Христианство относится к войне довольно-таки сложно и неоднозначно. Вряд ли можно приписывать христианам некий пацифизм, как, впрочем, нельзя говорить и об их милитаризме. ...

Война и мир

Конечно, смертоубийство, само по себе, не может вызывать одобрения у христиан, ведь оно, как и смерть вообще, есть следствие грехопадения. Но именно поэтому война и не может быть побеждена в этом мире. Смерть и все ей сопутствующее исчезнет лишь в трансцендентной реальности «Царствия небесного». На земле можно лишь проявить волю к преодолению последствий грехопадения.

Здесь необходимо прояснить такой вопрос – а чем является, прежде всего, война для христианина? И чем для него является мир? Как нам представляется на эти вопросы великолепно ответил западный исследователь Ф. Кардини, автор интереснейшей работы «Истоки средневекового рыцарства». В ней он рассмотрел отношение апологетов и святых отцов Церкви к войне и военному делу. Результатом этого рассмотрения стал довольно любопытный философский вывод. Согласно Кардини, мир, в христианском понимании, это не столько отсутствие войны, сколько «союз между Богом и человеком, между самими людьми во имя Божественного закона». Современность трактует мир именно как отсутствие военных действий, из-за чего «оказалось возможным предположение, будто война, а не мир, является исконным и нормальным состоянием человечества». Действительно, коли миру придаются преимущественно отрицательные характеристики (он - "не это"), то он и выглядит чем-то небытийным, а значит – незначительным, ненужным. Весьма возможно, что именно потому усилия пацифистов часто не приносят каких-либо действенных результатов.

С точки зрения христианской традиции война – следствие крайнего отчуждения между людьми, и оно, в свою очередь, есть результат отчуждения людей от Бога. Преодолеть это отчуждение можно лишь посредством воссоединения людей с Богом. Это осуществляется с помощью разнообразных духовных практик, которые, как не покажется странным, являются своеобразной войной. Если продолжить мысль Кардини, то получится, что и войну не следует рассматривать как отсутствие мира. Получается, что война, в христианском понимании, становится средством достижения союза Бога и человека, а также союза людей в Боге. И ведется эта война как в духовной области, так и в сфере земных отношений. В первом случае мы имеем дело с классической аскезой, с духовной бранью, которая направлена против страстей, отделяющих человека от Бога и от других людей. Во втором – с классической войной, которая, впрочем, наполнена религиозным содержанием и отличается четкой этической направленностью.

Война духовная и земная

Еще Аврелий Августин, именуемый «теологом войны», провел разграничение между войнами «справедливыми» и «несправедливыми». Справедливые войны ведутся христианами, которые ставят перед собой не только «общественные» цели (защита веры, страны), но и цели личного духовного совершенствования. Такие войны наказывают неправедных и исправляют, испытывают праведных. В ходе справедливых войн человек убивает на «законных основаниях». Он исходит не из собственных страстей, а выполняет функцию инструмента и исполнителя воли Всевышнего. Он действует, прежде всего, как молитвенник, в то время как и сам молитвенник является воином. В письме к солдату-христианину Бонифацию, который испытывал некоторые пацифистские колебания, Августин пишет: «Итак, другие, вознося молитвы, сражаются с невиданным противником. Вы же, те, за кого они молятся, сражаетесь с оружием в руках против видимых варваров».

Таким образом «справедливая» война является продолжением войны духовной, ее неотъемлемой частью. Духовное делание, аскеза рассматривается как высший тип войны – бескровной, но от того не менее, а даже и более действенной. Необходимо вспомнить, что и Новый завет, и труды Святых Отцов прямо-таки пронизаны «воинской лексикой». При этом Евангелие полно симпатией к воинам – здесь можно вспомнить, как пример, сотника из Капернаума, который вызвал восхищение самого Христа.

Новозаветный милитаризм особенно характерен для апостола Павла, призывающего: «Мы же, будучи сынами дня, да трезвимся, облекшись в броню веры и любви, и шлем надежды и спасения». (Фес., I, 5, 8). Он же взывает к христианину: «Переноси страдания, как добрый воин Иисуса Христа». (Тим. I I, 2, 3).

А вот весьма характерный отрывок из творения Св. Ефрема Сирина: «Монах подобен воину, идущему на брань, который отовсюду ограждает тело свое полным вооружением, трезвится до самой победы, и беспокоится, чтобы вдруг не напал на него враг, и чтобы ему, если не примет предосторожностей, не попасть в плен. Подобно и монах, если приводя себя в расслабление, обленится, то удобно уловляется врагом; потому, что враг влагает в него нечистые помыслы, которые принимает он с радостию…» Он же советовал монаху: «Когда взойдет на тебя лукавая мысль; извлеки меч свой, то есть возставь в сердцах страх Божий, – и посечешь всю силу вражию. А вместо воинской трубы употребляй Божие Писание. Как труба звуком своим собирает воинов, так и Божие писание, взывая к нам, собирает благие помыслы, и приведя их в строй страхом Божиим, составляет из них полк в противоборство врагу: ибо помыслы наши, подобно воинам, сражаются с врагами Царя».

Сходство между аскетом и воином порой потрясает. Первый умирает для мира, отказываясь от старых связей, второй проявляет готовность лишиться их с помощью вражеской руки. Аскет уходит из мира в монастырь, присоединяясь к братству, спаянному железной дисциплиной; воин покидает житейскую обыденность, вливаясь в ряды армейского братства, также почитающего подчинение. И тот, и другой облачаются в особые одежды, показывая свою отстраненность от обыденного. И тот, и другой сражаются, один - с демонами и собственными страстями, другой - с вооруженным врагом и собственным страхом. Показательно даже сходство в лексике - монахи усиленно задействуют воинскую терминологию.

И указанное сходство между ратным трудом и аскезой не случайно – оно имеет сущностный, метафизический характер. Воинское делание и подвижничество аскета одинаково направлены на мистическое преображение личности человека, предполагающее уничтожение старого, ветхого «я ». Оно, это «я », подвержено порокам, предельно несовершенно, тленно, оно удерживает человека во мраке мира сего, во вселенной, которая поражена грехом. Потому, с точки зрения христианской метафизики, необходимо убить в себе «ветхого человека», необходимо умереть (инициатически) – с тем, чтобы воскреснуть в новом, преображенном качестве, стать «Богом по благодати и усыновлению» (выражение Святых Отцов).

Такая задача стоит перед всеми, но аскет и воин решают ее успешнее всех. Аскет, ушедший из мира, как бы умирает для него, отсекая от себя все страсти, питающие греховное ветхое «я», насыщающие его гнилыми соками больного мироздания. Воин тоже уходит из мира, изъявляя готовность погибнуть за высшие ценности (религию, нацию, государство). Можно сказать, что он приносит себя в жертву, бросает свое ветхое «я» на алтарь победы, подвергая его смертельному риску. Этим он как бы говорит: «если хотите, то возьмите его, я взыскую более высокого и более вечного». И не случайно в средневековье считали, что павший на поле битвы сразу попадает в Рай, ведь от рук врага гибло ветхое «я ». (Конечно, с точки зрения христианской традиции, не любая смерть дает «пропуск» в райские кущи - нужно быть мучеником, погибшим за веру и идею, за то, что выше старого и ветхого «я »).

Воин-христианин стремится, в своей жертвенности, уподобиться жертвенности Христа. Христос после распятия снизошел в ад и там победил инфернальные силы, освободив души людей томящиеся в зоне инферно. Это деяние в средневековье часто осмысливалось как воинско-героическое, рыцарское. В иконографии весьма распространен сюжет Христа-Рыцаря. Его довольно часто изображали в воинских доспехах, восседающим на собственном распятии и попирающим побежденный ад. На Христе – черная туника, которая облачена в золотые латы и ярко-вишневый плащ.

Военное путешествие на небо

Особый духовный смысл имели военные походы. Они, кроме достижения сугубо прагматических целей, символизировали устремленность человека к сферам метафизики. Воин, отправляющийся в поход, ощущал себя, прежде всего, как аскет, который покидает дольний мир и направляется к небесному граду. Военные походы воспринимались как своеобразное паломничество к святым местам, причем довольно часто так оно и было. Знаменитые крестовые походы как раз и носили подчеркнуто символический характер. Завоевание земного Иерусалима мыслилось как обретение Иерусалима небесного. Участникам походов было даровано прощение грехов, что указывало на инициатический характер самого предприятия.

Любопытно заметить, что сколько-нибудь успешным был лишь первый крестовый поход (1096-1099), во время которого духовные, идеальные цели действительно доминировали над всеми остальными. Тогда был отвоеван Иерусалим и возникли четыре крестоносные королевства. Самым мощным из них было Иерусалимское королевство, которое символизировало снисхождение на землю небесного Иерусалима. Но по мере того, как крестоносное движение отдалялось от религиозных идеалов, возвышая над ними цели прагматического характера, удача все больше и больше отворачивалась от христианского рыцарства. Местное население наращивало сопротивление пришельцам, в которых оно видело уже не воинов духа, но расчетливых грабителей. Крестовые походы потерпели поражение, ибо они перестали соответствовать своей собственной духовной природе.

Нельзя пройти мимо того факта, что традиции военного паломничества были развиты не только на Западе, но и на Руси. Речь идет о так называемых «каликах перехожих». Калики были не просто сообществом странников, совершающих паломничество на Святую землю или в Царьград, а также сочинявших и распространявших знаменитые духовные стихи. Они посвящали себя еще и богатырскому служению. В толковом словаре В.Даля «калика» определяется и как «странствующий, нищенствующий богатырь». В духовном стихе «Сорок калик со каликою» они предстают «добрыми молодцами», от их зычного крика дрожит «матушка сыра-земля». Указанное стихотворение содержит данные о том, что движение «калик перехожих» было чётко структурировано – у них наличествовал институт «атаманов», обладавших значительными властными полномочиями. Кроме того, калики находились в тесной связи с церковной организацией. В «Уставе Владимира» они названы среди церковных людей. По сути дела, калики перехожие являлись чем-то вроде религиозно-мистическим ордена, сочетающего странничество и нестяжательство с воинским, рыцарским служением.

Искушение яростью

Необходимо еще отметить, что христианская традиция никогда не была склонна идеализировать саму войну, рассматривая ее как некий естественный порядок вещей. Подобный подход был характерен для некоторых направлений древнего язычества. К примеру язычники-германцы верили в то, что только воины, павшие в битве, могут попасть в рай – Вальхаллу. Там они просто продолжат свое занятие войной, причем будут воевать друг с другом – без какой-либо этически оправданной цели. Все остальные были обречены на посмертное существование в царстве теней, которое именовалось Хель. Таким образом война оправдывалась как таковая, ее рассматривали в качестве главного и едва ли не единственного средства духовной реализации.

Напротив, христианская традиция настаивала на том, что даже самая справедливая земная война накладывает некий негативный отпечаток на человека. Сколь не был бы прав воин, как бы не пытался он сохранить бесстрастие, страсти все равно воздействуют на него. Сама обстановка, окружающая войну, битву, возбуждают в человеке ярость, которая подчиняет себе его ум. С одной стороны воин очищает и преображает свое «я» страданиями и риском, с другой стороны он подчиняет это «я» подсознательным стихиям страстей. Возникает некая двойственность. Воин идет путем риска, и без участия в духовных практиках он рискует оказаться во власти бессознательного, уподобиться язычникам. В языческих практиках как раз и было принято входить в состояние священного исступления, в качестве примера можно привести тех же самых германцев – скандинавов. Самыми элитными воинами древней Скандинавии были берсерки, которые под воздействием наркотических снадобий входили в состояние полного безумия и в своем разрушительном экстазе уже не могли ставить перед собой какие-либо цели этического характера.

Показателен культ валькирий – небесных дев-воительниц, который был присущ скандинавам. Они верили, что валькирии распределяют смерти среди воинов, а также уносят их души в Вальхаллу. Весьма вероятно, что здесь имели место быть некие видения, вызванные излишним психологическим напряжением схватки. Сознание исступленного воина растворялось в женственном хаосе бессознательного, что и рождало женский образ.

Христианская традиция всегда пыталась снизить брутальный накал, присущий войнам. Так, в средневековье церковь настаивала на заключении перемирий в дни религиозных торжеств. Иные богословы даже предполагали, что человек, вышедший из битвы, становится (на какое-то время) духовно неготовым к участию в некоторых таинствах церкви. Так, Св. Василий Великий считал возможным не допускать участников войн к причастию на протяжении нескольких лет.

Аскет, занимающийся монашескими практиками, также стоял перед искушением страстями. Его могли охватывать и ярость, и раздражительность. Но обстановка монастыря все-таки располагала к более трезвенному состоянию ума. К тому же монах имел возможность обращать одну страсть против другой. В «Добротолюбии», своде аскетических трудов Св. Отцов Православной Церкви, содержится множество рекомендаций о том, как преодолевать одну страсть посредством другой (например, гордыню – страстью к блуду). Но такая рискованная «игра» требовала присутствия опытного духовного руководителя и сосредоточенно-молитвенной обстановки. Лишь при наличии двух этих условий аскет проходил между двумя страстями, как между Сциллой и Харибдой, и не был уловляем ни одной из них. У воина, само собой, такой возможности не было.

Очевидно, что христианская метафизика войны может пытаться претендовать на то, чтобы считаться неким третьим путем между брутальным милитаризмом и либеральным пацифизмом.

Христианство проповедует любовь к Богу и человеку. Господь Бог послал Своего Сына Единородного, чтобы спасти мир. И пришел Он как агнец, и будучи Богом претерпел смерть как простой человек. И эта жертва стала спасением для всего мира. Но многим, утратившим истинное понимание христианства, казалось и кажется, что Христос пришел изменить мир, нарушить его законы совершить некую революцию. Но Христос пришел не для того, чтобы ниспровергать властителей, пусть даже самых беззаконных и жестоких, не пришел он и нарушить законы мира, пусть даже падшего. Он победил мир, но победил Своею смертью, открыв нам путь спасения, победил не путем борьбы или разрушения.

А в этом мире Каин убил Авеля, народы враждовали друг с другом и вели непрерывные войны. От этих войн не был избавлен даже избранный Богом народ. Пришел Христос и начался новый век. Некоторым теперь, кажется, что раз Христос принес Новый Завет, то войн более не будет и убийство вообще дело греховное. Тем более Христос сказал: «Поднявший меч от меча и погибнет!» Но Он не сказал, что не стоит его поднимать никогда и нигде, что Он сам будет воевать за нас и что человеку не надо прикладывать усилий для восстановления справедливости и закона, что не надо отстаивать добро.

Священное Писание говорит нам, что христианство занимается жизнью вечной, но не оставляет без внимания и жизнь нынешнюю, хотя бы уже и потому, что нынешняя жизнь - это подготовка для жизни вечной. «Имея обетование жизни настоящей и будущей» (1 Тим. 4, 8). Свт. Иоанн Златоуст, толкуя эти слова, говорит, что «и здесь мы пребываем в благом уповании. Ибо тот, кто не знает за собой никакого преступления и творит добрые дела, радуется и в настоящей жизни. Между тем как человек порочный не только там, но и здесь переносит наказание, постоянно живя в страхе, ни на кого не смея взглянуть с дерзновением, трепеща, бледнея, томясь. Разве не таковы корыстолюбцы, воры, которые не уверены в том, чем владеют? Разве прелюбодеи и человекоубийцы не ведут самой тягостной жизни, с недоверием взирая даже на солнце? Неужели это есть жизнь? Это не жизнь, а скорее самая тяжелая смерть» . Но благочестивым Бог дает радость уже в этом веке, и разве можем мы не заботиться о состоянии нынешнего мира. И мы молимся о «мире всего мира» и даже более мелких нуждах. И если те, что «с недоверием взирают даже на солнце» объединяются в одно войско, чтобы удобнее творить свой разбой, разве не должны мы приложит свои малые силы, чтобы остановить их? История знает много таких примеров, когда порок объединял целые народы, современный мир называет такой народ агрессором.

Возможно человек, поднявший меч для защиты правды и погибнет физически, но он не может его не поднять, дабы не стать преступником, на совести которого смерти слабых и беззащитных. «Если возможно, мир имейте со всеми людьми» (Рим. 12, 18). Апостол учит нас добиваться мира, но если он только возможен, если он не в ущерб другим, не в ущерб истине и благочестию. Пророк Иеремия так говорит о фальшивом «мире»: «Ненавистен Богу тот мир, когда от малого до большого каждый предан корысти, а от пророка до священника ‑ все действуют лживо; врачуются раны народа Моего легкомысленно, говоря: «мир! мир!» А мира нет». (Иер. 6, 13‑14)

Христос пришел не нарушить законы мира, и поэтому его устройство должно оставаться нетронутым. Должны были остаться богатые и бедные, остаться должности, судьи и преступники, государства, армии и, следовательно, войны. Господь пришел упразднить грех и после Его Пришествия, остались и военные и богатые, но Он показал путь спасения и военным, и богатым. Об этом ясно говорит свт. Иоанн Златоуст: «... Я не осуждаю искусств, земледелия, воинского звания, поместьев, ‑ но нас самих. И Корнилий был сотником, и Павел был скинотворцем, и после проповеди занимался своим ремеслом, и Давид был царем, и Иов был господином большого имения и получал великие доходы, но все это никому из них не послужило препятствием в добродетели» .

А здесь еще яснее и понятнее.

«Так как некоторые приводят в извинение брак, иные ссылаются на детей, иные на военную службу, иные на торговлю, иные на бедность, и на нечто другое подобное то, поэтому, я хочу показать вам, что ни богатство не служит препятствием, ни бедность, ни военная служба, ни торговля, ни брак, ни дети, ни рабство, ни искусство, ни что-либо иное из такового... Говорю же это, чтобы никто не выставил предлогом ни жены, ни детей, ни военной службы, ни торговли, ни искусства, ни рабства, ни богатства, ни бедности. Это - отговорки, это предлоги, это - злоумышления диавола. Ты выставляешь предлогом военную службу и говоришь, что я - воин и не могу быть набожным. Сотник не был воином? А он говорит Иисусу, что несмь достоин, да под кров мой внидеши, но рцы слово, и исцелеет отрок мой» (Мф. 8, 8). И удивившись, Иисус говорит: аминь, аминь, глаголю вам: ни во Израиле толики веры обретох. Военная служба нисколько не послужила для него препятствием?»

Сам Иоанн Предтеча на вопрос воинов, что им делать, не сказал: «бросьте свое оружие, бросьте свою службу», а только посоветовал честно проходить свою службу, никого не обижать, не клеветать, и довольствоваться только своим жалованием (Лк. 3, 14).

Теперь надо сказать вообще об отношении Церкви к войне. Она считает войну неизбежным в этом мире злом, которое часто спасает нас от еще большего зла. В какой-то степени войну можно уподобить деторождению, всем известно, что зачатие детей происходит неизбежно в страсти, и поэтому каждый младенец подвержен первородному греху, который исцеляется Таинством Крещения. Но если бы не было чадородия, то и мир бы не смог существовать и в Церковь не смогли бы входить новые члены. Так и на войне православный христиан поднимает меч, чтобы спасти не себя самого, а свой народ, свою веру или просто постоять за правду. И без этого меча не смогла бы существовать Церковь земная, потому что члены ее погибли бы от рук врагов православия. Но в воинском деле православные люди уповают не столько на собственную силу, сколько на помощь Божию в справедливой борьбе, и на первый план выходит жертвенность воина: «Нет большей той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15, 13). Таким образом, ненависть спутник каждой брани, должна уступить место любви к своим близким, к своему народу, к православной вере.

Поэтому к убийству на войне существовало два подхода. Первый отражен в 13 правиле Василия Великого: «Убиение на брани отцы наши не вменяли за убийство, извиняя, как мнится мне, поборников целомудрия и благочестия. Но, может быть, добро было бы советовати, чтобы они, как имеющие нечистые руки, три года удержалися от приобщения токмо святых тайн». Святитель Василий дает здесь что-то вроде рекомендации три года удерживаться пролившим кровь от причащения. Насколько снисходительно это правило, можно понять, сравнивая с другими каноническими предписаниями, которыми следовала древняя церковь. В остальных случаях она не советовала, а предписывала отлучать виновного: за вольное убийство на 20 лет, за аборт на 10 лет, за невольное убийство на 10 лет.

Но надо отметить, что в церкви возобладало мнение святителя Афанасия Великого: «Непозволительно убивать: но убивать врагов на брани и законно, и похвалы достойно» (Послание к Аммуну. Правило 1). Хотя между этими мнениями и нет противоречия, просто святитель Василий Великий считал, что само по себе пролитие крови требует некоего очищения, даже если человек выполнял свой долг перед Церковью и Отчеством.

Суммируя все вышесказанное, отметим, что участие в военных действиях, даже хозяйственное обеспечение войск, не приемлемы ни для священников, ни для монахов, несмотря на все исключения, по тем или иным причинам допускавшиеся в прошлые времена.

Отсюда очевидно, что военному священнику лучше всего стараться делать то, что он может и должен делать: служить, просвещать, укреплять в вере и сторониться дел, которые священству несвойственны. Как, например, занятия восточными единоборствами, стрельба из оружия и т.д. К сожалению, сегодня мы часто узнаем, что тот или иной священник проводит занятия по каратэ, рукопашному бою в православных клубах или даже войсках. Иезуиты в свое время преподавали тактику в военных школах. Думается, это плохой опыт для подражания. Призванный к высшему служению не может возвращаться к низшему, хотя соблазны вспомнить молодость могут возникать. Да и борцов у нас в армии, думаю, хватает, а вот священников не хватает.

По слову святителя Иоанна Златоуста, священники - «гавань народов, заступники для умилостивления Бога, посредники между Богом и людьми». И пастырь, где бы он ни служил, должен быть воином, но не относится его «брань к крови и плоти, но к началом и ко властем и к миродержителем тьмы века сего, к духовом злобы поднебесной (Ефес. 6, 12)». «Видишь ли страшное множество врагов и свирепыя полчища, вооруженныя не железом, но имеющие достаточную силу в самом существе своем вместо всякого оружия», - восклицает все тот же святитель Иоанн Златоуст. И странно было бы священнику хвататься за железо, стараясь противостоять такому войску, которое не прекращает против нас борьбы. От успехов в этой борьбе зависит спасение самого пастыря. А тактику ведения боя каждый священник должен выбрать сам в зависимости от обстоятельств и внешних условий.

Не изменилось отношение к войне у православных христиан, несмотря на распространение толстовства, и в новейшее время. Священноисповедник Митрофан (Сребрянский), много потрудившийся в армии во время Русско-японской войны, говорил об отношении христианства и военной службы: «... Я отслужил молебен св. Феодосию. Проповедь говорил на тему, что св. Феодосий принадлежал к военной семье, и, однако, это не помешало его спасению. Посему просил воинов отбросить ложный взгляд, будто на военной службе можно себе позволить много лишнего, греховного, чего в гражданской жизни человек никогда себе не позволил: Бог-де простит. Разве военная служба для погибели? Нет, для спасения. Поэтому все воины должны внушить себе, что на военной службе и тем более в военное время необходимо соблюдать заповеди и стремиться к святости даже более, чем в гражданской службе и в мирное время. Разве военная служба мешает искренне веровать в Бога, горячо молиться, соблюдать уставы св. Церкви, хранить чистоту помыслов и воздержание в слове, блюсти целомудрие, честность, трудолюбие, послушание, уважение к старшим и прочее. Конечно, нет. Наоборот, она именно к этому-то наиболее и располагает, обязывает, даже прибавляя еще возможность мученического венца: «Спасайтесь же!». Указал затем, что многие нестроевые считают себя как бы наполовину воинами: «Мы-де не сражаемся», ‑ говорят они и грустят от этого. Надо не смущаться этим, а помнить, что как тело одно, а члены разны и все члены несут одну службу Богу, Царю и Отечеству и друг другу необходимы. Нужно только честно и верно служить по присяге, а Бог и Царь не забудут, святой же Феодосий своими молитвами благословит и поможет». То есть о. Митрофан, развивая учение святых отцов о соотношении военной брани и церковного служения, утверждает, что военная служба не только не мешает спасению, но и при надлежащем духовном состоянии воина может, наоборот, облегчить путь в Царство Небесное.

Он имел право так говорить, потому что обладал большим военным опытом. Солдаты и генералы, суровые и бесстрашные воины, вели себя по-детски искренне и на Богослужениях и по отношению к нему, священнослужителю. Война не притупляла, а обостряла религиозное чувство. Вера не давала ожесточаться православному человеку, а хранила его от бессмысленной жестокости. Сегодня мы видим обратное, современное мировоззрение рисует воинов своего рода вампирами, только и жаждущими крови противников. И чем более они этой крови жаждут, тем более успешными воинами становятся. Соответственно, это порождает и непротивленческие взгляды: война исключительное зло и порядочному человеку нет места в рядах сражающихся. Сами воины жаждущие только крови противника, а не сражающиеся во имя высоких нравственных идей: защиты веры, Отечества, народа и близких наконец, - становятся после ужасов войны духовными уродами, отбросами общества. Количество таких экс-вояк свидетельствует о нравственном падении государства. Впервые об этом «синдроме» мы узнали после вьетнамской войны. Заметим, что в прежние времена в России, когда имелись нравственные ценности у воинов, понятия не имели о подобном синдроме. Воспоминания священников, например, в Японскую войну, говорят о том, как легко умирающие воины отходили к Богу после напутствия Священными Тайнами. Не было сумасшедших, поврежденных сознанием. А те войны по потерям и тяжестям боев не сравнить с локальными войнами нашего времени. Конечно, не только воинам, но и священникам после военных действий требовалась реабилитация, но она была недолгой и протекала довольно быстро, и в Японскую войну была необходимой скорее из-за осознания горечи поражения и предательства тыла. И воины, вернувшись в мирную жизнь становились не духовными уродами, а полноценными гражданами.

Иной подход к войне, как к бессмысленной бойне, за участие в которой платят неплохие деньги, приводят к идеям пораженчества. В нашей стране эти идеи были распространяемы врагами нашего отечества, которые под маской гуманизма думали только об одном: свержении существующего строя в России. Не японский и не германский штык был опасен для солдата, не он так сильно ранил его, как гнусная газетная кампания в тылу, которая утверждала, что бедный солдат вовсе не защищает свою Родину, а проливает свою кровь ради наживы отдельных лиц. Это колебание в духе и ковало победу врагам нашего православного отечества. И если в чем можно было упрекнуть правящую династию, так в известном либерализме в отношении к СМИ. «Свобода» СМИ должна была быть ограничена в эти тяжелые дни. Эта свобода означала открытие второго фронта у себя в тылу. Оправданием может служить только то, что самые проницательные люди не могли во всей мере оценить опасность газетных кампаний. Например, М.О.Меньшиков.

В Ветхом завете Бог помогает как Своему народу, так и отдельным личностям в ратных делах. «Благословен Господь Бог мой, научай руце мои на ополчение, персты мои на брань» (Пс. 143, 1). Можно понимать эти слова как обращенные к нам, в смысле, что христианин вооружается на демона, ограждая себя знамением креста». Но не надо забывать, что псалом этот составлен Давидом, когда он шел на Голиафа. И с тех времен в этом смысле мало что изменилось, Давид также должен идти на Голиафа турецкого, немецкого и любого другого с упованием на Бога.

Существует война, существуют голиафы, хулящие Бога и попирающие законы справедливости. Так что как бы не напрягались толстовцы и подобные им сектанты отвергающие и государственность и армию, но представим, если бы Давид не последовал бы воле Божией, а спокойно предоставил бы Голиафу хулить Бога и убивать слабейших. Заметим, Голиаф обещал, что сделает израильтян рабами филистимлян, значит, заставят и поклонятся их ложным богам. Не то ли мы увидели во время Османского владычества? Слабые духом не выдерживали и переходили в мусульманство, сильные духом гибли, открывая для себя Царство Небесное, но земля лишалась лучших своих сыновей. В результате вера в этих странах пришла в страшнейший упадок. Справедлива была русско-турецкая война, принесшая свободу балканским народом, боровшимся с османским игом? Невозможно представить себе Давида, не вышедшего на бой с Голиафом, невозможно себе представить, что было бы, если бы русские бросили своих единоверцев, невозможно себе представить христианина, не защитившего други своя лицемерно прикрывшемся «непротивлением злу».

С другой стороны война является тяжкими испытанием и посылается, как правило, за грехи народа. И если меч опускается на голову противника, пусть по самому справедливому поводу, то опустивший не может быть до конца чист от греха. Христиане должны воевать, но сама война существует только в этом несовершенном мире до скончания века.

Церковь считает войну неизбежным в этом мире злом, которое часто спасает нас от еще большего зла. Но она не считает войну самым большим злом в мире, как это делают пацифисты и некоторые сектанты. «Ты, негодуешь на войну, но если ты несправедлив и обидчив, если ты ежедневно воюешь с женою, детьми, слугами и соседями, то справедливо ли ты гневаешься на войну?» ‑ пишет свт. Киприан Карфагенский к Димитриану.

Это не значит, что кровопролитие на войне делает человека преступникам, просто привносит некоторую нечистоту, от которой лучше избавиться покаянием и епитимьей. «Я узнал в тебе человека, доказывающего собою, что и в военной жизни можно сохранить совершенство любви к Богу и что христианин должен отличаться не покроем платья, но душевным расположением», ‑ эти слова принадлежат свт. Василию Великому в его «Письме к воину» . Видите, при этом святитель говорит, что в военной службе можно сохранить совершенство любви к Богу.

Отношение древних христиан к воинской службе

В пользу признания воинской службы говорят:

Многочисленные образы и аналогии заимствованные церковными писателями из военной жизни;

Суждения церковных писателей и просто христиан о войне и военной службе;

Канонические постановления отдельных церквей о христианах, поступающих на военную службу;

Почитание святых воинов.

В христианстве есть много образов и аналогий, заимствованных из военной службы. Священномученик Игнатий Богоносец в своем послании к Поликарпу, епископу Смирнскому, рассматривает христиан, как воинов Бога и употребляет подобно апостолу Павлу (Еф. 6, 11‑17) воинские термины и образы. «Благоугождайте Тому, для Кого воинствуете вы, от Кого получаете содержание. Пусть никто из вас не будет перебежчиком. Крещение остается с вами, как щит, вера - как шлем, любовь - как копье, терпение - как полное вооружение. Взносом вашим пусть будут дела ваши, что бы после получить вам, следующую вам прибыль» . В послании к смирнянам Игнатий Богоносец говорит о знамении, которое воздвиг Господь наш Иисус Христос своим воскресением . Такое знамя - крест - он считает как бы военным знаменем для христиан.

Мученик Иустин Философ в своей апологии, обращенной к императору, называет христиан воинами, и клятве римских солдат приводит в параллель верность христиан своему долгу. Указав императору, что христиане не ждут никакого земного царства, и что Небесное Царство, имеющее придти, будет царством мира, Иустин особое внимание уделят пророчеству Исаии: «От Сиона выйдет закон и слово Господне из Иерусалима, и Он будет судить, посреди народов и изобличит много людей, и раскуют мечи свои на орала, копья свои на серпы и не подымет народ на род меча и не будет уметь уже воевать» .

Апологет говорит императору, что это предсказание уже начало исполняться среди принявших христианское учение. Христиане - воины, но воины особого рода, они не идут покорять своих врагов, но за добро добровольно идут на смерть; эти воины верные своему долгу и в мужестве смерти превосходят всех. Смешно было бы - тогда как присягающие вам вписываемые на службу воины держатся данного слова, и предпочитают это и собственной жизни, и родителям, и отчизне и всем домашним, несмотря на то, что и ныне можете доставить им неявленной награды, ‑ если бы, желая нетления, не переносили всего для получаемого желаемого от Того, Который может дать.

Христианский философ Климент Александрийский часто употребляет военные образы. Так в Протрептике указывает на слова ап. Павла из послания Ефесянам. Он пишет: «Мощными звуками трубными у нас созывает воинов и оповещает о войне; почему же Христу своей смирной проповедью наполнившему всю землю до крайних ее пределов обирать непозволительно своих мирных споборников? Христос собрал ныне кровью и словом поистине целое войско, крови не проливающей, и предал собственные твои руки Царство Небесное. Труба Христова - это Евангелие. Он трубил, а мы слушали. Пожелав мирным образом вооружиться, облечемся в панцирь праведности, возьмем щит веры, наденем меч духа, мечем этим состоит Слово Божие. Вот строй, в который нас ставит апостол. Вот неуязвимые наши доспехи. В этом вооружении... Против зла, потушив раскаленные стрелы лукавого мокрым Логосом (разумеется вода Крещения) .

Ясно, что армия, идущая в поход, на битву особенно нуждается в духовном окормлении. Каждый из воинов может быть убит в любой момент сражения. Чтобы предстать пред Господом чистым он должен исповедоваться с особой тщательностью. Кроме того духовная чистота не только необходима для победы, но и помогает воину сохранится живым в брани.

Пребывать в особой чистоте перед сражением учит воинов поучительный случай бывший с преподобным Николаем (память 24 декабря). Прп. Николай служил в греческом войске. Человек он был богобоязненый. Но однажды, когда он участвовал в походе против болгар, дочь владельца гостиницей хотела склонить его на блуд. Но он сумел побороть вспыхнувшую страсть и сказал женщине: «Не видишь ли, что я иду на кровопролитную брань, подумай, могу ли я осквернять себя и прогневлять Бога?». На следующую ночь в сонном видении он видел величественного мужа, который показал ему поле битвы. Сражались греки и болгары. После прп. Николай увидел, что вся земля усеяна телами противников, и лишь одно место оставалось незаполненным. Муж сказал ему: «Свободное пространство между мертвыми ‑ твое место. Здесь, если бы тебя убили, ты должен был бы лечь вместе с другими. Но поскольку в прошедшую ночь ты сохранил свое целомудрие и победил блудного змея, то тем сам себя избавил от смерти и с телом вместе спас душу». Вскоре все это произошло, была страшная битва, и одним из немногих спасшихся был прп. Николай. Таким образом, необходимо, чтобы с воинами был не просто священник, но пастырь, хорошо знающий искушения, бываемые при ратном деле.

Военное священство

Поэтому военное и полковое священство - это нечто другое по сравнению с простым приходским батюшкой. Священник должен не просто иногда навещать солдат и служить литургию, но должен поддерживать воинов в трудную минуту, быть всегда рядом с ними, исповедовать умирающих, служить молебны перед боем, совершать отпевания и панихиды. Он становится ответственным не только за совершение таинств, но и должен поддерживать дух солдат, что очень важно для их спасения. Когда человек падает духом, то это не просто означает в нынешнем понимании упадок духовных сил, но и потеря благодати, которая дает воину бесстрашие и готовность к смерти за други своя. Для этого, разумеется, нужен опытный пастырь, который сопутствует солдату, переносит с ним все тяготы службы, понимает все воинские искушения и всегда готов оказать духовную помощь. Иной раз в трудную минуту необходимо бывает вдохновить воинов на подвиг и в такие моменты многие православные пастыри смело вели воинов на врага с крестом в руках, подчеркивая готовность разделить и смерть и страдания с пасомыми.

Важность служения полкового и флотского священника подчеркивается тем, что многие видные иерархи и известные священники проходили пастырское служение в армии. Если рассматривать не физические данные, а духовную силу, и собрать их мысленно в едином строю, то перед нами предстанет духовная гвардию, которая бесстрашно обороняла рубежи нашей Родины. Многие еще до принятия сана участвовали в военных действиях и с честью выполняли свой долг.

Митрополит Трифон (Туркестанов) и архиепископ Димитрий (Абашидзе) добровольно служили в армии в Первую Мировую войну, уже будучи епископами. Известный русский иерарх митрополит Николай (Ярушевич) был полковым священником в Первую Мировую войну. Митрополит Нестор (Анисимов) был во время Первой Мировой войны, начальником госпиталя. Ему неоднократно приходилось работать на линии огня под пулями и под артиллерийским обстрелом.

Патриарх Сергий еще будучи архимандритом Японской миссии был вынужден заменять выбывшего по болезни корабельного священника. Владыка Лука (Войно-Ясенецкий) участвовал в Японской войне в качестве хирурга. Архиепископ Пермский Александр (Толстопятов), хоть и не был военным священником, но был морским офицером служил на миноносце 206 в войну 1905 года . Попал в плен к японцам, из которого пытался бежать, правда, безуспешно.

Священство и война

Рассматривая службу военного священника в исторической перспективе, хочется поставить вопрос: как же соотносится священство и война? Ведь, так или иначе, на войне происходит убийство, которое все же является грехом, пусть меньшим, чем предательство единоверцев и соплеменников. И сводилась ли служба священника к обязанностям своего рода политработника. И тем более, не сведется ли она к этому в будущем?

Как уже говорилось, самая благородная война всегда связана с грехом убийства, и в древности воины после сражений получали епитимьи и какое-то время даже не допускались до причастия. Подтверждается это и тем фактом, что для священнослужителя абсолютно запрещено убийство, даже невольное. Священник, совершивший убийство, должен навсегда оставить службу. То же самое касается и воинской службы. Воинская служба по канонам православной церкви запрещена по двум причинам. Первая запрещает клирикам вообще заниматься мирскими делами, «ибо никтоже может двум господам работати, по Господней заповеди (Мф. 6, 24)» (Ап. Правило 81), но и потому, что для священника не допустимо пролитие крови. Поэтому в 83-ем апостольском правиле особо подчеркивается, что «в воинском деле упражняющийся» не может носить священный сан.

Священник, совершивший невольное убийство, не может уже принадлежать к священному сану. Почему? Толкователь канонов епископ Никодим Далматинско-Истийский, живший в XIX веке в толковании на это правило пишет: «Решающим моментом для духовного лица является здесь пролитие человеческой крови, не взирая на обстоятельства и побуждения, вызвавшие это пролитие, и главным образом потому, что пролитие человеческой крови стоит в решительном противоречии со службою, совершаемой священником вообще, главным действием которой служит принесение бескровной жертвы в таинстве евхаристии».

Казалось бы, это ясное и точное толкование. Но очень часто в жизни возникают ситуации, которые не так-то легко разрешить с позиций канонического права. Особенно, когда ситуация возникает в XX веке. Канонические правила в основном охватывают исторический период I до VIII века. Например, святитель Лука (Войно-Ясенецкий), канонизированный Украинской Православной Церковью Московского Патриархата, был хирургом и с началом войны вернулся к своей работе. Конечно, крови человеческой в силу свой работы пролил он немало, да и перед врачом всегда стоит проблема невольного убийства из-за возможной ошибки. Но если бы этот известнейший хирург, впоследствии лауреат Сталинской премии, не взялся за скальпель, то кто знает, скольким смертям он невольно способствовал бы своим бездействием. Кроме того, он фактически работал на государственной работе, что канонами категорически запрещено.

Каноны не могли учесть и гибель православной монархии, и власть турок, воцарение безбожных большевиков и нашествия полуязыческих орд немецко-фашистских захватчиков. Я не хочу сказать, что церковные каноны устарели, но к ним надо подходить не с формально-юридической точки зрения, а с духовной, пытаться вникнуть в смысл этих святоотеческих постановлений.

Еще пример: 7 правило IV Вселенского собора гласит: «Вчиненным единожды в клир, и монахам, определили мы не вступати ни в воинскую службу, ни в мирский чин: иначе дерзнувших на сие, и не возвращающихся к тому, что прежде избрали для Бога, предавати анафеме».

Князь Торникий, грузин по национальности, был полководцем в греческой армии. Затем удалился к соотечественникам на Афон, где учениками преподобного Афанасия - Иоанном и Евфимием - создавался Иверский грузинский монастырь. Но недолго удалось князю подвизаться на Афоне. Империя вела бесконечные войны с варварами и иноверцами, и в Константинополе быстро вспомнили о знаменитом полководце. Князь же и не думал оставлять духовное оружие, чтобы снова надеть доспехи, укрывающие от ударов, но не защищающие от греха. Чтобы убедить инока возглавить греческое войско, императрице Зое пришлось обратиться к преп. Афанасию. «Если ты не послушаешь царского голоса, то будешь отвечать пред Богом за кровь своих соотечественников, которых ты мог, но не хотел спасти, будешь отвечать и за разорение и поругание храмов Божиих... Дерзну сказать, что любовь к ближнему приятнее Богу, нежели ревностное попечение о спасении своей души». Князь Торникий послушался старца и, разбив персов, пришёл в Константинополь, сдал своё начальство, и попросил императрицу помочь устроению новой обители на Афоне - Иверской, которая стала местом пребывания главной афонской святыни - иконы Божией Матери «Вратарница», именуемой иначе «Иверская». Сам же Торникий вернулся в монастырь, где и окончил свой жизненный путь. Было это в X‑XI веках.

Видите, не только православная императрица потребовала монаха вступить вновь в воинскую службу, но и преподобный отец буквально не оставил монаху выбора. Если бы он не вступил в воинскую службу, если бы не стал проливать кровь врагов, то оказался бы, по словам преподобного Афанасия, виновным в еще большем пролитии крови братьев-христиан. Надо отметить, что грузинский полководец, хоть и не был священником, но, будучи монахом, нарушил 7 правило IV Вселенского собора.

Еще более богатые примеры дает нам история сербского народа. В 1484 году народ земли черногорской вынужден был под руководством Ивана Черноевича оставить равнинные земли и уйти в горы, спасаясь от турецких завоевателей. После смерти Ивана старший его сын Георгий, не выдержав тягот осадного положения, уехал в Венецию, а младший стал предателем и потурчился в Константинополе. Оставляя свой народ, Георгий в 1516 году передал верховную власть над народом митрополиту. С тех пор в течение 336 лет черногорские митрополиты, числом около 23, соединяли в своем лице власть церковную и мирскую. Черногорцы постоянно воевали с турецкими захватчиками, и вели их в бой церковные владыки. В эти годы черногорцы явили подвиги, которым нет аналогов в мировой истории. Их можно сравнить только с подвигами античных героев из греческой мифологии. Например, в 1712 году в пределы Черногории, население которой с женщинами и детьми не превышало 40 тысяч, вступило турецкое войско численностью более 50 тысяч. Черногорцы атаковали турецкий лагерь и разбили их наголову. Причем потеряли они 318 человек, а турки - более 20 тысяч! В 1835 году десять человек захватили крепость Жебляк и в течение трех суток обороняли ее против 3 тыс. турок. По словам современников, один из известнейших Черногорских владык Петр I «правил, бился за нас в бою, вел переговоры и ходил пред нами в чистоте и простоте душевной каждый Божий день». И не надо считать, что это было какое-то самоуправство местных владык, не поддержанное православным миром.

После смерти Петра I ему наследовал княжеский и церковный(!) престол его племянник возрастом не старше 20 (!) лет. Рукоположен во епископы этот богатырь, почти двухметрового роста, был в Петербурге, в Казанском соборе в присутствии самого Императора Николая I. Вот как описывают этого владыку, к слову сказать, последнего совмещавшего духовную и мирскую власть: «Он являлся - то военачальником, с мечом в руке, во главе своих дружин, подавая собой живой пример всякой воинской доблести, то священником и проповедником, с крестом в руке...».

Война 1877‑1878 гг. за освобождение славян и предшествующие ей события стали хорошей иллюстрацией участия духовенства в боевых действиях... 20 апреля 1876 года в болгарском городе Среднегорья Коприштице грянул первый выстрел, ударили в колокола и началось восстание. Духовенство не только принимало участие в восстании, но фактически многие лица в духовном сане явились зачинщиками и руководителями этого восстания. По словам митрополита Кирилла: «Черноризец-патриот участвует везде: в комитете по подготовке восстания, в проповедях призывает народ к восстанию, приводит к присяге повстанцев, которые целуют Евангелие, Крест, кинжал и револьвер, часто даже руководит повстанческими отрядами, собирает денежные средства для покупки оружия и продовольствия и т.д. Одним словом, он был там, куда призывал его священный долг быть пастырем и вождем порабощенного народа». Отметим, что быть пастырем и «вождем порабощенного» народа разные вещи. Известно много случаев, когда подобные вожди были в действительности просто разбойниками. И конечно же руководить священнику повстанческим отрядом совершенно не годится, даже если он не берет в руки оружия. Но, увы, факты свидетельствует об обратном. Иеродиакон Игнатий (Васил Левски) именуемый апостолом свободы Болгарии, на фотографии облачен в военный мундир и в руках держит шашку. Многие священники тех времен перед объективом фотоаппаратов размахивали шашками и так навсегда запечатлелись на фотографиях. Насколько активно они ею размахивали в жизни сейчас установить трудно. В любом случае во избежание искушений священнику не стоит брать в руки оружия, чтобы сохранить каноническую чистоту.

В 1876 году началось восстание в Сербии. Туда потянулись русские добровольцы. Тут наша церковь разворачивает помощь и добровольцам и сербскому народу всеми доступными по канонам средствами. Молится, присылает военное духовенство, организует сестер милосердия. Добровольцам посылают икону и знамя освященное у раки преподобного Сергия. Даже послали походную домовую церковь, приобретенную на частные пожертвования и хор из восьми добровольцев из Чудова монастыря. Святитель Игнатий Брянчанинов, в то время архимандрит Сергиевой Пустыни, послал к добровольцам искусного фельдшера послушника пустыни Матфея Бочкарева и с ним сербскому митрополиту Михаилу образ преподобного Сергия Радонежского. Идет активная проповедническая деятельность. Это не только поднимает дух солдата, но и подготавливает общественное мнение. Такая надежная «тыловая» подготовка не хуже способствует поднятию боеспособности войска, чем новейшее оружие. И это гораздо разумнее, чем бегать священнику с саблей. Войско должны вести в бой вожди, если их нет, то, значит, народ не готов к борьбе, и нет на это воли Божией.

Все эти нарушения канонического права были вызваны необходимостью избежать еще большего зла: истребления своей паствы или обращения ее в магометанство. Не надо забывать, что до середины XVII века турки собирали десятину у христианских народов мальчиками. То есть отбирали определенную часть мальчиков у христианских народов, обращали их в мусульманство, и те, очень часто делали карьеру и становились ревностными насадителями своей новой веры. Владыки, конечно, не могли спокойно смотреть на расхищение своей паствы и сопротивлялись по мере возможности.

В эпоху Второй мировой войны мы также имеем важные примеры на тему взаимодействия священников и ратного дела. Не нужно напоминать в каком тяжелом положении оказался сербский народ, теснимый с разных сторон и немцами, и итальянцами. Но самым страшным противником были усташи, захватившие многие сербские земли и проводившие политику геноцида. Как это часто бывало в истории, те, кто должны были бы стать во главе народа, не могли этого сделать, и их место пришлось занимать священникам. 27 июля 1941 года сербы на оккупированной усташами территории подняли вооруженное восстание. Предводителем одного из четнических отрядов (полк «Петар Мрконич») в силу этих обстоятельств пришлось стать священнику Момчило Джуичу (1907-1999). Но после того как он был вынужден взяться за оружие, он оставил церковное служение, принеся такую жертву для своего народа. Умер он после войны в эмиграции в Америке.

Если рассматривать послереволюционную историю нашего государства, то священникам приходилось и работать на мирской работе, и служить в армии. Не знаю, был ли у них выбор. Будучи иеромонахом, был призван в армию будущий Святейший Патриарх Пимен. Служил он в армии и в Великую Отечественную войну, но непосредственно в боевых действиях не участвовал. Таким путем прошли многие будущие владыки и священники. Архиепископ Ярославский и Ростовский Михей, по его словам, благодарил Бога, что на войне ему не пришлось проливать человеческую кровь. Но были и примеры иного рода. Виктор Александрович Коноплёв до войны был священником. В октябре 1941 года был мобилизован. На фронте был пулеметчиком. Ясно, что пулеметчик на войне не может не проливать человеческой крови... Но после войны Виктор Александрович становится митрополитом Калининским и Кашинским с именем Алексий. Можно сказать только, что минувшая война была не просто войной, которых было много в истории человечества. В ней определялась судьба человечества. От ее исхода зависело, быть или не быть православной вере на земле. Одним из главных итогов войны стало легальное существование Православной Церкви на территории России. Оставались еще православные страны: Югославия, Болгария, Румыния, Греция, но это маленькие островки на карте Европы. Вероятно, церковь сочла возможным подходить к подобным вопросам с точки зрения икономии .

И как бы не изменялась ситуация в мире одно ясно: роль воина не подходит священнику. Вернее ему подходит роль воина, но против «духов злобы поднебесной» (Еф. 6, 12).

Эту статью я написал, потому что в нашем обществе усиливается пацифистские настроения. Частично они вызваны неправильным пониманием христианства, которое как я показал выше, не следует каким-то абстрактным, оторванным от жизни схемам. Оно видит реальность, а она такова, что православный христианин, заботящийся о жизни вечной для себя и других, должен вставать на защиту своих близких, дабы кроме смерти физической их не постигло большая беда: гибель для жизни вечной. Но еще эти настроения происходят от того, что ныне для некоторых Родина там, где им хорошо живется. Насколько все это далеко от христианства, говорить не следует. Православие никогда не проповедовало безразличия к своей Родине, к национальности, учило нас уважать своих родителей. Но эти очевидные факты пытаются оспорить те, кому чужды православие, наша история, наша Родина. Наше же дело отстаивать их.

VIII.1. Война является физическим проявлением скрытого духовного недуга человечества - братоубийственной ненависти (Быт. 4. 3-12). Войны сопровождали всю историю человечества после грехопадения и, по слову Евангелия, будут сопровождать ее и далее: «Когда же услышите о войнах и о военных слухах, не ужасайтесь: ибо надлежит сему быть» (Мк. 13. 7). Об этом свидетельствует и Апокалипсис, повествуя о последней битве сил добра и зла при горе Армагеддон (Откр. 16. 16). Земные войны суть отражение брани небесной, будучи порождены гордыней и противлением воле Божией. Поврежденный грехом человек оказался вовлечен в стихию этой брани. Война есть зло. Причина его, как и зла в человеке вообще, - греховное злоупотребление богоданной свободой, «ибо из сердца исходят злые помыслы: убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления» (Мф. 15. 19).

Убийство, без которого не обходятся войны, рассматривалось как тяжкое преступление пред Богом уже на заре священной истории. «Не убий», - гласит закон Моисеев (Исх. 20. 13). В Ветхом Завете, как и во всех древних религиях, кровь имеет священный характер, поскольку кровь - это жизнь (Лев. 17. 11-14). «Кровь оскверняет землю», - говорит Священное Писание. Но тот же библейский текст предостерегает обращающихся к насилию: «Земля не иначе очищается от пролитой крови, как кровию пролившего ее» (Числ. 35. 33).

VIII.2. Неся людям благую весть примирения (Рим. 10. 15), но находясь в «мире сем», который пребывает во зле (1 Ин. 5. 19) и исполнен насилия, христиане невольно сталкиваются с жизненной необходимостью участвовать в различных бранях. Признавая войну злом, Церковь все же не воспрещает своим чадам участвовать в боевых действиях, если речь идет о защите ближних и восстановлении попранной справедливости. Тогда война считается хотя и нежелательным, но вынужденным средством. Православие во все времена относилось с глубочайшим почтением к воинам, которые ценой собственной жизни сохраняли жизнь и безопасность ближних. Многих воинов Святая Церковь причислила к лику святых, учитывая их христианские добродетели и относя к ним слова Христа: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15. 13).

Когда святой равноапостольный Кирилл был послан Патриархом Константинопольским на евангельскую проповедь и прибыл в столицу сарацин, с ним вступили в спор о вере ученые последователи Магомета. Между прочими вопросами задали ему такой: «Христос есть Бог ваш. Он заповедал вам молиться за врагов, добро творить ненавидящим и гонящим вас, - бьющим в ланиту подставлять и другую, - а вы что делаете? Если кто обидит вас, изощряете оружие, выходите на брань, убиваете. Почему вы не слушаете своего Христа?» Выслушав cиe, святой Кирилл спросил у совопросников своих: «если в каком-либо законе будут написаны две заповеди, который человек будет совершенный исполнитель закона - тот ли, кто исполняет одну заповедь, или тот, кто исполняет обе заповеди?» Когда агаряне сказали, что совершеннее исполнит закон тот, кто соблюдет обе заповеди, то святой проповедник продолжал: «Христос Бог наш, повелевший нам молиться за обидящих нас и им благотворить, сказал также, что большей любви никто из нас в жизни сей явить не может, разве кто положит душу свою за други своя (Ин. 15. 3). Вот почему мы великодушно терпим обиды, причиняемые нам как людям частным, но в обществе друг друга защищаем и полагаем души свои на брани за ближних своих, чтобы вы, пленив наших сограждан, вкупе с телами не пленили и душ их, принудив к отречению от веры и богопротивным деяниям. Наши христолюбивые воины с оружием в руках охраняют Святую Церковь, охраняют государя, в священной особе коего почитают образ власти Царя Небесного, охраняют отечество, с разрушением коего неминуемо падет отечественная власть и поколеблется вера евангельская. Вот драгоценные залоги, за которые до последней капли крови должны сражаться воины, и если они на поле брани положат души свои, Церковь причисляет их к лику святых мучеников и нарицает молитвенниками пред Богом».

VIII.3. «Взявшие меч, мечем погибнут» (Мф. 26. 52), - в этих словах Спасителя находит обоснование идея справедливой войны. С христианской точки зрения, понятие нравственной правды в международных отношениях должно опираться на следующие основные принципы: любовь к своим ближним, своему народу и Отечеству; понимание нужд других народов; убеждение в том, что благу своего народа невозможно служить безнравственными средствами. Эти три принципа определили нравственные границы войны, которые были выработаны христианским миром в Средние века, когда, применяясь к реальной ситуации, люди пытались обуздать стихию военного насилия. Уже тогда существовала убежденность, что война должна вестись по определенным правилам, что и сражающийся человек не должен терять своего нравственного облика, забывая, что его противник - такой же человек, как и он сам.

Выработка высоких правовых норм в международных отношениях была бы невозможна без того нравственного воздействия, которое оказало христианство на умы и сердца людей. Требования справедливости в войне на деле далеко не часто удовлетворялись, но сама постановка вопроса о справедливости порой удерживала воюющих людей от чрезмерной жестокости.

В западной христианской традиции, восходящей к блаженному Августину, при определении справедливости войны обычно приводят ряд факторов, которые обусловливают допустимость начала войны на своей или чужой территории. К их числу можно отнести следующие:

• войну следует объявлять ради восстановления справедливости;
• войну имеет право объявить только законная власть;
• право на использование силы должно принадлежать не отдельным лицам или группам лиц, а представителям гражданских властей, установленных свыше;
• война может быть объявлена только после того, как будут исчерпаны все мирные средства для ведения переговоров с противной стороной и восстановления исходной ситуации;
• войну следует объявлять только в том случае, если имеются вполне обоснованные надежды на достижение поставленных целей;
• планируемые военные потери и разрушения должны соответствовать ситуации и целям войны (принцип пропорциональности средств);
• во время войны необходимо обеспечить защиту гражданского населения от прямых военных акций;
• войну можно оправдать только стремлением восстановить мир и порядок.

В нынешней системе международных отношений подчас бывает сложно отличить агрессивную войну от оборонительной. Грань между первой и второй особенно тонка в случаях, когда одно или несколько государств либо мировое сообщество начинают военные действия, мотивируя их необходимостью защиты народа, являющегося жертвой агрессии (см. XV. 1). В связи с этим вопрос о поддержке или осуждении Церковью военных действий нуждается в отдельном рассмотрении всякий раз, когда таковые начинаются или появляется опасность их начала.

Одним из явных признаков, по которому можно судить о праведности или несправедливости воюющих, являются методы ведения войны, а также отношение к пленным и мирному населению противника, особенно детям, женщинам, старикам. Даже защищаясь от нападения, можно одновременно творить всяческое зло и в силу этого по своему духовному и моральному состоянию оказаться не выше захватчика. Война должна вестись с гневом праведным, но не со злобою, алчностью, похотью (1 Ин. 2. 16) и прочими порождениями ада. Наиболее правильную оценку войны как подвига или, напротив, разбоя можно сделать, лишь исходя из анализа нравственного состояния воюющих. «Не радуйся смерти человека, хотя бы он был самый враждебный тебе: помни, что все мы умрем» , - говорит Священное Писание (Сир. 8. 8). Гуманное отношение к раненым и пленным у христиан основывается на словах апостола Павла: «Если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напой его: ибо, делая сие, ты соберешь ему на голову горящие уголья. Не будь побежден злом, но побеждай зло добром» (Рим. 12. 20-21).

VIII.4. В иконографии святого Георгия Победоносца черный змий попирается копытами коня, который всегда изображается ярко-белым. Этим наглядно показывается: зло и борьба с ним должны быть абсолютно разделены, ибо, борясь с грехом, важно не приобщиться к нему. Во всех жизненных ситуациях, связанных с необходимостью применения силы, сердце человека не должно оказываться во власти недобрых чувств, роднящих его с нечистыми духами и уподобляющих им. Лишь победа над злом в своей душе открывает человеку возможность справедливого применения силы. Такой взгляд, утверждая в отношениях между людьми главенство любви, решительно отвергает идею непротивления злу силою. Нравственный христианский закон осуждает не борьбу со злом, не применение силы по отношению к его носителю и даже не лишение жизни в качестве последней меры, но злобу сердца человеческого, желание унижения и погибели кому бы то ни было.

В связи с этим Церковь имеет особое попечение о воинстве, воспитывая его в духе верности высоким нравственным идеалам. Соглашения о сотрудничестве с Вооруженными Силами и правоохранительными учреждениями, заключенные Русской Православной Церковью, открывают большие возможности для преодоления искусственно созданных средостений, для возвращения воинства к веками утвержденным православным традициям служения отечеству. Православные пастыри - как несущие особое послушание в войсках, так и служащие в монастырях или на приходах - призваны неукоснительно окормлять военнослужащих, заботясь об их нравственном состоянии.

VIII.5. В основе христианского понимания мира лежат обетования Божии, засвидетельствованные в Священном Писании Ветхого и Нового Заветов. Эти обетования, придающие подлинный смысл истории, начали исполняться в Иисусе Христе. Для Его последователей мир является благодатным даром Божиим, о котором мы молимся и которого испрашиваем у Господа для себя и для всех людей. Библейское понимание мира значительно шире политического. Святой апостол Павел указывает, что «мир Божий… превыше всякого ума» (Флп. 4. 7). Он несравненно выше того мира, который люди способны создавать собственными усилиями. Мир человека с Богом, с самим собой и с другими людьми - неотделимы друг от друга.

У ветхозаветных пророков мир изображается как состояние, завершающее историю: «Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком... Не будут делать зла и вреда на всей святой горе Моей, ибо земля будет наполнена ведением Господа, как воды наполняют море» (Ис. 11. 6-9). Этот эсхатологический идеал связан с откровением Мессии, имя Которого - Князь мира (Ис. 9. 6). Война и насилие исчезнут с Земли: «И перекуют мечи свои на орала, и копья свои - на серпы; не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать» (Ис. 2. 4). Впрочем, мир - это не только дар Господа, но и задача человечества. Библия дает надежду на осуществление мира с помощью Божией уже в пределах нынешнего земного существования.

По свидетельству святого пророка Исаии, мир есть плод правды (Ис. 32. 17). Священное Писание говорит и о правде Божией, и о правде человеческой. Обе они имеют отношение к завету, который Бог заключил с избранным народом (Иер. 31. 35). В этом контексте правда преимущественно понимается как верность союзническим отношениям. Насколько люди нарушают союз с Богом, то есть насколько они неправедны, настолько они лишаются плода правды - мира. В то же время одним из основных элементов Синайского законодательства было требование справедливого отношения к ближнему. Заповеди закона имели целью не обременительное ограничение свободы личности, но построение жизни общества на принципе справедливости для достижения относительного мира, порядка и спокойствия. Для Израиля это означало, что мир в общественной жизни осуществляется не сам собою, в силу неких естественных закономерностей, но он возможен, во-первых, как дар Божественной правды, и, во-вторых, как плод религиозных усилий человека, то есть его верности Богу. Там, где люди благодарно ответят верностью на правду Божию, там «милость и истина сретятся, правда и мир облобызаются» (Пс. 84. 11). Впрочем, история Ветхого Завета дает множество примеров неверности и греховной неблагодарности избранного народа. Это дает повод пророку Иеремии указать на причину отсутствия мира в Израиле, в котором постоянно слышится: ««мир! мир!», а мира нет» (Иер. 6. 14). Пророческий призыв к покаянию звучит как песнь верности правде Божией. Несмотря на грехи народа, Бог дает обетование заключить с ним «новый завет» (Иер. 31. 31).

Мир в Новом Завете, как и в Ветхом, рассматривается как дар Божией любви. Он тождествен эсхатологическому спасению. Вневременность мира, возвещенного пророками, особенно явно видна в Евангелии от Иоанна. В истории продолжает царствовать скорбь, но во Христе верующие имеют мир (Ин. 14. 27; 16. 33). Мир в Новом Завете есть нормальное благодатное состояние человеческой души, освобожденной от рабства греху. Именно об этом говорят пожелания «благодати и мира» в начале посланий святого апостола Павла. Этот мир - дар Святого Духа (Рим. 15. 13; Гал. 5. 22). Состояние примиренности с Богом есть нормальное состояние твари, «потому что Бог не есть Бог неустройства, но мира» (1 Кор. 14. 33). Психологически это состояние выражается во внутреннем порядке души, когда радость и мир в вере (Рим. 15. 13) становятся почти синонимами.

Мир, по благодати Божией, характеризует жизнь Церкви во внутреннем и внешнем аспектах. Но, разумеется, благодатный дар мира зависит и от человеческих усилий. Дары Духа Святого проявляются лишь там, где существует встречное движение человеческого сердца, покаянно устремленного к правде Божией. Дар мира обнаруживает себя, когда христиане стремятся к его стяжанию, «непрестанно памятуя... дело веры и труд любви и терпение упования на Господа нашего Иисуса Христа» (1 Фес. 1. 3). Устремления к миру каждого отдельного члена тела Христова должны быть независимы от времени и от условий жизни. Угодные Господу, (Мф. 5. 9), они приносят плоды, где бы и когда бы ни совершались. Мир, как дар Божий, преображающий внутреннего человека, должен проявляться и вовне. Его следует сохранять и возгревать (2 Тим. 1. 6), а потому миротворчество становится задачей Церкви Христовой: «Если возможно с вашей стороны, будьте в мире со всеми людьми» (Рим. 12. 18); старайтесь «сохранять единство духа в союзе мира» (Еф. 4. 3). Новозаветный призыв к миротворчеству опирается на личный пример Спасителя и Его учение. И если заповеди о непротивлении злому (Мф. 5. 39), любви к врагам (Мф. 5. 44) и прощении (Мф. 6. 14-15) обращены прежде всего к личности, то заповедь о миротворчестве - «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими» (Мф. 5. 9) - имеет непосредственное отношение к социальной этике.

Русская Православная Церковь стремится осуществлять миротворческое служение как в национальном, так и в международном масштабе, стараясь разрешить различные противоречия и привести к согласию народы, этнические группы, правительства, политические силы. Для этого она обращает свое слово к власть имущим и другим влиятельным слоям общества, а также прилагает усилия для организации переговоров враждующих сторон и для оказания помощи страждущим. Церковь также противостоит пропаганде войны и насилия, равно как и различным проявлениям ненависти, способной спровоцировать братоубийственные столкновения.

Будьте в курсе предстоящих событий и новостей!

Присоединяйтесь к группе - Добринский храм

Война и мир – проблема изначальная в истории человечества и не имеющая, по-видимому, в ней конца, поскольку грех, поразивший человека, неистребим в земных условиях бытия. Правда, есть вариант ее решения – создание единого всемирного государства. Но не окажется ли это хуже самой войны? Исходя из морального уровня современного политического мира и все большей концентрации информационной, научно-технической, экономической и военной мощи в одном очень узком кругу «суперменов», можно с уверенностью утверждать, что государство, во главе которого станет все та же ничтожная их кучка с неограниченной властью, будет абсолютно тоталитарным. Последствия такого нового мирового порядка очевидны – установление всеобщего рабства народов и каждого человека в отдельности. По христианскому Откровению, это будет царство антихриста, который приведет все человечество и саму планету к страшной и окончательной гибели. Вероятность такой развязки, судя по многим признакам, сейчас быстро увеличивается.

Но еще остается определенная свобода народов. Хотя, без сомнения, пока похоть, алчность и гордость (1 Ин. 2, 16) – источники всех конфликтов – царствуют в мире, войны в разных видах и по разным поводам будут, к сожалению, продолжать возмущать мир человеческий, вновь и вновь порождая страстные споры о том, кто прав, кто виноват, кто агрессор, а кто его жертва.

Что лежит в основе таких взаимных обвинений? Конечно, в первую очередь эгоизм, грех. Но не последней из причин является отсутствие ключа к пониманию двух важнейших категорий человеческих отношений – справедливости и насилия. Что они есть? Всегда ли справедливость права, а насилие несправедливо? И существуют ли вообще достаточные критерии для оценки этих реалий человеческой жизни?

Справедливость как чувство правды – одно из наиболее сильных и стойких душевных свойств человека. Ее утверждают как закон во взаимоотношениях между людьми Божественное Откровение, естественные религии и самые различные, часто противостоящие друг другу идеологии. Ее воспевают древние и новые поэты. Ее провозглашают в качестве основы своей деятельности все политические, государственные и общественные лидеры. Интуитивно справедливость всегда воспринимается как нечто понятное, должное и всеобще необходимое. Древние мыслители выразили эту глубоко сокрытую в духе человека идею классическими афоризмами: fiat justitia, pereat mundus; fiat justitia, ruat caelum (пусть свершится правосудие, хотя бы погиб мир; пусть свершится правосудие, хотя бы обрушилось небо).

И тем не менее справедливость ускользает от узких рамок человеческих определений. Ее понимание не имеет того однозначного смысла, который мог бы стать надежным критерием в оценке любой конфликтной ситуации. Даже «золотое» правило морали: «Не делай другому того, чего не желаешь себе» – далеко не покрывает всего пространства сложных межчеловеческих отношений. Справедливость требует возмездия обидчику, в то время как мера этого возмездия большей частью «справедливо» не определима и к тому же всегда сопряжена с насилием. Но не нарушается ли в таком случае сама справедливость? Так проблема справедливости показывает свою оборотную сторону, с которой она, как правило, неразлучна и неразрывна, – проблему насилия.

Возможно ли справедливое насилие?

Библия по этому вопросу говорит достаточно определенно. Не касаясь книг Ветхого Завета, откуда можно было бы привести множество примеров насильственных действий, санкционированных авторитетом Самого Бога, можно вспомнить то место евангельского повествования, где говорится об изгнании Иисусом Христом с бичом в руках торгашей из Иерусалимского храма (Ин. 2, 13- 15; Мк. 11, 15-16).

Примечателен также и ответ Иоанна Крестителя, данный воинам, пришедшим креститься от него и спрашивавшим его: «А нам что делать?» Он, «больший» «из рожденных женами» (Мф. 11, 11), не приказал им бросить оружие и оставить армию, но повелел лишь: «Никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь своим жалованьем» (Лк. 3, 14).

Исходя из многочисленных фактов ветхозаветной истории и приведенных евангельских примеров, не говоря уже о Священном Предании Церкви, можно с полной определенностью утверждать, что не все насильственные действия следует классифицировать как безусловно несправедливые, греховные. Возможно и справедливое насилие, но в том случае, когда в нем присутствует некий определенный элемент.

Какое же применение силы к другому человеку можно и должно считать справедливым с христианской точки зрения?

По Евангелию, любовь – основной принцип праведной жизни и правильного, то есть справедливого, отношения к каждому человеку. Хорошо известны слова апостола Павла о любви:

Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий.

Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто.

И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы.

Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине… (1 Кор. 13, 1-6).

Один из святых, Исаак Сирин (VII в.), будучи спрошен. «И что такое сердце милующее?», – отвечал: «Возгорение сердца у человека о всем творении, о человеках, о птицах, о животных, о демонах и о всякой твари. При воспоминании о них и при воззрении на них очи у человека источают слезы от великой и сильной жалости, объемлющей сердце. И от великого терпения умаляется сердце его, и не может он вынести, или слышать, или видеть какого-либо вреда или малой печали, претерпеваемых тварью. А посему и о бессловесных, и о врагах истины, и о делающих ему вред ежечасно со слезами приносит молитву, чтобы сохранились и очистились…

Достигших же совершенства признак таков: если десятикратно в день преданы будут на сожжение за любовь к людям, не удовлетворяются сим…» (Св. Исаак Сирин. Слово 48-е. – Сергиев Посад, 1911, с. 205-206, 207).

Из приведенных высказываний становится очевидным, что по христианскому учению только любовь праведна пред Богом, без нее любое, самое добродетельное по человеческим меркам деяние есть «ничто, медь звенящая или кимвал звучащий». Кто говорит: «я люблю Бога», а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит? (1 Ин. 4, 20). Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей. (Ин. 3, 15). Потому тот лишь поступок по отношению к другому человеку является праведным, в котором присутствует любовь. Мера любви есть мера праведности – вот христианский критерий справедливости!

О какой любви идет речь? Особенность христианской любви заключается в том, что даже самое сильное ее чувство не ослепляет разум и не подавляет волю человека, как это обычно имеет место в любви естественной. Христианская любовь не подчинена страстям, свободна от них, поэтому она сохраняет в человеке разумность и целенаправленность действий. И эта цель – не удовлетворение похотей, не свобода греха, но максимальная польза, в первую очередь польза духовная. Поскольку же человек предназначен к вечной жизни и неминуемо, много скорее, чем он думает, вступит в нее, то и вся его деятельность и сама жизнь должны оцениваться с точки зрения вечности, достижения спасения.

Потому нередко могут быть ситуации, когда движимый именно этой любовью вынужден применять силу и причинять даже страдания человеку ради его же блага и блага других. (Может быть, самым тяжелым для человека любви и является необходимость насилия.) Сам Христос с гневом опрокинул столы меновщиков денег в храме и бичом изгнал из него торгующих! Но что при этом совершалось в Его душе, по какой причине Он поступил так? Конечно, не потому, что желал зла бесчинствующим, а затем, чтобы у самих виновных пробудить совесть и тем научить их добру.

Напротив, ненависть и все вытекающие из нее действия в принципе несправедливы, хотя бы и имели для себя все формальные оправдания. Нельзя ненавидеть даже преступника, даже, как говорит св. Исаак Сирин, врагов истины, поскольку ненависть всегда, как бумеранг, поражает в первую очередь сердце самого ненавидящего и умножает зло в человеческом обществе.

Поэтому в православном понимании не формальная справедливость есть добро и не само по себе применение силы, насилие, есть зло, но добрым или злым является состояние сердца и ума человека – этих основных движущих сил всех человеческих деяний. Отсюда в высшей степени важно, чтобы во всех жизненных ситуациях, связанных с необходимостью применения силы, сердце человека не оказалось во власти той злобы, которая соединяет его с духами зла и делает подобным им. Лишь победа над злом в своей душе открывает человеку возможность справедливого применения силы к другим людям.

Этот взгляд, утверждая в отношениях между людьми примат любви, столь же решительно, как видим, отвергает и идею непротивления злу силою, которую проповедовал, например, Лев Толстой. Нравственный христианский закон запрещает не борьбу со злом, не применение силы по отношению к злодею и даже, в качестве крайней меры, лишение его жизни, но осуждает злобу сердца человеческого и желание именно зла кому бы то ни было.

Здесь естественно встает проблема соотнесения личного и общественного блага. Она в данном контексте решается исходя из православного понимания Церкви как идеального человеческого Организма, созданного Господом Иисусом Христом.

Все человечество – это также организм, хотя и больной, а не общество, понимаемое как совокупность независимых личностей, объединенных лишь различными структурами и внешними связями в силу объективной необходимости совместного существования. Основным же законом жизни организма и всех его органов является любовь всех к каждому и каждого ко всем и страдание всех за каждого и каждого за всех. Об этом очень ярко пишет св. апостол Павел:

Ибо, как тело одно, но имеет многие члены, и все члены одного тела, хотя их и много, составляют одно тело, – так и Христос. … Тело же не из одного члена, но из многих… А если бы все были один член, то где было бы тело? Но теперь членов много, а тело одно. Не может глаз сказать руке: ты мне не надобна; или также голова ногам: вы мне не нужны…

Посему, страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены. И вы – тело Христово, а порознь – члены (1 Кор. 12, 13-27).

В организме нет проблемы «личного» и «общественного». В нем все едино. И лишь в случае омертвения отдельного члена он отсекает его. Но поскольку этот отдельный член именно мертв, это происходит без какого-либо ущерба для него! В этом – закон и благо жизни организма и всех членов. Такое деяние совершает Церковь как организм Христов с омертвевшими своими членами, впадшими в состояние ожесточения, развращения, своеверия. Тот же процесс естествен и для человеческого общества: омертвевший, преступный, неспособный к исцелению в естественной органической среде член оно ставит в особые условия, частично или полностью отсекает от себя и в качестве крайней меры ампутирует его. Всюду просматривается один и тот же ключ в понимании справедливости и насилия – закон любви.

Этот закон сам по себе едва ли может быть отвергнут. Но его применение, конечно, обусловлено нормами понимания «жизни» и «смерти», которые устанавливаются в каждом человеческом обществе отдельно, исходя из его духовного и морального состояния.

Из такого понимания справедливости и насилия очевидной становится и христианская оценка войны и мира как таковых.

Агрессивная война (неважно какая: «горячая», «холодная», политическая, экономическая, культурная и т. д.), внутренним источником и движущей силой которой всегда являются ненависть, алчность, гордыня и прочие страсти ада, естественно и безусловно заслуживает всяческого осуждения и всемерного противодействия. Однако и борьба с подобным врагом будет лишь в той мере святым подвигом, принятым Богом, в какой сердце защитников останется непричастным злобе и страстям самого агрессора.

Одним из явных признаков, по которому уже можно судить о праведности или несправедливости воюющих, являются их методы ведения войны и особенно их отношение к пленным, мирному населению противника, к детям, женщинам, старикам. Ибо всем понятно, что даже защищаясь от нападения, то есть ведя, как кажется, войну вполне справедливую, можно в то же время творить всякое зло и в силу этого по своему духовному и моральному состоянию оказаться не выше захватчика. Справедливая война ведется с гневом (есть гнев праведный!), но не со злобою, алчностью, похотью (1 Ин. 2, 16) и прочими порождениями ада. И потому наиболее точную ее оценку как подвига или, напротив, разбоя можно сделать лишь исходя из анализа нравственного состояния народа и армии.

Таким образом, можно видеть, что одни формальные признаки не всегда бывают достаточны для оценки конкретной войны по существу, и потому не всегда легко и просто отличить праведного от виновного. Есть, оказывается, более ответственный и совершенный критерий – внутренний, духовный, большей частью скрытый от поверхностных взоров человеческих, но не от совести и Бога, и он для каждого верующего человека неизмеримо выше всех прочих оценок.

Этот же критерий приложим и к проблеме мира и миротворчества.

Нельзя безотносительно к тем побуждениям, из которых проистекает желание мира, судить о его ценности.

Без мира нет земного счастья. Это все прекрасно понимают, особенно те, для которых, кроме проблематичного земного благополучия, счастья, нет ни иной жизни, ни надежды. Поэтому можно искать мира и только ради этого благополучия, ради наслаждений, свободы греха, то есть искать по причинам прямо богопротивным. Нет сомнений, что он был в высшей степени желанным для предпотопных людей или развращенных содомлян, остается таковым и для идолопоклонников всех времен и народов, в том числе и современных. Но какие страшные слова произносит Бог перед потопом!

Не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками (сими), потому что они плоть… И увидел Господь (Бог), что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время… И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил… (Быт. 6; 3, 5, 7).

Совершенно иначе смотрит на ценность мира и на те стимулы, которыми должен руководствоваться христианин в своем стремлении к миру, Православие.

Во-первых, мир для него ценен не сам по себе, но как такое состояние человеческих отношений, которое содержит в себе меньшие, по сравнению с войной, объективные предпосылки для развития наиболее грубых страстей: ненависти, жестокости, грабительства, насилия и т.п. – то есть всего того, что особенно калечит душу и тело человека, обезображивает его, приносит ему смерть духовную и телесную. Мир в то же время является благоприятной атмосферой, в которой возможны правильная духовная жизнь и достижение того внутреннего мира, который, по слову апостола Павла, превыше всякого ума (Флп. 4, 7) и приносит человеку вечное неотъемлемое благо.

Во-вторых, в самом миротворчестве христианское сознание видит не средство для достижения одного из важнейших условий земного благоденствия, которое в любом случае скоропреходяще и неминуемо отнимется смертью у каждого из людей, но прежде всего исполнение заповеди Христовой (Мф. 5, 9) о любви ко всем людям (Мф. 5, 43).

ОСИПОВ А.И.
профессор МДА

Христианское понимание войны

Мир - во зле лежит. В известном смысле это больной организм.
И без участия острого ножа иногда нельзя справиться со злокачественною опухолью.
о. Валентин (Свенцицкий), 1919г.

Существует одно очень расхожее представление о христианстве как о некоторой "религии мира", приводятся какие-то доказательства, цитаты из Св. Писания, вырванные из контекста. Складывается удивительная ситуация, когда атеисты и иже с ними начинают учить христиан евангельским истинам (таким, например, был "сиятельный граф" Л.Н. Толстой). Или же ехидно замечают: "призываете к оружию, а учите кротости, смирению и любви. Вы же сами себе противоречите".
Что бы достойно ответить на подобные нападки, необходимо разобрать, какие именно аргументы приводят эти люди.
Речь, как правило, идет о нескольких заповедях, в первую очередь шестая ветхозаветная заповедь "не убий" (Исх. 20, 13). Однако в Ветхом Завете говорится о том, что богоизбранный Израиль вел частые войны с соседними народами, люди не-еврейской национальности людьми не считались, и, соответственно на них эта заповедь не распространялась. "Всему свое время, и время всякой вещи под небом, <...> время убивать, и время врачевать; время разрушать и время строить; время войне, и время миру" (Еккл. 3, 1, 3, 8). По закону каждый иудей должен был носить оружие (Числ. 1, 3, 49, 50; 2, 33; 26, 2). Очевидно, войны считались необходимыми и справедливыми. Потому невозможно говорить о запрещении войны ветхозаветным учением.
Очень интересна сама расшифровка понятий войны и мира. Дело в том, что в определении война не нуждается в других понятийных терминах, войну можно обрисовать действиями, тогда как понятие мира всегда дается через отрицание, через описание состояния не-войны.
В Новом Завете сказано: Не противься злому, но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую... (Мф. 5, 39). Речь идет лишь о сравнительно легких формах насилия, которым не следует сопротивляться. Этими словами Христос вовсе не запрещает человеку сопротивления преступнику, который ему явно грозит убийством. Кстати, я слышал одно интересное мнение по поводу второй части цитаты: большинство людей - правши и наносят удар по, соответственно, левой щеке. Здесь же сказано о правой щеке, поэтому мы должны задуматься о символическом, а не физическом значении зла в личном отношении. Еще блаженный Августин разрешает все сомнения, которые способно породить приведенное место, поясняя, что оно относится к душе, а не к телу, поскольку речь идет о моральной дисциплине, когда на вызовы ненависти должно отвечать не ненавистью, но возвышением суверенного и непоколебимого духа.
И еще: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас (Мф. 5, 44 и Лк. 6, 27). Если понимать это буквально, то христианин должен возлюбить не только всех своих заклятых врагов, но и благословить самого сатану. Но подобное понимание произошло из-за утери первоначального смысла многих слов и неточности перевода. К сожалению, сейчас все виды враждебности обозначают одним именем, а когда необходимо подчеркнуть различия между ними, прибегают к дополнительным описаниям. Между тем евангельские языки по-разному именуют два основных вида врагов. В древнегреческой и латинской версии приведенная евангельская заповедь призывает верующих любить только своего личного, но отнюдь не общественного, военного и политического врага, а враг в этом смысле не подразумевает личную ненависть, соответственно лишь в сфере частной жизни есть смысл любить своего врага и противника.
Спаситель сказал также: взявшие меч, мечом погибнут (Мф. 26, 52). Данные слова обозначают лишь предостережение всякому, первому поднимающему меч на другого. Эти слова потом часто повторял св. Александр Невский: Кто к нам с мечом придет, от меча и погибнет . Так как святость Александра Невского сомнению не подвергается, мы можем заключить, что он как раз и был тем самым мечом, от которого погибали пришедшие агрессоры. В Св. Писании нет безусловного и прямого запрещения употреблять меч в земной жизни. Когда от христиан требуют остановления боевых действий как таковых, надо вспомнить, что Христос говорит: Не думайте, что Я пришел принести мир на землю: не мир пришел Я принести, но меч (Мф. 10, 34) и на прощальной Вечери: Но теперь, кто имеет мешок, тот возьми его, также и суму: а у кого нет, продай одежду свою и купи меч. Они сказали: Господи! Вот здесь два меча. Он сказал им: довольно (Лк. 22, 36-38). В Св. Писании сказано, что войны не прекратятся до Второго Пришествия Христа, когда Он очистит землю от всякого зла (Откр. 19), которое есть причина войн, голода, болезней и всех бедствий.
Сущность христианства состоит в действенной, жертвенной любви к Богу и ближним, согласно словам Спасителя: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15, 13). Внушая воинам смелость и мужество, слово Божие учит: Совершенная любовь изгоняет страх... боящийся не совершен в любви (1 Ин. 4, 18). Хочу подкрепить эти слова примером из Истории. Все знают об А. Суворове, человеке воистину гениальном. Человек удивительной силы воли, певший на клиросе в церкви и ведший абсолютно аскетическую жизнь. Он, глубоко верующий военачальник, за всю свою жизнь не проиграл ни одного сражения. Одно из его правил - перед боем все на Причастие, а после этого никакая смерть не страшна. Или еще один пример. Недавно канонизированный адмирал Ф. Ушаков. Под его командованием не было потоплено ни одного (!) русского корабля, победил во всех морских боях. Как и А. Суворов, тоже вел монашескую жизнь. Вы не найдете ни одного подобного примера среди полководцев-нехристиан. Бог действительно помогает, надо просто иметь веру хотя бы с горчичное зерно (Лк 17:6).
P.S., который надо было поставить в начало : Христос Воскресе!

Даниил Ананьев

Христианские измерения войны

Бронежилет вместо священнического облачения и камуляжный костюм вместо обычной рясы монаха. Именно таким запомнился сослуживцам в Ираке архимандрит Иоасаф (Перетятько).

Он служил капелланом украинского миротворческого контингента в этой стране. Священник рассказал о тонкостях арабско-славянских взаимоотношений и монашеских буднях на войне.

- Скажите, отче, когда Вы четко решили, что отправитесь в Ирак?

А что мы, монахи, можем решить? Просто сложилось так, что армейские воспитатели не могут брать на себя пастырские функции. А наши украинские солдаты, выросшие в православной среде, впитали уважение к священникам с молоком матери, для них он авторитетнее любого психолога и офицера.

В министерстве обороны это прекрасно понимали и потому решили отправить вместе с солдатами капеллана - полкового священника. Требования, конечно, предъявили жесткие: капеллан должен быть не старше тридцати пяти лет, иметь опыт служения в войсках и быть офицером запаса.

- И много было людей, которые подходили под такие требования?

Конечно, нет. Такую кандидатуру найти было очень сложно даже в столице. Поэтому, как только мне предложили отправиться в Ирак, я с радостью подал заявку, и наше министерство с не меньшей радостью ее приняло. В военкомате меня заново призвали на службу, в Церкви благословили, после чего я уже в качестве лейтенанта отправился во Львов, который стал нашим последним перевалочным пунктом по дороге в Ирак.

- Чем Вас встретила незнакомая страна? Были яркие впечатления?

Еще какие! Ирак встретил нас контрастами, в первую очередь - погодными. После львовского холода и дождя со снегом мы попали в неимоверную жару. Жгучее солнце, раскаленный бетон, полное отсутствие растительности, толпы военных и куча бронетехники.

Как только мы сошли с самолета, нам сразу же выдали оружие и шлемы. И знаете что? Именно в тот момент я и почувствовал себя дома.

- Странное признание. Многие удивились бы священнику, который чувствует себя в армии как дома, да еще и ходит с автоматом…

Знаете, однажды, отправляясь в конвой, один солдат спросил меня: не зазорно ли мне как священнику носить автомат. Я ответил тогда: «А если мы сейчас попадем в засаду, ты спросишь меня об этом?»

Понимаете, живя в мире, мы можем долго размышлять на тему, можно ли священнику брать в руки оружие или нельзя. А в бою каждый ствол на счету. И если бы мне пришлось выбирать - спасать своих солдат от смерти или продолжать играть в пацифиста, то выбор был бы очевиден.

- Да, резонно… А что происходило потом?

По приезду нас сразу направили на базу в Эль-Кут, но там мне практически сразу стало скучно. Хотя там и храм был, но спокойная и размеренная гарнизонная жизнь быстро приелась. Я попытался объясниться с местным командованием - дескать, служить в храме я могу и в Киеве, а сюда я приехал для того, чтобы быть рядом с нашими солдатами. После долгих споров и моих угроз положить на стол погоны, меня наконец - то отправили в специальный батальон под Сувейрой, в лагерь Зулу. Когда начальник гарнизона предупредил меня, чтобы я не покидал вечером помещения, так как ровно в девять вечера лагерь начинают обстреливать моджахеды, я сначала не поверил. Но когда ровно в 21:00 я услышал взрывы за окном, то понял: это мое место.

- Почему Вы выбрали именно этот лагерь? Ведь наши бойцы стоят во многих других точках.

Это место по праву считалось самым опасным - даже заносчивые американские спецназовцы, которые часто заезжали к нам в гарнизон, старались не задерживаться там до наступления темноты. Легче было ехать по ночной дороге, рискуя угодить в засаду, чем оставаться у нас - боевики ни разу не дали нам передышки.

К вечеру нас начинали обстреливать, а мы, в свою очередь, пытались огрызаться. Одним словом, шла полноценная жесткая война. Товарищей мы тоже теряли. Их койки оставались стоять нетронутыми - будто они скоро вернутся из конвоя. Возле одной кровати так и остались лежать коробки с игрушками. Их наш солдат купил в городе для своего маленького сынишки…

- А как Вас восприняли сами солдаты? Пришелся ли ко двору священник в камуфляже?

Контакт с бойцами наладился быстро. Когда я принялся устанавливать церковь-палатку, парни раздобыли сварочный аппарат и сами смастерили металлический крест и водрузили его над ней. Этот самодельный крест возвышался над всем гарнизоном, что сперва не понравилось старшим офицерам.

Что это такое? - возмутился полковник. - По нему ведь можно ориентироваться во время стрельбы!

Так ведь крест - то православный, - спокойно возразил я. - Он и защитит нас от пуль и снарядов.

И действительно, как ни старались боевики, на территории гарнизона не погиб ни один боец.

- Если так, то где же гибли солдаты? И где были Вы во время их гибели?

- Самая большая опасность поджидала наших миротворцев в конвоях - когда парни сопровождали машины с продовольствием или транспорт. Я твердо решил добиться того, чтобы меня пустили вместе с ними, хотя и был уверен, что командование мне запретит.

Каково же было мое удивление, когда начальник гарнизона на мою просьбу отправить меня в конвой ответил: «Вы священник, батюшка, делайте, что считаете нужным!» Вот так я и начал ездить в конвои с нашими бойцами. Но ни разу за все время в конвоях со мной не гибли солдаты. Поэтому когда я садился в бронетранспортер, парни вздыхали с облегчением - если с нами едет батюшка, вернемся невредимыми.

- То есть Вы рисковали наравне с солдатами?

Такой формат общения был необходим мне как священнику - ведь только находясь рядом с солдатами все время, я мог вызвать их доверие и расположить их к себе. Часто солдатам, которые смертельно устают после конвоев и построений, бывает трудно дойти до храма. Поэтому говорить с ними приходилось где придется - на каждом привале и перекуре.

Контакт со священником очень важен для солдата

Однажды в Сувейре, где мы занимались усилением полицейского участка, ко мне подошел один медик.

От чего бежим, батюшка? - спросил он.

Д а ни от чего, я вообще - то сам сюда прибежал… - улыбнулся я.

Все мы от чего - то бежим, - ответил мой сослуживец. - У меня вот проблемы в семье…

Тогда я и понял, что война - это лакмусовая бумажка. Она обнажает ценности и жизненные ориентиры человека. Ни один из тех, с кем я общался, после поездки в Ирак не хотел жить так, как раньше.

- Ни для кого не секрет, что местные жители воспринимают миротворцев как оккупантов. А каким было отношение к украинским солдатам?

К нам, украинцам, иракцы относились по - особенному. Во-первых, многие из них учились в наших университетах еще при Союзе и прекрасно понимали славянскую речь.

Во-вторых, наша ментальность делала свое дело - даже с оружием в руках мы вели себя, как в гостях. Были, конечно, и некрасивые ситуации, когда солдаты пытались обменять у американцев какую - то мелочь на дорогие сувениры и экипировку, считая американцев глупыми. А зря - военные из Штатов оказались нормальными ребятами. В основном это выходцы из глубинки, которые идут на войну, чтобы заработать денег на колледж.

- А как же быть с религией? Ведь для иракцев вопрос стоит не столько в политическом, сколько в духовном русле. Как уживались православные солдаты с коренным населением?

Был у нас случай, когда на заложенном самими боевиками фугасе подорвались несколько местных жителей. Среди раненых был иракский мальчик. И наши медики без чей - либо просьбы взялись лечить паренька, хотя все лекарства предназначались только для солдат, а сами врачи не обязаны выхаживать гражданских.

После этого ко мне подбежал медик и попросил у меня крестик.

Тебе зачем? - спросил я у него. - Разве у тебя нет?

Д а есть, - отвечает он. - У меня его араб попросил.

Как араб? Зачем? - удивился я.

А он сказал, что вера людей, которые спасли его сына, попросту не может быть плохой.

Да, он не перестал быть мусульманином. Да и не было у нас цели перекрестить всех арабов. Но он стал нас уважать. В этом сила.

К нам, украинцам, иракцы относились по-особенному

- Чисто житейский вопрос: как быть с бородой? Ведь по военному уставу ее носить нельзя.

Интересный вопрос. Дело в том, что моя борода неоднократно помогала нам в переговорах с местными шейхами. Арабы очень религиозны. Они очень любят религиозных людей. Кстати, их нелюбовь к американцам во многом вызвана отсутствием у жителей Штатов четкого религиозного института. И когда парламентеры увидели меня - человека в форме с бородой и крестиками на петлицах (кстати, их тоже вышили арабы), тут же спросили у переводчика, кто я такой. Когда им объяснили, что я священник, они восторженно воскликнули: «Имам!» Я показал им нашу палаточную церковь, после этого они стали по-другому нас воспринимать. Конечно, это не мешало им воевать против нас, но это, как говорится, совсем другая история.

Не стоит обманывать себя, рисуя образ благородного араба, который сражается за родину и веру против алчных и злых наемников. Арабы не просто воюют за деньги, но и не видят в этом ничего зазорного. Более того - их не смущало то, что на их фугасах взрываются их же соотечественники. Ничего удивительного здесь нет: ведь если для нас характерно национальное самосознание, то для них - семейное. Это особенности тамошнего менталитета.

Как-то раз я спросил у одного араба, не обидно ли ему, что мы приехали на его землю, чтобы поддерживать здесь порядок с оружием в руках. «Ничего страшного, - ответил он. - В свое время мы сделали с этой землей то же самое». Понятие Отечества в нашем понимании им чуждо. Поэтому араб, живущий на юге, без колебаний едет партизанить на север страны - его семья и родственники находятся там в безопасности, и переживать ему не о чем.

- Но разве для христианина семья имеет меньшее значение?

Конечно, нет, просто понятия семьи у нас и у них очень разные. Для примера расскажу об одном случае. В Ираке почти круглый год стоит неимоверная жара - если на броне БТРа разбить яйцо, оно, конечно, не зажарится, но белок цвет поменяет. И вот картина: возле разрушенного взрывом здания в тени сидят трое арабов в белых рубашках. И пока они пьют прохладную воду, крутят четки и неспешно беседуют, две женщины во всем черном на диком солнцепеке дробят ломами бетон, добывая из него арматуру. Это типичная картина для тех мест.

- По Вашему мнению, насколько правильно с точки зрения Православия поддерживать порядок в чужой стране силой оружия?

Вообще наводить порядок в чужом доме -крайность, и притом не самая лучшая. Но важнодругое - как ты себя будешь вести. Большевикиразрушали православные храмы и погрузилистрану в такой террор, от которого мы не можемопомниться и поныне. Но когда за столетиедо этого наши войска входили в Париж, не былоразрушено ни одно здание, и ни один памятникНаполеону не был повален. Если ты видишьнеобходимость в войне - воюй против власти.Но иногда люди забывают об этом и объявляютвойну целому народу. Так и происходят мировыевойны.

Фото из личного архива архимандрита Иоасафа (Перетятько)

Война с христианами

Христианский публицист Влад Кусакин сделал перевод статьи с журнала Newsweek. В статье «The War on Christians» (Война с христианством) Ayyan Hirsi Ali затрагивает тему гонений и убийств христиан в мусульманских странах.

Есть такая поговорка, которую используют, когда хотят подчеркнуть необычность события: «волк в лесу сдох». Если бы мой сын сам убрал свою комнату, то я бы так и сказал: «ого! Наверно в лесу волк сдох». Я не знаю как смерть волка связана с необычными событиями, но если как-то действительно связана, то на этой неделе в Штатах должны были сдохнуть все волки во всех лесах. Потому-что один из самых популярных и либеральных журналов Newsweek опубликовал статью Айан Хирси Али (Ayaan Hirsi Ali) под названием «Война с Христианством» (The War on Christians). Что это? Долгожданное признание давно существующего факта или желание удивить свою аудиторию чем-то для нее необычным?

Практически вся статья:
Ayyan Hirsi Ali, Newsweek, February 13, 2012.

Мы часто слышим из СМИ о том, как мусульмане становятся «жертвами» в цивилизованных странах и борцами «Арабской весны» против тирании. Но на самом деле началась совершенно другая война – непризнанное сражение приносящее тысячи жертв. Христиан убивают в исламском мире из-за их религии. То, что происходит на наших глазах – нарастающий геноцид, на который должен отреагировать весь мир.

Представление мусульман как жертв или героев в лучшем случае лишь частично оправдано. В последние годы жестокие притеснения христианских меньшинств стали нормой в странах с большинством мусульманского населения, простирающихся от Западной Африки через Среднюю Азию до Южной Азии и Океании. В некоторых странах сами правительства и их агенты сжигают церкви и сажают прихожан. В других, группы повстанцев и активистов сами занимаются этим вопросом, убивая христиан и изгоняя их с территорий, где те проживали веками.

Молчание по этому поводу в СМИ имеет, без сомнения, несколько источников. К одному можно отнести страх спровоцировать дополнительное насилие. Другим, скорее всего, являются лоббистские усилия таких организаций как Организация Исламского Сотрудничества – своего рода исламский ООН, с центром в Саудовской Аравии и послом в Американо-Исламских Отношениях. За последние 10 лет, эта и другие похожие группы, были заметно успешны в навязывании крупным политикам и журналистам на Западе того, что каждый пример анти-исламской дискриминации является звеном систематической “Исламофобии” – термин, который призван уравнять это с моральной низостью ксенофобии.

Но здравое рассуждение над последними событиями и тенденциями ведет нас к выводу, что шкала серьезности Исламофобии бледнеет перед серьезностью кровавой Христианофобии, курсирующей по странам, где преобладает ислам. Судьба христианства, как и судьба других меньшинств в исламском мире, является ни чем иным как приговором к сожжению на костре.

Христиане во множестве стран живут в постоянном страхе под натиском от “закона о богохульстве” и продолжающимися убийствами, взрывами, тяжелыми увечьями и уничтожением святынь. Нигерия пострадала от всех известных форм преследования. В этой стране проживает самое большое христианское меньшинство (около 40%) пропорционально всему 160-и миллионному населению этой страны. Годами мусульмане и христиане в Нигерии живут на грани гражданской войны. Исламисты провоцируют большинство, если не вообще все конфликты. Одна из их новейших организаций называется Boko Haran, что означает “Западное образование это кощунство.” Их цель установить Закон Шариата в Нигерии. Для достижения этого они провозглашают уничтожение всех христиан в стране.

Только в Январе 2012 года, Boko Haran ответственна за 54 смерти. В 2011 году их члены убили по крайней мере 510 христиан, сожгли и разрушили 350 церквей в 10 северных штатах. Они используют автоматы, бензин, бомбы и даже мачете, с криками «аллах акбар» нападая на ничего не подозревающих людей. На Рождество они атаковали церкви, рестораны, салоны красоты, здания городских самоуправлений и банки, убив 42 католика. Они сосредоточились на убийствах христианских служителей, политиков, студентов, полицейских и солдат.

Эпидемия ненависти к христианам в Судане развивается во множестве направлений. Авторитарное правительство, состоящее из мусульман-сунитов, на протяжении десятков лет издевается над христианами и представителями других меньшинств. То, что нам описывают как гражданская война, на практике означает непрекращающееся преследование христиан Суданским правительством. Кульминацией этих преследований стал печально известный геноцид в Дарфуре, в 2003 году. Несмотря на отделение Южного Судана и приговор Гаагского Суда бывшему Президенту Омару аль-Баширу, обвинившего его в геноциде, насилие над христианами не остановилось. В Южном Кордофане христиан взрывают, убивают, похищают их детей и творят всевозможный произвол. В отчете ООН сказано, между 53,000 и 75,000 ни в чем неповинных граждан, были изгнаны из их городов, а их дома были разграблены и уничтожены.

После начала «арабской весны» в Египте, атака там на христиан идет и со стороны правительственных служб, и со стороны исламских активистов. В октябре прошлого года, в Каирском районе Масперо, христиане-копты (которые составляют примерно 11 процентов от всего 81-го миллиона египтян) устроили марш против волны атак исламистов, включавших сжигание церквей, изнасилования, увечья и убийства, которые последовали за смещением Хосни Мубурака. Во время протеста, египетские спец-подразделения въехали в толпу на своих машинах и открыли стрельбу, убив по крайней мере 24, и ранив более 300 человек. К концу года более чем 200,000 коптов убежали из своих мест под страхом новых атак. С ростом влияния исламистов и их победами на выборах, у коптов есть веские основания так поступать.

Египет не единственная арабская страна, избивающая и изгоняющая своих христиан. Начиная с 2003 года, более чем 900 иракских христиан, в основном ассириян, были убиты террористами только в Багдаде, 70 церквей было сожжено, согласно утверждению Ассирийского Международного Агентства Новостей (AINA). Тысячи иракских христиан вынуждены были уехать по причине прямого насилия, уменьшив таким образом количество христиан в стране с миллиона в 2003, до полмиллиона сейчас. AINA со всей ответственностью описывает это как “зарождающийся геноцид или этническая чистка ассириян в Ираке.”

В Пакистане проживает около 2.8 миллиона христиан, которые составляют 1.6 процента от 170-и миллионного населения. Как представители такого незначительного меньшинства, они живут в постоянном страхе не только перед исламистами, но и перед драконовским пакистанским законом о “богохульстве.” В качестве примера стоит вспомнить печально известное дело христианки , которую приговорили к смертной казни за “унижение пророка Мухамеда.” Когда началось международное давление по этому делу, губернатора Пенджаба Салмана Тасиира, который искал пути к ее спасению, убил его собственный телохранитель. Это убийство приветствовали исламские священники, назвавшие телохранителя героем, а после того, как его судили власти и приговорили к смерти, они стали угрожать судье, вынесшему этот приговор.

Это рядовое пакистанское дело. Закон о “богохульстве” постоянно используют бандиты и исламисты для запугивания религиозных меньшинств. Простое заявление о вере в христианскую Троицу уже расценивается как “богохульство”, так как расходится с учением ислама. Если христианская организация подозревается в нарушении закона о “богохульстве”, то последствия для нее могут быть самыми печальными. Спросите у волонтеров христианской группы World Vision. На их офисы напали весной 2010 года 10 вооруженных людей с автоматами и гранатами, оставив шесть человек убитых и 4 раненых. Исламская группировка взяла на себя ответственность за атаку, обвиняя World Vision в разрушении ислама. (На самом деле они помогали выжившим после крупного землетрясения.)

И даже у Индонезии, обычно представляемой как наиболее толерантная и демократическая страна, с большинством исламского населения, нет иммунитета против Христофобии. Согласно сведениям, опубликованным в Christian Post, количество случаев агрессии против религиозных меньшинств (христианство самое крупное меньшинство), возросло на 40 процентов с 198 до 276, между 2010 и 2011 годами.

Перечень страданий можно продолжать. В Иране десятки христиан были арестованы и посажены в тюрьму за дерзновение провести молитву за пределами официально санкционированной церковной системы. Саудовская Аравия вообще достойна отдельного разговора. Несмотря на то, что более миллиона христиан живут в стране как зарубежные рабочие, церкви, и даже просто христианские молитвы запрещены. А для того, что бы это правило поддерживалось, исламская полиция регулярно совершает рейды на дома христиан и арестовывает их по обвинению в «богохульстве», а в их судах свидетельские показания христиан считаются менее весомыми, чем мусульман. Даже в Эфиопии, где христианство составляет большинство населения, сожжении церквей мусульманами представляет целую проблему.

Пролистывая весь этот каталог злодеяний, становится понятно, что геноцид христиан это сейчас основная и замалчиваемая проблема. И эта война совершенно ни на что не похожа. Это скорее спонтанные выражения мусульманами анти-христианской враждебности, которая пересекается в культурной, религиозной и этнической плоскостях.

Давайте прямо расставим наши приоритеты, пишет в заключении автор статьи. Да, западные правительства должны защищать мусульманское меньшинство от нападок. И да, мы должны быть уверены, что они имеют право исповедовать свою религию, жить и работать безо всякого страха. Это защита дана такими базовыми правами как свобода совести и слова, и отличает свободные общества от несвободных. Но нам так же необходимо задумываться о серьезности происходящего в исламском мире. С одной стороны мы защищаем мусульман от карикатур, фильмов и статей, с другой же, они орудуют ножами, автоматами и гранатами, а это большая разница.

Христианская Bеpa и война

Митрополит Антоний (Храповицкий), 1915 г.

От разных лиц получаю я письменные запросы о том, как можно оправдать войну с христианской точки зрения. Ответить на вопрос, поставленный в такой общей форм, совершенно невозможно: нужно разложить его на болъе частные и более определенные вопросы. Это необходимо потому уже, что войну ведет государство, а Христово учение и учение Св. Апостол не устанавливает никаких правил для жизни государственной, и нигде в Новом Завете не предусмотрено о том, что будут существовать когда-либо христианские государства - приказано только исполнять те пассивныя требования, которыя предъявляются со стороны государства подданнымъ: повиноваться властям (Рим. 13, 1-7), в особенности же царю и другим начальникам, как поставленным от Него (1 Петр. 2, 13), затем молиться за Царя, и тех кто во власти (1 Тим. 2; 1-2), платить подати, установленныя царским законом и т. п. (Матф. 22, 21). Можно с уверенностью прибавить к этому, что на государство, даже языческое, Господь, Предтеча и Апостолы не взирают, как на явление отрицательное, но как на разумный порядок человеческой жизни. Так святый Иоанн Креститель но осудил ремесла ни мытарей, ни воинов, но только приказал им не допускать злоупотреблений (Луки 4, 13); в своих притчах наш Спаситель нередко говорит о царях и их распоряжениях, как о явлении вполне нормальном) и разумном, причем цари представляются обыкновенно милостивыми и справедливыми. Благоразумный разбойник изрекает слова, помъщенныя Евангелистом е полным сочувствием его мыслям: Мы убо вправду (осуждены) достойная бо по делом наю воспреемлева, сей же ни единаго зла сотвори (Лука 23:41). Еще определеннее высказывает, благоволительное отношение хрис-панства к иде государствеяной власти Ап. Павел в послами к Римлянамъ:

"Всякая душа да будет покорна высшим властям: ибо нет власти не от Бога; существующая же власти от Бога установлены. Посему противятщйся власти противится Божию установлению. А противящееся сами навлекут на себя осуждение. Ибо начальствующее страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Дълай добро, и получишь похвалу от нея: ибо начальник есть Божей слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, - бойся; ибо он не напрасно носит меч, он божий слуга, отмститель в наказание делающему злое. И потому надо повиноваться не только из страха наказания, но и по совести. Для того вы и подати платите: ибо они Божии служители, сим самым постоянно занятые. Итак отдавайте всякому должное: кому подать, подать; кому оброк, оброк, кому страх, страх, кому честь, честь (13:1-7).

Конечно, для последователей Толстого, совершенно отрицающаго авторитет посланий, и особенно Ап. Павла, эти слова не имеют значения, но во всяком случае толстовцы не правы, навязывая приведенному изречению, такой смысл, будто бы цари всегда поступают справедливо: такого смысла здесь нет; здесь просто указывается преобладающий справедливый характер правителственных распоряжений, которому невольно подчиняется даже и неправедный судья Христовой притчи; но этим совершенно не отрицается возможность резких и частных исключений, как и в словах Спасителя о том, что даже злой отец не подаст сыну камня, когда он просить у него хлеба.

Таково учение Священнаго Писания: оно повелвает уважать и исполнять требования языческой государственной власти, не осуждает звания воина, судьи и сборщика податей, - но нигде не дает указаний на желательные порядки в госудпрстве христианском, ни на то, что когда-либо будут существовать такия государства. Более определенно выражается о сем Церковь в своих канонических постановлениях, которыя для сознательнаго христианина должны иметь такое же значение, как и слова Христовы, потому что самое собрание последнх, т. е. состав святых Евангелий и вообще Новаго Завъта, мы преемлем по указанию тех же церковных канонов, тогда как протестанты, отвергающее каноны вселенских соборов, не имеют решительно никаких оснований для того, чтобы во 1). вместе с нами признавать 4 Евангелия, 21 послание и Апокалипсис подлинными, а прочия еуществующия 8 Евангелий подложными и 2) признавать боговдохновенным наш состав Новаго Завъта, а не вошедшия в него послания учеников Христовых и Павловых - Варнавы и

Климента, а также и посланее Ап. Павла к Лаодикийцам - хотя и подлинными, но человеческими произведениями, а не глаголом Святаго Духа.

Итак, если вера в Священное Писание основывается на вере в непогрешимость вселенских соборов, то нам казалось бы, остается только привести изречения последних по интересующему нас предмету, но мы предчувствуем, что, поведя дело таким споеобом, т. е. без всяких оговорок, мы не достигнем цели, т. с. не убедим сомневающихся. Увы, последовательность мысли или логика является достоянием немногих умов, - для большинства гораздо больше значешя имеет привычка, а постановления вселенских соборов современным христианам совершенно неизвестны, к стыду нашей школы. Заговорите о значении соборов - с вами все согласятся, а как начнете приводить их правила и постановления, вы сейчас же почувствуете, что бросаете горох на стену: настолько новы и не сродны эти глаголы Церкви для умов и сердец ея одичалых чад.

Поэтому, прежде чем обратиться к учению вселенских соборов, остановимся еще раз на той мысли, что Священное Писание Новаго Завета не устанавливает законов или правил жизни государственной, а только личной или церковно-общественной. Посему ставить вопросъ: не воспрещена ли война христианскому государству во святом Евангелии?-безсмысленно. Можно ставить вопрос так: погрешает ли христианин, согласившись вступить в ряды воинов? погрешает ли царь или члены высших государственных учреждений, объявляя войну или принимая вызов на войну? наконец, погрешает ли всякий христианин, содействуя успеху войны: пожертвованиями, выделкой оружия и тому подобными способами? Утвердительнаго ответа на все эти три вопроса вы нигде не найдете в святой Библии, ни в Ветхом, ни в Новом Завете.

Помилуйте, перебьет меня иной собесъдник на такой фразе: "да ведь прямо же сказано - не убий". Да, на эту заповедь Божию чрезвычайно уверенно ссылались на наших парламентских трибунах и в прессе, когда требовали в 1906 году упразднения смертной казни, подготовляя военный бунт. Помню, как одушевленно ораторствовал тогда в Государственном Совете сенатор Таганцев, и как на мой вопрос: "значить вы безусловно отрицаете участие христианина в войне и в уемирении вооруженнаго возстания?" ответил: "Э, нет для нас юристов это имеет совсем иное значение". Но тогда при чем же тут заповедь? ведь в ней об юристах ничего не сказано? Очевидно, она понадобилась профессору не как христианину, не как последователю еще ветхозаветной заповеди, а лишь в качестве ораторскаго преема. И мы сейчае увидим, что самый популярный способ возражения против войны через ссылку на шестую заповедь является выражением либо невежества, либо лицемерия, либо того и другого вместе, и во всяком случае - нежелания вникнуть в дело серьезно. Впрочем столь же не серьезны и неискренни бывают все почти ссылки наших современников на слово Бол;ее.

Десять заповедей написаны в 20-главе книги Исход. В этой же главе продолжается речь Господня к народу и к Моисею, и кончается затем без перерыва последним стихом главы 28-й. Какея же правила и законы изложены в этой речи Господней, начинающеея с десяти заповедей?

Выписываем следующия слова: "ктo ударит человека так, что он умрет, да будет предан смерти (21, 12); кто злословит отца своего или мать, того должно предать смерти (15); если (чей-либо) вол был бодлив вечера и третьяго дня и хозяин его, быв извещен о семь, не стерег его, а он убил мущину или женщину, то вола побить камнями, а хозяина его предать смерти (29)".

В той же речи Божией говорится о войне: "если будешь слушать гласа его (ангела) и исполнять все, что скажу тебе, то врагом буду врагов твоих и противником протннников твоих... и истреблю их от лица вашего (23,20-23)

Вторично десять заповедей Господь рукою Моисея излагает в 5-й главе. Второзакония, и в той же речи Своей, именно в главе 7-ой, законодатель говорить следующее: когда введет тебя Господь Бог твои в землю, в которую ты идешь, чтобы овладеть ею, и изгонит от лица твоего многочисленные народы... и предаст их тебе. Господь Бог Твой, и поразишь их: тогда предай их закланию (т. е. поголовному избеению), не вступай с ними в союз и не щади их (7:1-2). Истребишь все народы, которые Господь Бог дает тебе; да не пощадит их глаз твой (16).

Ръчь законодателя продолжается до главы 27-ой, а в главе 20-ой вот что говорится о войне: "в городах тих народов, которых Господь Бог твой дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души, но предай их закланию" (ст. 16-17).

Гд же тут воспрещеше какого бы то ни было убийства? Не ясно ль, что заповедью возбраняется не война, и не смертная казнь, но смертоубийство личное, внушаемое ненавистью или самоуправством. "Но мы не признаем еврейских законов, не считаем их за волю Бошю; а признаем только слова Спасителя", затараторят наши со-бесъдники. Но тогда зачем же вы ссылаетесь на ветхозаветную заповедь?-можно быть неверующим, но надо же быть сколько-нибудь честным, хотя, конечно, и то правда, что при неверии нет разницы между честным и нечестным, добрым и злым. Да и как вы будете верить Христу, отрицая Моисея, когда Господь сам сказалъ: "если бы вы верили Моисею, подарили бы и мне; потому что он писал о Мне. Если же его писаниям не верите, как поварите Моим словам" (Иoaн, 5:46-47). В частности присужденные к смертной казни за оскорбление родителей Господь прямо признает заповедью Божиею: Зачем и вы преступаете заповедь Божию ради предания вашего? ибо Бог заповедал - почитай отца и мать и злословящих отца или мать смертию да умрет" (Mф. 15:4; сравн. Марк. 7:10-14).

Итак, спросят меня читатели: по вашему следует предавать смертной казни всякаго, оскорбившаго своих родителей? Нет, отвътим мы: из приведенных слов Писания следует только то, что, во-первых, заповедью "не убий" воспрещаются не война, не смертная казнь, а только самовольное убийство. Это во-первых. А во-вторых, из сказаннаго ясно, что Господь Сам повелел в Ветхом Завтете своему народу вести истребительныя войны и за известныя преступления казнить людей смертию; наконец, в третьих, Христос Спаситель признает эти ветхозавътныя постановления заповедью Божиею. Иемеют ли эти заповеди значение для новозаветной Церкви? - Нет, ответим мы: обязательнаго значения они не имеют. Церковь ветхозаветная была в то же время государством, приуроченным к определенной территории и определенному племени; Церковь же новозаветная есть царство духовное, а не государство: война же и смертная казнь, как и всяшй вообще принудительный суд, является делом государства, к каковому, как мы сказали, не обращено ни одно указаше Новаго Завета.

При всем том мы уже видели, что и Христос Спаситель, и апостолы не возбраняли своим последователям исполнять государетвеной повинности и требовали послушания даже языческому правительству. Таким образом ясно, что хотя Господь соединил своих послъдоватслей не в государственный союз, а в союз церковный, но не возбраняет объединяться сверх того и в союзы физической самозащиты, т. е. в государство; государство же без судов, тюрем и войны никогда не будет существовать, и надежды наших совремонников на то, будто теперешняя война есть последняя в истории, находится в прямом противоречии не только с действительностью и ея обостренным национализмом, но и с совершенно ясными предсказаниями Спасителя о поеледних временах, когда возстанет царство на царство, народ на народ (Mф. 24:6-21. Сравн. Луки 21:10-26).

Некоторые совопросники ссылаются на прощение Христом жениеины, обличенной в прелюбодъянии, как на отмену смертной казни, каковой она подлежала по заповеди Божией к Моисею (Лев. 20:10). Но такое толкование Евангельского события обнаруживает только полную неосведомленность совопросников в Священном Писании. Господь в данном случае поступал в строгом согласии с законом Моисея, изложенным в 17-й главе Второзакония: "не должно предавать смерти по словам одного свидътеля. Рука свидетелей должна быть на нем прежде всех, чтобы убить его, потом рука всего народа" (ст. 6-7). При этом, конечно, требовалось, чтобы свидетоль, как и третейский судья, были сами чужды такого же преступления, что видно из книги пророка Даниила (13:46). В строгом соответствии с этими установленеями ветхаго Завета Господь сказал приведшим обличенную прелюбодейку; "кто из вас без греха, первый брось в нее камень" (Иоан. 8:7). Когда же они, ,будучи обличаемы совъстию" , разошлись все до одного, то Господь, опять в строгом соответствии с законом Моисея, спрашиваетъ: "Женщина, где твои обвинители? Никто не осудил тебя?" и получив отвът, что обвинителей или свидетелей нет, отпустил ее со словами: "Иди и впредь не греши" (ст. 12).

Надеемся, что после, сказаннаго все толстовцы, штундисты и менониты принуждены будут признаться в том, что ни в Новом, ни в Ветхом Завете нет воспрещения участвовать в войне: но, конечно, мы не надеемся, что приведенныя изречения и толкования уже изменили образ их мыслей: не надеемся потому, что первые из этих трех сект вовсе не веруют в Евангелие ни в Божественное достоинство Христа, а выбирают из Слова Божия то, что им нравится; вторые же и третьи веруют очень плохо и хотя Божества Христова не отрицают, но свои немецкия колонизационныя цели ставят выше спасения души и читают Библию больше для отрицания церковнаго авторитета, нежели для руководства ею в своей жизни.

Впрочем и у тех, и у других, и у третьих имеется другое возражеше против участия в войне. "Нам не нужно", говорят они: "прямого осуждения войны в словах Христовых или пророческих. Участие в войне не совместимо с общим духом христианства, как проповеди любви ко всем и братства всех народов".

Мы возвратимся к Эьому возражению, а пока скажем, что оно, конечно, гораздо серьезнее, особенно если к нему присоединяется указание на различие меежду ветхозаветным и новозаветным учением, как между учением церковно-государственным и чисто церковным. Однако, из этого же самого указания на существенную разницу между двумя заветами выясняется, что война есть неизбежное условие государственной жизни, т. е. самаго существования государства. Между тем современные отрицатели войны, толстовцы и сектанты, в прокламащях, которыя они разбрасывают по казармам, стараются представить, что войны вообще, а настоящую в частности, устраивают по своему капризу цари вопреки воле народа для каких-то своих выгод, т. е. с целями либо честолюбивыми, либо корыстолюбивыми, и что войн не было бы, если бы народы управлялись "выборным правительством под главенством Христа и Евангелия". Как это просто и как далеко от истины! Ведь таким правительством управлялась вся средневековая Европа в лице выборного папы опиравшагося на Евангелие. И что же? Вся эпоха папскаго владычества была временем кровопролитнейших войн между единоверцами при личном участии священников и епископов, Но, может быть, мои вопрошатели прибавили слова "под главенством Христа и Евангелея" только для красоты слога, отлично понимая, что всякое современное выборное правительство первым делом постарается расквитаться с Евангелием и вообще с религеий? Быть может, по их мнению, для международнаго мира достаточно, чтобы правительства были выборныя? За ответом на такой вопрос незачем, далеко ходить: пред вами Франщя с выборным правительством, с упразднением всяких сословных преимуществ, с полною свободой убеждений. Что же? она приняла участее в войне по собственному почину, без всяких принудительных обстоятельств",.

В частности русское правительство по отношешю к восточным христианам не понуждало народ к войне, а напротив удерживало его, то по сознанию своего сравнительнаго безсилия освободить христиан от турецкаго ига. (в 17 веке), то из опасения со стороны западных народов, то, наконец, по западническому равнодушию к судьбам православия (первая половина 19 въка). Но когда возгоралась война с Турцией, то русский народ с восторгом шел на такой освободительный подвиг, и не столько он подчинялся требованию правительства, сколько самое правительство подчинялось воле православнаго народа, как это было, напримър, в 1877 году. Конечно, бывали войны династическиея, выражавшия волю только правительства и вредившия историческим задачам народной жизни, например, Венгерский поход 1848 года: но, если мы обратимся к настоящей войне, то находить здесь что-либо подобное, смешно и нелепо. Неужели у людей так коротка память, чтобы забыть причины ея возниковения? Австрея, неудовольствовавшись аннексией православной Боснии и Герцоговины, послала сербскому королевству ультиматум с требованием согласиться на введение в страну австрийской

жандармерии. Всякий мало мальски проницательный человек отлично понимает, что получилось бы такое подчинениe одного государства другому, посл коего не более, как лет через 20 должна произойти и полная аннексия перваго. Неужели не довольно того, что боснийцы, 500 лет отстаивавшее православие пред магометанством и первые поднявшие возсташо против послъдняго в 1876 году, вместо желаемой свободы томились 40 лът в рабстве не менее злых врагов православия, австрийских католиков? Неужели мало того, что православные народы Балканскаго полуострова, освободившись от многовекового турецкаго ига, были отданы под власть королей еретиков, - чтобы и единственный счастливый народ сербов, которому одному удалось получить единоверных и единомышленных себее королей, хотя бы для части своей страны, чтобы и этот народ был бы лишен своей церковной и гражданской свободы? Россея остановила Австрию от последняго поработительнаго шага, и в виде угрозы, объявила мобилизацно. Тогда Германии Австри объявили нам войну, к которой первая готовилась уже 40 ле, жлая расширить свои владения на восток. Что же? нам следовало пойти спокойно в подданство немцев? перенимать их жестокие и грубые нравы? насаждать в своей стране вместо святых подвигов православнаго благочестия поклонение желудку и карману? Нет лучше умереть целым народом, чъм питаться таким еретическим ядом.

И так довольно мы его наглотались со времен Петра Вгликаго! И без того немцы оторвали от русскаго народа, от русской истории и православной Цериви его аристократию и интеллигенцию; а в случае полнаго подчинения немецкой государетвеняой власти, развратился бы в конец и простой народ. Отшепенцы от простого народа под влиянием немцев и немецких денег имеются теперь в достаточном количестве. Это прежде всего те самые штундисты, которые столь лицемерно взывают к миру. Конечно, не все они были сознательными предателями и продавцами, своей родины, не всем разделялись те 2 миллиона марок, которые постановлено ассигновать немецким государством (а на половину собственными средствами кайзера) на распространеше в Poccии штунды: среди ея последователей было не мало чистоссрдечных глупцов, но эти последние, когда у них открылись глаза на то, кому они служат, и сами возвратились к православной Церкви и семьи свои привели назад, в Христову ограду. За то мы никогда не поверим искренности тех, которые в 1905 г. начали кричать о заключении мира именно тогда, когда начинался поворот в сторону нашей победы над японцами, а в 1915, - когда мы начали одолевать немцев.

Конечно, они умъют замаскировать свое Иудино лукавство прельстительными картинами всеобщаго разоружения народов, чему никогда не бывать, по приведенному уже предсказанию нашего Спасителя: но, если бы это случилось на мгновение, то чтобы произошло тогда? Всякий, имъющий голову на плечах, скажет вам, что сейчас же более жестокия и безчестныя племена начали бы угнетать, обирать и уничтожать слабейшия, как были уничтожены европейцами племена Америки, Австралии и отчасти Африки; и первому из народов был бы конец народу русскому, как самому безобидному и честному.

Конечно, этого и желают наши совопросники, как лакей Смердяков в повести Достоевекаго, сожалевший о том, что в 1812 году pyccкиe прогнали французов, а не подчинились этой "более умной нации", и что мы остались русскими, а не сделались французами. Для подобных современных подкупленных философов безполезны вcякiя доказательства; но среди поборников мира есть не мало искренних, но недальновидных людей, и притом, не только из сектантов, а просто людей с мягким сердцем, содрогающихся от крови и убийства. Они, пожалуй, готовы признать, что наша война и безкорыстна и представляет собою простую самозащиту народа и его единоверцев-славян, но в бедствиях войны они видят большее зло, чем все то, что может произойти даже и при тех печальных последствиях мира. о которых мы писали выше. При этом они начинают описывать и те ужасныя картины военных жестокостей, которыя неизбежны на войне: и пожизненное увечье молодых воинов, и печальное сиротство семейств убитых на войне, и прочея мрачныя стороны войны, которых, конечно, никто отрицать не может.

Трудно было бы ослаблять значение таких доводов, если бы противоположность между мирным и военным временем была бы такая крайняя, как это представляется с перваго взгляда. Но всмотритесь в жизнь поближе: разве в мирное время она обходится без кровавых картин, всяких преступлений, насилия, обманов обольщений и т. д.? разве в мирное время удалось бы остановить пьянство народное и через то уменьшить ровно в десять раз количество уголовных преступллений, о чем свидетельствует теперь судебная статистика? разве в мирное время имели место те массовые подвиги милосердея, великодушия и самоотвержения, в которых теперь участвует добрая половина населения? Да не в подвигах только дело; спросите свою собственную душу- всмотритесь в окружающих: часто посещали ли вас во время мира святыя настроения духа, которыя теперь вас почти не покидают? И сердечная любовь к отчизне, и нежное состраданее к раненым и сиротам, и трепетный восторг при сообщением о подвигах наших героев, и размышление о тленности всего земного и, наконец, исполненная упования молитва, от которой, может быть, вы уже давно отвыкли во время мира.

Действительно, оглянитесь на состояше русскаго народа перед войною в продолжении последняго десятилетея: до чего люди извратились, изолгались: как для них не стало на земле ничего святого, как вошло в обычай делать то, чего не делают даже дикие звери, т. е. убивать своих собственных детей: как стало все продажно, начиная с убеждения; как пало просвъщение и наука, сделавшаяся предметом эксплоатации, и школа, обратившаяся в фабрику дипломов.

Нравственный подъем, послъдовавший за объявлением войны и в значительной степени продолжающийся и доныне, является обильным искуплением тех неизбежных нравственных преетуплений, которыми изобилует всякая война. Возьмите в руки книгу Судей, там во второй главе изложен этот закон жизни народной: во время политическаго мира иудеи впадали в разврат и идолопоклонство; тогда Господь насылал на них враждебныя племена; народ возставал на защиту отечества и нравственно преображался, оплакивая свое прежнее отступничество.

Вы скажете: но разв нет других, более чистых средств для нравственнаго возрождения народя, средств чуждых крови и насилия? Конечно есть, но Господь попускает быть военному бъдствию именно тогда, когда к нравственным, высшим призывам народ остается глух.

Если бы русскгй народ имел такия нравственные силы, что мог бы убедит австрийцев не губить Сербскаго королевства, не принуждать боснийцев к католичеству, нс препятствовать посредством пыток и казней галичанам возвращатъся в православие вот тогда бы незачем было прибегать к военным угрозам. Далее, если бы по обоъявлении нам войны Германией и Австреей мы могли бы их убедить отказаться от своего намеренея или, отдавшись под их власть без битвы и согласившись на уничтожение России, как госудрства, имели бы основате надеяться, что от этого не поколеблется в ней православная вера, не развратятся еще больше нравы и не погибнут вообще нравственныя ценности русской души, тогда бы, конечно, незачем было бы нам воевать, незачем было бы держать ни войска, ни судебных учрежденей. ни тюрем, ни денег; но от предположения таких условий принужден был отказаться к концу жизни даже и Лев Толстой при всей неукротимости своей фантазии.

Правда, было одно время, длившееся, может быть, год или два, когда новоначальная христианская община была охвачена безраздельною преданностью Господу и обходилась без всякой самозащиты: тогда ея стражем был Сам Господь, и первая попытка злоупотребить безусловным доверием, предпринятая Ананией и Сапфирой, встретила карателя в лице Самого Господа. Существуют и теперь христианския общества, по большей или меньшей степени чуждыя физической самозащиты: это монастыри и отчасти, все вообще духовныя лица, как лишенныя права защищаться оружием. Правда, они не воспрещают защищать себя мирянам и вообще государству, но на магометанском востоке, на северных сибирских окраинах, а тем более во времена древния, такою защитою приходилось пользоваться очень редко, а иногда монахи от нея сознательно отказывались.

Однако навязывать требования такого самоотвержения, на которое способны исключительные ревнители веры, сознательно отказавшиеся от Mipa, т. е. воспрещать самозащиту целому народу,с непраздными и доящими", с младенцами, отроками и подростками, с девушками и женщинами, которым женская честь дороже самой жизни,- такое воспрещение было бы делом совершенно неосмысленным. Война есть зло, но в данном случае, как, впрочем, и в большинства войн в России, - меньшее зло, Чем уклонение от войны и предате во власть варваров нашего ли священнаго отечества или других братских нам православных народов, которые по девятому члену Символа В"вры должны быть для нас так же близки, как и православные подданные нашего государя.

Допустим, скажет нам наш читатель, вы правы относительно настоящей патриотической и освободительной воины: ну, а какими побуждениями заставили бы вы русскаго солдата и офицера участвовать в непатриотичееком походе 1848 года, а если бы он участвовал в нем, то как бы научили его справляться с запросами совъсти?

На такой вполне определенный вопрос у нас и ответ вполне, прямой, предуказанный нами в начале статьи, как и на два другие вполне определенные вопроса. а) Если царь или правительство предприняли войну по каким-либо корыстолюбивым и честолюбивым побуждениям или по капризу, или по собственному произволу, а не по насущной нужде ввереннаго им государства, то, конечно, они виноваты и грешат, 2) погрешает ли, соглашаясь участвовать в такой войне воин или часть войска? - все-таки, в большинстве случаев погръшает, ибо от ослушания происходит война междуусобная, более ужасная, чем война международная. Так были бы достойны осуждения солдаты, или даже полки, если бы они отказались участвовать в Венгерском походе 1848 года; но мы не выскажем осуждения греческим легионам, которые, вопреки воле антинащоанальнаго правительства, рвутся на войну против немцев: не осуждаем и австрийских славян, добровольно сдающихся нашей армии: в подобных случаях нужно ставить себе следующш вопрос: при каком выборе произойдет меньшее зло и наибольшая польза для православной веры и родного племени? Вопрос этот разрешается не просто и весьма различно, когда государство находится в пореходном состоянии от небытия к бытию и обратно; если же оно находится в состоянии прочнаго порядка, то непослушание воинов, какому бы то ни было призыву правительства к войне ведет страну к худшим последствиям, чъм даже неразумно предпринятая война. Уклонеше же от участия в войне освободительной и самозащитной - есть несмываемый грех пред Богом. Так же должно отвечать н на третий випрос, поставленный в начале статьи о вспомоществующем участии мирных граждан военному делу. Нет слов для достаточного осужденея npecтyпнocти фабрикантов, купцов и помещиков, наживающихся от военнаго бедствия. То же должно сказать о несчастных загипнотизированных и тероризированных немецкими и еврейскими шпионами студентах, устраивающих демонстранщи с криками "долой войну", о чем с большим аппетитом печатается в австрийских, немецких и мазепинских газетах.

Если детский, или напротив, преклонный возраст, женскей пол, люди болезненные, лица священнаго чина и, наконец, люди, несущия какия-нибудь специальныя государственные обязанности, освобождаются от деятельнаго участия в сражениях, то oт посильной помощи родным воинам и военному делу не может, освободить гражданина никакое звание, ни пол, ни возраст. Не говоря уже о нравственной связи с родиной и армеей, всякий должен помнить, что своею безопасностью и благополучием он обязан тем безчисленным смертям и болезням, которым за него подвергаются родные воины. Им сладко умирать за отечество, когда они знают, что весь народ, все население словом и делом рады помогать им. Напротив, несочувствие взбунтованной интеллигенции и еврейской печати было одной из главных причин ослабления наших воинов во время Японскаго похода: стоить ли умирать за отечество, сыны которого сами его ненавидят и разрушаютъ? - Такое пагубное влияние революцюнных вспышек на дух армии отлично понимают наши враги, и поэтому тратят большия деньги, чтобы вызвать студентов на револющонныя деминстрации.

· Меня особенно возмущают, когда протесты против всякой войны и против полиции раздаются со стороны людей, которые ни одного дня не могут прожить без охраны той и другой. Так, Лев Толстой, проповедывавший непротивление и уничтожение всякаго государственнаго строя, когда в 1905 году дело дошло до практическаго отрицания права собственности, принужден был, не довольствуясь общегосударственной охраной, устраивать целый отряд собственных вооруженных объездчиков и силою разгонять лесных хищников.

"Не ожидал я от служителя Божея похвал войне", пишет мне,христианин" толстовскаго направления. Будут толстовцы отзываться в таком же неискренном духе и об этой печатной статье. Но пусть они загвоздят себе на лбу, что я войну не хвалю, не оправдываю, но считаю меньшим злом, чем уклонение от нее царей, правительства народов и отделыных граждан при таком положении вещей, какое было два года тому назад.

"Но ведь Христос велел любить всех людей без различия вер и народностей, так начинают опять ссылаться на слова Божии, в которыя сами не верят, наши пацифисты. Не имея возможности более возражать против разумных доводовь о не избежности войн, не рискуя более приводить определенных мыслей из Евангелия, они теперь ссылаются на общий дух его: "Христос велел любить врагов, ведь Он сказалъ: несть еллин, ни иудей"... Продолжить этого изречешя они уже не могут, ибо, зная твердо много куплетов из Беранже, они не в состоянии привести ни одного выражения из Слова Божия и в частности, это изречение они совершенно напрасно приводили против еврейских иогромов. Против погромове говорили, писали, печатали и мы, но, во-первых, не приписывали Христу слов Апостола Павла, а, во-вторых, и нашим космополитам не советуем искажать смысл свя-щенных изречений, но, хотя бы раз в жизни, прочитать их целиком. Апостол пишет вступившимте в Церковь Христову, чтобы они облеклись в ней в новаго человека, совлекшись ветхаго, ибо здесь "нет ни эллина ни иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободнаго: но все и во всем Христос (Колос. 3, 11). Как видите, речь идет не о разных верах, а только о православных христианах, т. е. сынах Церкви, которые должны любить друг друга, независимо от народности и сословия.

Впрочем, мы, конечно, далеки от того, чтобы отрицать, подобно некоторым неумъренным патрютам, что Христос велел любить людей всех вер и всех народностей, не исключая и политических врагов, но никто, внимательно читавнпй Евангелие, не будот искать специальнаго указанея на последних в словах Христовых: "Любите врагов ваших", как это делал, весьма недобросовестно, Лев Толстой. Приведенныя слова Христовы касаются врагов личных, чего не хотъл принять Лев Толстой, имевший черствую, самолюбивую душу, и посему почитавпий любовь к личным врагам невозможной: "любить враговъ"? это невозможно: это была бы прекрасная утопия, но не разумная заповедь - Христос не мог требовать от людей невозможнаго - Я могу не вредить своим врагам, но любить их - это немыслимо"" ("Царство Божее внутрь вас есть")-. Из таких соображенш автор выводить заключение, что слова Христовы: "любите врагов вашихъ", касаются только политических, а не личных врагов.- Мы часто останавливались в своих писаниях на этом ложном выводе - Толстого, чтобы показать, как жестоко ошибается наша публика, представляя этого писателя учителем Христовой любви, тогда как он прямо ее отрицает, низводя великую заповедь на степень безразличнаго космополитизма.

Какой же подлинный смысл заповеди? Никто не решитея спорить против того, что она требует любви к врагам личным, если только дочитает слова Христовы до конца этой главы. ,А я говорю вамъ: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас, и молитесь за обижающих вас и гонящих вас.. - да будете сынами Отца вашего небеснаго; ибо Он повелевает солнцу своему восходить над злыми и добрыми, и посыласт дождь на праведных и неправедных. Ибо, если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особеннаго делаете? Не так же ли поступают и язычники? Итак будьте совершены, как совершен Отец ваш небесный"" (Матф. 5; 44-48).

"Но вы же не отрицаете любви к политическим врагам!"" скажет нам читатель. Не отрицаю. "Итак нужно любить нъмцев и турокъ?" Непременно, ответим мы. "Так как же я буду убивать того, кого люблю? ведь большаго зла, чъм отнять жизнь, никто ему не может сделать!"""

Таков взгляд Льва Толстого и всех отрицателей будущей жизни. Конечно, если ея нет, то оценка действий со стороны добра и зла изчезнет: высшим благом является не добродетель, а наслаждение своим существованием без всякой определенной цели. "Если мертвые не воскресают, станем есть и пить, ибо завтра умрем" (1 Кор. 15. 32).

Для людей же верующих телесная смерть, своя ли или чужая, не является наибольшим злом, и можно отнимать жизнь, нисколько ненавидя, но жалея своего противника. В начале сего года, когда я однажды прибыль в Харьковскую саперную казарму для духовной беседы, дежурный офицер показал мн солдата с Георгиевским креетом и сказалъ: "мы с ним на этих днях прибыли сюда на поправку с позиций; он к концу одной атаки разрубил плечо австрийцу и сейчас же побежал за водой и, принеся ее в своей фуражке, омыл врагу рану, первязял собственным бельем и на своих плечах отнес его на ближайший медицинский пунктъ"".

Наши солдаты, идя на поле битвы (мы их напутствовали -из Харькова за эти два года в числе. более 150 000), думали не о том, как они будут убивать, но о том, как они будут умирать. В их глазах воин представляется не самодовольным побъдителем, а самоотверженным подвижником, полагающим душу свою за Веру, Царя и Отечество.

Да разве можно участвовать в рукопашном бою, не проникаясь зверскою злобою?-Конечно, трудно никогда не подвергнуться злому чувству в такое время, но подобное чувство почти неизбежно и в других, безспорно благородных, и даже святых родах службы и деятельности. Спросите лазаретных докторов и сиделок, фельдшеров и служителей дома умалншенных, далее, школьных учителей и учительниц, надзирателей и воспитателей за мальчиками, наконец родителей; воспитывающихе, своих собственных детей: могли ли они, хотябы на одну неделю, а то даже и на, один день, обойтись без раздраженея, а, в некоторых случаях без толчков, ударов и даже порки своих клиентов? Часто это раздражение бывает тем сильнеe, чъм горячее их любовь к детям или больным. - Правда, на войне гнев бывает у большинства более сильный, чъм в приведенных примерах, но в руссском сердце он потухает сейчас же по прекращении рукопашной битвы и заменяется чувством жалости и делами милосердия. При всем том ни Церковь, ни pyсскиe воины не считают самаго чувства такого гнева справедливым; на этом основано каноническое правило Василия Великаго, утвержденное Вселенскими соборами. ,Убиенее на брани отцы наши не вменяли за убийство, извиняя, как мнится мне, поборников целомудрея и благочестия. Но может добро было бы советовати, чтобы они, как имеющие нечистыя руки, три года удержалися от приобещения токмо святых таин" (Правило 13).

Чувствую, что толстовцы злорадно рукоплещут, нро-читав это правило и будут корить солдатъ: "Вы три года не имеете права причащаться; - но не злорадствуйте, друзья, правило это соблюдалось в то время высокаго благочестия, когда причащошя лишались за такие гръхи, которых вы и грехом но считаете: за единократное нарушение поста на два года, за грех блуда на 7 лет, за пpeлюбoдеянie на 15 лет, за вытравление плода на 10 лет, за сокрытие своей въры во Христа под страхом пытки на 20 лет, а под страхом насмешек на всю жизнь до смертнаго часа (кто из современной интеллигенции не виновен в последнем грехе?). Хотя все эти епитимии утверждены Вселенскими соборами, но при теперешнем упадке благочестия и трудности бороться с грехом они ослаблены до крайней степени, а епитимия для воинов была упразднена Церковью еще во времена высокаго благочестея, когда усилились войны с магометанами, о чем свидетельсгвуют древние византийские канонисты, Зонара и Вальсамон; это найдете в примечании к указанному правилу святого Василия в книге, Правил Вселенских соборов.

Наконец мы имеем совершенно ясное учение Церкви об убийстве на войне, изложенное в каноническом послании св. Афанасия Великаго к Аммуну монаху, утвержденном Шестым Вселенским собором. Этими словами Церкви, или точно Святаго Духа, говорящаго ея устами, мы и закончим настоящую статью.

"В различных случаях жизни обретаем различие, бывающее по некоторым обстоятельствам, например: не позволительно убивать: но убивать врагов на брани, и законно и похвалы достойно. Тако великих почестей сподобляются доблестные во брани, и воздвигаются им столпы, возвещающие их превосходныя деяния. Таким образом одно и то же, смотря по времени, и в некоторых обстоятельствах, не позволительно: а в других обстоятельствах, и благовременно, допускается и позволяется. Такожде рассуждати должно и о телесном совокуплении. Блажен, кто в юности, составя свободную чету, употребляет естество к деторождению. Но аще к любострастию: то блудники и прелюбодеи подвергаются казни, возвещенной апостолам".

Убийство предосудительно, как дело произвола и ненависти, т. с. убийство личное, но убиение врага на войне "допускается и дозволяется"".