоту душ у нечестивых людей. Небо и земля, от которых происходит к смертным всякое благо, сделаются бесплодными и неспособными даже приносить какой-либо плод. Земля станет производить пепел вместо плодов, а с неба будет спадать только прах, который подавит все живущее, так что никто из предавшихся развращению не останется. Множество семейств погибнет, города сделаются пустыми и необитаемыми и наступит такой недостаток во всем необходимом, что люди станут пожирать друг друга и не будут
узнавать даже самых близких своих родных. Рабство будет наградою для преступников закона. Они принуждены будут видеть, как их смертельный враг станет отбирать у них все то, что они посеяли, построили и заготовили себе, и будет всем этим пользоваться, – как опять враг их будет упитываться их стадами, между тем как они сами будут претерпевать страшную нужду. Если бы они вздумали даже восстать и отомстить врагам своим, то каждая жила в их телах потеряет силу и вся ярость их останется бессильною. Прокляты они будут в городах, прокляты будут в селах, прокляты будут в домах и хижинах. Прокляты для них равнины и поля, прокляты пастбища и всякие плоды древесные, прокляты их стада, – потому что они не будут рождать детенышей, – прокляты посевы хлебные, потому что они истреблены будут нашествиями неприятелей. . .
Времена этих ужасов и несчастий Филон рисует сколько мрачными красками, столько же и характеристическими. Он говорит, например, что цветущие красотою и обладающее роскошным телом вдруг исхудают тогда до того, что останутся только кожа да кости, а женщины, привыкшие из детства к изнеженности и увеселениям, одичают и по телу и по душе от бедствий разного рода. Ужас и страх обнимет всех в такой степени, что люди будут бегать и прятаться, не будучи даже ни кем преследуемы. Шум листьев будет повергать их в испуг и они станут подозревать измену даже в тех, от кого получали помощь. Дыхание будет затруднено и произведёт чахотку phtisis. Тоска беспрестанная будет день и ночь снедать сердца. От утра до вечера и от вечера до утренней зари будут томиться – в бодрственном состоянии не выносимою печалью, а во сне страшными сновидениями. Преступный иноземец явится тогда в светлом блеск, если он будет обращаться к Богу, и получит за это в награду постоянное место на небесах. Напротив, сын избранного народа, если он повредил печать наследственного благородства и достоинства, будет низвергнут на дно адово и во мрак, чтобы таким образом все, видящие наказание и суд Божий, узнали, что Бог снискивает своими милостями добродетель, произрастающую даже из дикого ствола, и оставляет с пренебрежением корень настоящего дерева, заместивши его отростком, способным к плодородию.
Когда таким образом города будут выжжены и разрушены, когда поля будут опустошены, тогда земля начнет наконец, отдыхать и оправляться от долговременных насильств своих обитателей, которые святое седмеричное число изгнали из своих душ и своей жизни, осквернивши как седьмой день, так и седьмой год. Нечестивцы понесут за все это наказания, а почва земная после долговременных насильств и мучений освободится наконец от проклятых своих обитателей и опять станет дышат свободным воздухом. И когда древняя наша земля, осматривая все вокруг себя, не увидит уже более ни кого из тех, кто только унижал её достоинство и портил её красоту, если опять рынки сделаются свободными от неправд и раздоров и будут местами только мира и справедливости,– тогда она опять расцветет вновь и помолодеет и, отдыхая всегда в праздничное время освященного седьмого года, соберет опять свои утраченная силы. Помолодевши и сделавшись плодородною, она, как живая мать, будет питать участие и сострадание к тем сыновьям и дочерям, которые потеряли мать, и произведет новый бессмертный род, который должен будет опять исправить то, что испортил род прежний.
Но все казни Божии поразят беззаконный род не к погибели его, а к предостережению и уроку на будущее. Если нечестивые станут от всей души стыдиться своих прежних поступков и обратятся, если они, в сердечном раскаянии, станут исповедовать устами свои злодеяния, то получать прощение от милосердного Бога, даровавшего человеческому роду, в знак высочайшего преимущества, родство со своим вечным словом, по которому, как по своему первообразу, создан человеческий дух. И если бы раскаявшиеся были даже рассеяны по концам земли, как пленные и рабы своих победителей, то и в таком случае они получат свободу в один день и в одно, так сказать, мгновение, потому что их внезапный переход к добродетели приведет их обладателей в изумление, так что эти обладатели их станут стыдиться уже господствовать над лучшими и дадут свободу детям Божиим. Все те, которые прежде обитали в Греции и странах варваров, которые были рассеяны по материку и островам, поднимутся в одном всеобщем шествии и со всех сторон будут спешить собираться в назначенное место, будучи предводительствуемы божественным образом, превышающими все человеческое, – образом, который будет видим только для помилованных. Последние будут иметь за себя трех ходатаев и посредников примирения с Богом: отеческую любовь самого Призывающего, который охотно дарует прощение всем; святость родоначальников народа, которые, как бестелесные духи, беспрестанно молятся за своих сынов и дочерей пред небесным Отцом, и, наконец, собственное исправление вновь примиряющихся с Богом, которые возвратились от пути заблуждений и стараются угодить Всемогущему, как дети своему отцу.
Когда они придут в обетованную землю, тогда разрушенные города будут вновь восстановлены, пустыни наполнятся обитателями и бесплодная дотоле почва земная произрастит сады. Перемена будет полная и во всем. Бог обратит добродетели исправившихся против их врагов. Последние будут пожинать плоды своей жестокости и будут чувствовать, что они виноваты не пред отверженными и несчастными, а пред благородным племенем, в котором нужно только вновь возжечь древнюю, никогда непогасавшую искру врожденного благородства, чтобы восстановился его прежний блеск и слава. Из заблудших душ, если только оставалось в них хотя малейшее семя добродетели, могут опять произрасти самые благородные плоды и таким образом города опять сделаются населенными и целая нация сделается многочисленною.
§ IV
В таком виде представлялись Филону мир и история человечества сквозь зеркало платонических воззрений. Он видел в мире как бы лестницу Иакова, по которой божественные силы нисходили с недоступной телесному зрению высоты высочайшей мысли или божественного слова до последних пределов земного бытия и опять восходили обратно от одухотворенной таким образом материи, возводя вместе с собою человеческий дух от земли к божественному свету. Что же касается до истории человечества, то в племени Авраама он усматривает божественное семя, которое, будучи насажденным в падшем мире, т. е. в душах человеческих, которые здесь с телами странствуют, – определяет народ Божий к роли всемирного священства, назначенного к тому, чтобы возвратить человечество к его первоначальному источнику.
Так как история израильского народа представляла в себе для Филона такие черты, которые шли даже к изображению будущего, то самые библейские лица и отношения народа иудейского к другим народам служили для него чувственными образами чисто душевных событий и отношений, – служили как бы образом самой души, по выражению Филона. Так, в его аллегорических толкованиях, является земным и чувственным человеком; Евва – чувственною или растительно-животною силою; Каин – природным эгоистом и безбожником; Авель – преданным Богу сердцем; Енос – образом надежды; Енох – примером телесного претворения или изменения; Ной – образом праведности; Авраам – образом души, сделавшейся мудрою через наставление или образование; Исаак – образом человека, по природе стремящегося к мудрости; Иаков – образом аскета. Сарра служит для Филона образом природной добродетели; Ревекка – образом терпения; Иосиф -образом политического смысла; Фараон – образом строптивого ума, непокоряющегося Богу; Моисей – представителем пророческого слова. Египет означает, по нему, тело; Ханаан означает Благочестие; голубь– божественную мудрость; овца – чистую душу; путешествие Авраама из Халдеи по Харрану – душу, которая любит добродетель и ищете Бога, Харран – пять чувств.
Филон никогда не затрудняется насиловать букву писания там, где этого требует склад его объяснений и ход его мыслей, – и искусственно видоизменять его буквальный смысл. Но, не смотря на то, он указывает как на клеветников и изменников на тех толкователей, которые из низких и недостойных побуждений, но под видом лицемерного благочестия, искажают настоящий буквальный смысл. Он нападает на софистов и лицемеров, которые, считая буквальный смысл помехой для себя, думали философствовать на основании слова Божия и сделаться таким образом лучшими толкователями, а между тем замышляли что-нибудь нечестивое или были мертвыми для добра. Он говорит также о неприязненных и склонных к осуждению людях, которые безупречные предметы нарочно порицают и вооружаются против того, что считается священным, – о тех людях, которые все, что только кажется им в буквальном смысле невыдержанным и неудовлетворительным и составляет чувственный образ сокровенной натуры, оскверняют своею наклонностью к пустым словопрениям и на самые простые и невинные предметы бросаются с ругательствами и насмешками. Он нападает еще и на тех людей, которые не любили отечественных учреждений иудеев, которые беспрестанно думали только о недостатках и критике закона и в священных книгах искали только мифов, не уступавших будто бы, по своему забавному содержанию, самым языческим басням. Он выставляет на позор высокомерный образ тех людей, которые, надмеваясь гордостью, невежеством и хвастовством, не только утверждают, что им все существующее известно, но осмеливаются даже толковать о последних основаниях всего, как будто бы они присутствовали в качестве свидетелей при самом происхождении мира и были советниками Творцу в образовании его и в управлении им. Он советует таким людям не выставлять себя судьями других и не выдавать себя за достоверных свидетелей до тех пор, пока не испытают хорошо самих себя.
Кроме сочинений Филона, имеющих экзегетический характер, известны еще его сочинения исторические. Таково сочинение о судьбе александрийских иудеев во время царствования кесаря Калигулы, состоявшее из множества отдельных книг и дошедших до нас только в отрывках. Это сочинение известно было многим отцам церкви. Известны были также сочинения Филона о смысле животных и о Провидении, но они в греческом оригинале утрачены и сохраняются только в армянском переводе, из которого сделан после перевод латинский.
Для объяснения сходства мировоззрения Филона с учением христианским, особенно с нравственными истинами последнего, полагали, что Филон знал об Иисусе Христе и признавал Его за Мессию. Так, у Евсевия есть рассказ о том, что Филон во время царствования Клавдия был в Риме будто бы в другой раз и имел сношение с апостолом Петром. Позднейший вариант этого сказания прибавляет еще, что Филон, по неизвестным причинам, будто бы опять отпал после от исповедания Иисуса Христа Мессией. По поводу этого вопроса можно сказать впрочем, что в сочинениях Филона нет ни малейшего следа, доказывающая то, чтобы он знал что-нибудь об Иисусе Христе или об апостоле Петре. Кроме того, его воззрение на будущность иудейского народа не только не имеет никакой внутренней связи с христианским верованием в Иисуса Христа, но даже прямо противоречит последнему.
Тем не менее с достоверностью можно допустить, что сочинения Филона имели в свое время довольно сильное влияние на христиан. Не говоря уже о гностиках, премешивавших, подобно Филону, греческую философию с иудейством, можно видеть пример подобного влияния Филона на христиан в богословских системах Климента александрийского и Оригена . Представления Филона о возвращение к Богу душ человеческих из земного странствования в телах и о тех переменах, которые произведет Мессия с человечеством, – носят в себе, как в зародыше, то прогрессивное учение о человеке, которое у Оригена является как учение о всеобщем и безусловном спасении человечества путем бесконечного искупительного восхождения человеческих душ к Богу и которое Иисуса Христа делает только одним из множества посредников к этому восхождению, посланным от Бога в последнее время и превышающим по достоинству всех прежних посредников – Моисея и пророков.
Предшественником отцов церкви можно считать Филона Александрийского, иудея по происхождению, родившегося в Александрии между 15 и 10 гг. до н.э., активность которого пришлась на первую половину I столетия н.э. Среди многих его работ примечательна серия трактатов "Аллегорический комментарий к Пятикнижию" ("Сотворение мира", "Аллегории Законов", "Наследник Божественного", "Переселение
28 Греческая патристика
Авраама", "Мутации имен" как особенно прекрасные). Филон - ив этом его историческая заслуга, - впервые попытался через проникновение греческой философии в теологию создать некую "философскую мозаику". Филон воспользовался аллегорическим методом. Он утверждал, что Библия имеет а) буквальный смысл, не самый интересный и важный, и б) смещенный смысл, согласно которому библейские персонажи и события символизируют понятия и истины моральные, духовные и метафизические. Эти самые зашифрованные истины (обсуждаемые на разных уровнях) требуют особого состояния души для их уловления (что не есть еще в подлинном смысле вдохновение). Аллегорическая интерпретация как метод прочтения Библии нашла множество единомышленников среди Отцов церкви, став на долгие времена константой патристики.
В философскую мозаику Филона вошли многие понятия, неведомые греческой мысли, начиная с понятия "творения", которому он дал впервые систематическую формулировку. Бог создал материю из ничего, и лишь потом придал ей форму. Однако прежде физического мира Бог создал интеллигибельный космос (мир Идей) как идеальную модель, и этот "интеллигибельный космос есть ничто иное как Логос Бога, актуально формирующий мир". Так платоновские Идеи становятся определенно мыслями Бога, совпадающими с Логосом, его Словом.
Филон отличает Логос от Бога, делая его ипостасью, определяя даже как "перворожденного Сына несотворенного Отца", "второго Бога" . Иногда он даже говорит о нем как о действующей причине, в других местах, как об Архангеле, Посреднике между Творцом и творением (поскольку это не несотворенное, как Бог, но и не тварное, как мирское), как о геральде Бога, хранителе мира и покоя. Логос Филона выражает, кроме прочего, и это важно, фундаментальные ценности библейской Мудрости, Слова Божьего, Слова творящего и созидающего. Наконец, Логос несет в себе этический смысл "Слова, с помощью которого Бог направляет к благу", "Слова, что спасает". Во всех этих значениях Логос представляет бестелесную реальность, сверхчувственную и трансцендентную. Тем не менее, коль скоро чувственный мир создан по образу интеллигибельного, т.е. в соответствии с Логосом и посредством его, то имманентный аспект Логоса состоит в воздействии бестелесного на телесный мир. В этом смысле Логос - нечто связующее, что собирает и единит мир, начало, правильно упорядочивающее мир и его сохраняющее.
Поскольку Бог бесконечен, то бесчисленны также проявления его активности, которые Филон называет "Потенциями", упоминая, впрочем, только о двух основных, подчиняя им все прочие: творческая Потенция, коей Создатель творит мир, и Потенция правящая, при помощи которой Он управляет созданным им миром. Эти две Потен-
29 Филон Александрийский
ции, два аспекта божественного, древняя еврейская традиция обозначала двумя именами - Елохима и Иеговы, первый знаменовал силу добра, блага и созидания, второй - законодательную и карающую силу.
Отношения между Логосом и двумя высшими Потенциями разрабатывались Филоном по-разному: в одних текстах Логос выступает источником всех Потенций, в других ему приписана функция объединения их.
В антропологии Филон частично следует Платону, выделяя в человеке тело и душу. Затем, мало-помалу, вызревает более рафинированная концепция, открывающая в человеке третье измерение, радикально меняющее природу и смысл первых двух. Согласно этому взгляду, где уже доминирует библейский компонент, человек образован из 1) тела, 2) души-интеллекта, 3) и Духа, что нисходит от Бога. В этой новой перспективе человеческий интеллект разрушим, поскольку он интеллект "земной", покуда Бог не вдохнет в него "потенцию подлинной жизни", каковая является божественным Духом (пневмой).
Ясно, что душа человеческая (как интеллект), сама по себе взятая, была бы ничтожнейшей, когда бы не вдохнул в нее Бог пневму, свой Дух. Момент, реализующий сцепление человека с божественным, согласно Филону, уже не душа, как полагали греки, и не ее привилегированная часть, интеллект, но Дух, что прямо исходит от Бога. Так мы получаем три измерения человеческой жизни: 1) в физическом измерении - жизнь сугубо животная (тело), 2) в рациональном пространстве живет душа-интеллект, 3) в высшем божественном измерении - восхождение к Духу. Сама по себе душа смертна, она может стать бессмертной в той мере, в какой Бог дарует ей свой Дух, насколько она себя в Духе взращивает и живет в нем. Так рушатся все доводы Платона, на которых он пытался основать бессмертие души. Душа сама по себе беспомощна, смертна, но может стать бессмертной в той мере, в какой она способна жить по Духу.
Именно это третье измерение - Божий Дух - прямо интерпретирующее теорию творения и библейскую теорию вообще, является новацией Филона в этике. Мораль становится неотделимой от веры и религии, сливаясь даже в мистическом единении с Богом в некоем экстатическом видении. На этом пути, более того, Филон предвосхищает т.н. "итинерарии божий", пути к Богу, которые у Отцов церкви, начиная с Августина и далее, становятся каноническими. От познания космоса мы должны перейти к познанию нас самих; существенно же то, что в момент трансцендирования, выходя за пределы самих себя, уже познав самих себя, мы приходим к осознанию, что то, чем мы обладаем, не наше, и возвращаем это тому, кем мы одарены. В этот самый момент, в точном смысле слова. Бог с нами и в нас. Вот буквально: "Наивернейший момент для встречи тварного со своим Творцом именно тогда,
30 Греческая патристика
когда оно признало свое полное ничтожество". "Необычайно высокая слава души в том, чтобы преодолеть свою тварность, свои пределы, связав себя только с нетварным, согласно священным предписаниям, кои обязывают посвятить себя Ему. Потому-то тем, кто связывал себя с Ним и служит Ему непрерывно, в наследство Он дарует сам себя".
Счастье жизни в том и состоит, чтобы "быть целиком и полностью скорее в Боге, чем в самих себе".
ГНОСИС
Термин "гносис" буквально означает "познание", но технически он стал обозначать особую форму мистического познания, которая была характерна для некоторых религиозно-философских течений позднего язычества, в особенности, еретических сект, вдохновлявшихся идеями христианства. А. Фестуджер определил его так: "Гносис означал новую манеру познания Бога, опирающегося более не на разум, но на своего рода непосредственное озарение. Гностическими могут считаться герметические доктрины, а также халдейские. Однако гностическая теория, которая нас сейчас интересует, будучи связана с христианством, содержала в себе различные эллинистические и восточные элементы, вызывая оживленную полемику и критику Отцов церкви.
До последнего времени ученые, испытывая недостаток документов, были вынуждены довольствоваться при реконструкции христианского гносиса свидетельствами противников. Однако в 1945 г. в Наг-Хаммади (Верхний Египет) был случайно найден сосуд с 53 рукописями гностиков на коптском языке, из которых 43 оказались совершенно неизвестными. Лишь в 1972-1977 гг. они были опубликованы, а в 1977 г. был подготовлен английский перевод, некоторые из них представлены на европейских языках в "Апокрифах Нового Завета". Еще не проделаны необходимые изыскания и анализ этих текстов не завершен, однако уже можно говорить о некоторых существенных чертах гносиса, не вдаваясь в различия между течениями.
а) Специфический объект гностического познания - Бог и все, в конечном счете, связанное со спасением человека. Основной текст посвящен разъяснениям по поводу того, 1) кем мы были и чем стали, 2) где мы пребывали и куда были ввергнуты, 3) куда, наконец, мы желаем идти и от чего хотим избавиться, 4) что есть рождение, и что возрождение.
31 Гносис
б) В гностическом опыте печаль и тревога выступают фундаментальными состояниями, поскольку вскрывают подноготную сознания, его связь с негативным, обнажая радикальный разрыв добра и зла, обозначая тем самым нашу подлинную идентичность, принадлежность к изначальному благу: ведь если человек страдает от зла, то это означает его причастность к добру. А значит, человек происходит из другого мира и должен туда вернуться. В этом мире мы "в изгнании", наша "родина" - мир иной. В одном из гностических сочинений мы читаем:
"Кто познал мир, тот нашел труп, и мир не достоин того, кто нашел труп". Гностик должен углубиться в познание самого себя и лишь через самопознание он может вернуться на родину. Наиважнейшую роль в этом возвращении играет Спаситель (Христос), один из божественных "эонов".
в) Гностики разделяли людей на три категории: 1) "пневматических", в коих преобладает Дух (пневма);2) "психических", с доминантой души-психэ, 3) и т.н. "гилических", в них слышен зов материи, "гиле". Эти последние осуждены на смерть, первые определены к спасению, вторые же могут спастись, если воспоследуют указаниям первых, избранных, обладающих "гносисом".
г) Этот мир лежит во зле, он создан не Богом, а злонамеренным Демиургом. Сущность гностического взгляда Плотин выразил так:
"Они утверждают, что Демиург порочен, и космос его порочен". Ясно, что ветхозаветный Бог, творец этого мира в его порочности противостоит евангельскому благому Богу, Христу Спасителю. Христос - это божественное существо, которое явилось в мир лишь по-видимости в телесном обличье. (Эта идея, как быстро заметили другие христиане, обесценивала страдания, смерть и воскресение Христа). Аллегорическая интерпретация священных текстов была призвана поддержать их доктрину.
д) Особенно любопытной и сложной выглядит гностическая теория там, где она пытается вывести всю интеллигибельную реальность из некоей первозданной целостности через серию т.н. "эонов", вечных частиц, которые излучают свои подобия (Христос, согласно ей, последний Эон). Таково же происхождение и человека. Так мы видим вкрапления в гностическую мысль идей различного происхождения (мифологических, фантастических и др.).
е) Гностическая теория выступает как тайна, открытая Христом лишь немногим ученикам, аристократически рафинированное учение, отличное от евангельского.
Среди гностиков известны Карпократ, его сын Епифан, Василид и его сын Исидор, особенно много последователей имел Валентин.
Отцы церкви не без оснований усматривали в них еретиков. В действительности, это была эпоха, когда исчезал один духовный мир и
32 Греческая патристика
нарождался другой, а потому доминировало настроение тревоги, которому гностики (возможно, более адекватно, чем другие философские учения) придавали определенную интонацию, консонировавшую с духом своего времени. В одном из документов, найденных в Наг-Хаммади, читаем "Неведение Отца вызывало тревогу и ужас Тревога сгустилась, как туман, так, что ничего не стало видно " Сама материальность и телесность порождали опыт страдания, ужаса, утраты чувства выхода, пути к свету Все же гностический опыт, как попытка ответить на вызов своей эпохи, оказался слишком хрупким, чтобы завоевать будущее.
