Государственное бюджетное общеобразовательное
учреждение Республики Крым
"Крымская гимназия-интернат для одаренных детей"
ОТКРЫТОЕ МЕРОПРИЯТИЕ
НА ТЕМУ: "Дети - жертвы Холокоста"
Работу выполнила:
Лункина К.А.
Воспитатель
г.Симферополь
2015 г.
"Дети - жертвы Холокоста"
Цели:
ознакомление учащихся с историческим фактом трагедии Холокоста;
развитие навыков социальной восприимчивости и доверия;
умения выслушивать другого человека, способности к сочувствию, сопереживанию;
воспитать у школьников стремление противостоять насилию и жестокости в современном мире;
обучение межкультурному пониманию и толерантному поведению.
Задачи:
Способствовать пониманию учащимися проблем, связанных с провозглашением превосходства одной нации над другой, проблемами геноцида.
Воспитывать уважительное отношение к людям – гражданам России и представителям других народов, ответственность за свои дела и поступки.
Формировать патриотизм, гражданственность.
Материалы и оборудование:
ПК, мультимедиа проектор, колонки.
Презентация, буклет.
Работы детей по теме "Дети - жертвы Холокоста" (выставка рисунков)
Ход открытого мероприятия:
В память о детях поэт и композитор А. Розенбаум написал песню «Бабий Яр». (звучит песня).
после песни 4 чтеца зачитываю стихотворение
1.Война - страшнейшее из слов,
Но позволяет оценить вдвойне
Здоровье, преданность, любовь
К чужим, к родным, к разбитым и к себе.
Я помню, словно было всё вчера:
Запуганных соседей, брата, мать
И мокрые от слёз и ужаса глаза -
Все жить хотели, а не умирать.
2.Обычным утром после девяти
Услышал новость, что касалась нас:
К другому плану немцам перейти -
До города дошёл с утра приказ.
Фашисты выгоняли из домов людей
Больных и стареньких совсем,
Всех женщин, матерей и их детей -
На улицах выстраивали всех.
3.Сказала мама брата младшего забрать,
И мы ушли, мы поползли к реке.
Я помню тихий и её безмолвный плач,
Как прижимала напоследок нас к себе.
Под крышей старой бани мы нашли приют
И видели, как строили людей и нашу мать.
Я знал, что их сегодня всех убьют,
Мы слышали их крики, стоны, плач.
4.Когда прошло немного времени, то брат
Стал мёрзнуть, плакать и сказал,
Что к маме хочет и ушёл назад,
А я смотрел, как гнали их в провал.
Когда стемнело, спрятался в лесу,
А выжил, потому что встретил партизан.
И я с тяжёлым сердцем каждый день несу
Те боль и горечь, что достались нам.
Просмотр видеоролика " История Евы Гринберг выжившие в холокост"
На сцену выходят девочки 8 класса с исполнением песни "МАМЕ ЛОШН"
текст песни "МАМЕ ЛОШН"
Ты забыт, но ты не брошен,
В сердце боль и в горле крик.
Маме лушн, маме лушн,
Материнский мой язык.
Мамэ лушн, - свет на веках,
Тёплый дом и добрый Бог
Мамин локон, Бабин «леках»,
Детством пахнущий пирог.
Дом заброшен. Луг некошен,
И очаг забит золой,
Мамэ лушн, мамэ лушн..
Ров, засыпанный землёй.
На сцену выходят дети с рассказом(взятым из интернета)
1. История человечества полна трагических примеров. Многочисленные войны и конфликты сопровождают людей вот уже много веков и тысячелетий. В ходе этих вооружённых конфликтов противоборствующие стороны часто совершают военные преступления против гражданского населения. Но были в истории и более страшные времена. События второй мировой войны в Европе, когда дети становились узниками лагерей смерти и не дожили до наших дней. Особенно эта трагедия коснулась детей еврейского народа. В Израиле это называют Шоа или Катастрофа, а в специальной литературе, учебниках чаще – Холокост.
Холокост - слово греческое, означающее « всесожжение», «сожжение до конца». Проблема терпимого, то есть толерантного отношения к людям другой национальности существовала во все времена, актуальна она и в наше время. В различных частях мира и по сей день происходят войны из-за национальных противоречий, в ходе которых гибнет большое количество детей.
Мне кажется, человек, знающий культуру своего народа, историю, обычаи и традиции будет уважительно относится к людям другой национальности их традициям и обычаям. А разве так важно, какой национальности человек? Значительно важнее, какой перед тобой человек, каковы его моральные ценности, какие книги он читает, о чём он, наконец, мечтает, какие видит сны!
2.В тридцатые годы 20 века считавшийся как бы культурным и цивилизованным германский народ, поддавшись на пропаганду вождей
«Третьего рэйха» о превосходстве немецкой нации над другими народами, о национальной исключительности, развязал чудовищный геноцид против других наций, объявив их «недочеловеками» подлежащими полному уничтожению, в том числе детей.
Мы говорим о преступлениях нацизма на захваченных территориях европейских стран. Многие народы пострадали от фашистов: славяне, цыгане, но еврейский народ пострадал, наверное, больше других. И только потому, что люди имели другой цвет кожи, говорили на другом языке, принадлежали к другой нации, религии и культуре:
6 миллионов человек еврейской нации было уничтожено, в том числе 1,5 миллиона детей. Страдания детей были невыносимыми. Лишённые детства, разлучённые с семьёй, они смотрели в лицо смерти, голоду, болезням, страху.
Катастрофа еврейского народа началась с 1933 года и продолжалась по 1945 год, то есть до разгрома фашистской Германии. В 1935г. были приняты изуверские законы, которые лишали евреев права гражданства, запрещались браки между евреями и германскими гражданами. Это стало началом к преследованию и уничтожению людей еврейской национальности.
Еврейские семьи заселяли в отдельные кварталы “гетто”. Им запрещалось пользоваться библиотеками, посещать театры, отдавать своих детей в школы, заниматься торговлей и ремеслом и обязательно носить специальные опознавательные знаки. По мере продвижения немецкой
3.армии по чужим землям, специальные эсэсовские подразделения проводили операции по уничтожению евреев. Зачастую в считанные дни население целых городов и деревень бесследно исчезало, а значит, десятки и сотни тысяч евреев отправлялись в концлагеря.
В 1942 году нацисты приступили к окончательному решению еврейского вопроса. В Освенцим, Треблинку, Майданек и другие концлагеря прибывали эшелоны с евреями:
в лагере смерти Собибор было убито 250 тыс. евреев;
в лагере Белжец было убито более 600 тыс. евреев;
в лагере Треблинка – убито более 750 тыс. евреев.
в лагере Майданек уничтожено 1 миллион 600 тыс. евреев.
в лагере Освенцим – 1,5 миллиона евреев.
В оккупированном фашистами Киеве в «Бабьем Яру» были убиты тысячи детей вместе с родителями. А также в Белоруссии, России и других захваченных советских территориях проходили массовые казни. Люди гибли под бомбёжками и обстрелами, от холода, голода, болезней. Трагедии белорусских деревень, уничтоженных гитлеровцами вместе с их населением, – немые свидетели злодеяний. Жители села Хатынь были заживо сожжены пособниками «нацистов» -«Бандеровцами», каратели не жалели никого, в том числе и детей.
На сцену выходят чтецы
«Варварство» Муссы Джалиля.
1.Они с детьми погнали Матерей
И ямы рыть заставили,
А сами они стояли кучка дикарей,
И хриплыми смеялись голосами.
У края бездны выстроили в ряд
Бессильных женщин, худеньких ребят.
Пришёл хмельной майор
И хмурыми глазами окинул обречённых.
Мутный дождь шумел
В листве соседних рощ
И на полях одетых мглою.
И тучи опустились над землёю,
Друг друга с бешенством гоня.
НЕТ! Этого я не забуду дня.
Я не забуду никогда во веки!
Я видел плакали, как дети, реки,
Как в ярости рыдала мать земля.
Своими видел я глазами,
2.Как солнце скорбное, омытое слезами,
Сквозь тучи опустилось на поля.
В последний раз детей поцеловали.
В последний раз
Шумел соседний лес.
Казалось, что сейчас он обезумел,
Гневно бушевала его листва.
Сгущалась мгла вокруг,
Я видео мощный дуб свалился вдруг,
Он падал издавая вздох тяжелый,
Детей внезапно охватил испуг,
Прижались к Матерям, цепляясь за подолы,
И выстрела раздался резкий звук,
Прервав проклятье,
Что вырвалось у женщины одной
Ребёнок – мальчуган большой
Головку спрятал в складках платья
Еще не старой женщины-
Она смотрела ужаса полна,
3.Как не лишиться ей рассудка?
Всё понял, понял всё малютка
« Спрячь, Мамочка, меня не надо умирать»
Он плачет и,как лист,
Сдержать не может дрожи.
Дитя, что ей всего дороже,
Нагнувшись, подняла ребёнка Мать,
Прижала к сердцу против дула прямо.
« Я, Мама, жить хочу, не надо, Мама,
Пусти меня, пусти чего ты ждёшь?»
И хочет вырваться из рук ребёнок.
И страшен плач, и голос тонок.
И в сердце он вонзается, как нож.
Не бойся, мальчик мой,
Сейчас вздохнёшь ты вольно.
Закрой глаза, но голову не прячь,
Чтобы живым тебя не закопал палач.
Терпи сынок, терпи,
Сейчас не будет больно.
4.И он закрыл глаза, и заалела кровь по шее,
Тонкой летной извиваясь.
Две жизни наземь падают, сливаясь,
Две жизни и одна любовь
Гром грянул, ветер свистнул в тучах,
Заплакала земля в тоске глухой.
И сколько слёз горячих и горючих?
Земля моя – скажи мне, что с тобой?
Ты часто горе видела людское,
Но испытала ль ты хотя бы раз
Такой позор т варварство такое?
Земля моя, враги тебя громят,
Но выше подними великой правды знамя,
Омой его земли кровавыми слезами.
И пусть лучи его пронзят,
Пусть уничтожат беспощадно
Тех варваров, тех дикарей,
Что кровь детей глотают жадно,
Кровь наших матерей.
Просмотр короткометражных видеороликов "Личная история":
САРА (ШЕЙЛА) ПЕРЕЦ ИТОНС- Рассказывает о том, как пряталась от нацистов, будучи ребенком
Шарлин Шифф - Рассказывает, как дети тайком проносили пищу в Гороховское гетто
Шарлин Шифф - Рассказывает, как добывала пищу, чтобы выжить в лесах после своего побега из Гороховского гетто
Томас Бюргенталь - Рассказывает о лагере принудительного труда в Кельце и о своей работе в нем
Бригитте Фридманн Альтман - Рассказывает об облаве на детей в Каунасском гетто в марте 1944 года
Cюз Грюнбаум Шварц - Рассказывает о том, как пряталась во время рейда нацистов
На сцену выходят дети и зачитывают факты о холокосте
(играет тихо музыка Моцарт )
Холокост начался в январе 1933 года, когда к власти пришел Гитлер, и фактически завершился 8 мая 1945 года.
В период между 1933 и 1945 годами во время Холокоста было убито более 11 миллионов мужчин, женщин и детей. Примерно шесть миллионов из них были евреями.
За время Холокоста погибло более 1,1 миллиона детей.
Дети были особой мишенью для нацистов в период Холокоста. Живыми они представляли исключительную угрозу, ведь, повзрослев, они бы создали новое поколение евреев. Многие дети задохнулись в скотовозах по пути в лагеря. Тех, кто выжил, незамедлительно помещали в газовые камеры.
Самое массовое убийство при Холокосте произошло в сентябре 1941 года в урочище Бабий Яр недалеко от Киева в Украине, где было убито более 33000 евреев всего за два дня. Евреев заставили раздеться и подойти к краю оврага. Когда немецкие отряды стреляли в них, они падали вниз. Затем нацисты заваливали стены оврага, погребая и мертвых и живых. Полицаи хватали детей и также сбрасывали их в овраг.
Изначально в газовых камерах использовался угарный газ. Позже для убийства заключенных был разработан инсектицид «Циклон Б». Когда заключенные оказывались в камере, двери закупоривались и в вентиляцию внутри стен сбрасывались шарики «Циклона Б», распространявшие ядовитый газ. Доктор СС Иоганн Кремер рассказывал, что жертвы кричали и боролись за жизнь. Жертв находили с кровью, идущей из ушей, и с пеной у рта в полусидящем положении в камерах с пространством, доступном только для расположения стоя.
Заключенных, в основном евреев, называемых Зондеркоманда, заставляли закапывать трупы или сжигать их в печах. Так как нацистам не нужны были свидетели, большинство членов Зондеркоманды регулярно помещали в газовые камеры, из нескольких тысяч человек выжили меньше двадцати. Некоторые члены Зондеркоманды перед смертью закапывали свои свидетельства в банках. По иронии судьбы, выживание членов Зондеркоманды зависело от постоянного поступления новых еврейских заключенных в концентрационные лагеря
9 ноября 1938 года на территории Германии и Австрии произошла Хрустальная ночь или Ночь разбитых витрин, когда нацисты вероломно напали на еврейские общины. Нацисты разрушили, ограбили и сожгли более 1000 синагог, уничтожили более 7000 предприятий. Они также разрушили еврейские больницы, школы, кладбища и дома. Когда все было кончено, 96 евреев были убиты и 30000 арестованы.
На первых этапах уничтожения европейских евреев нацисты насильно переселяли их в гетто и придерживались политики непрямого истребления, лишая евреев основных средств к существованию. В самом большом Варшавском гетто в Польше каждый месяц умирало около 1% населения.
Примерно 1/3 часть живущего в то время еврейского народа была убита при Холокосте.
В своих мемуарах Рудольф Гесс описывал, как евреев обманом заманивали в газовые камеры. Чтобы избежать паники, им говорили, что нужно раздеться для душа и дезинфекции. Нацисты использовали «Особые отряды» (других еврейских заключенных), которые поддерживали спокойную обстановку и помогали тем, кто отказывался раздеваться. Дети часто плакали, но после того как члены Особого отряда утешали их, они входили в газовые камеры, смеясь, играя или болтая друг с другом, часто все еще с игрушками в руках.
Слово «Холокост» происходит от греческого holo «целый, весь» и kaustos «горючий, сгоревший». Оно означает жертвоприношение животного, при котором все тело сжигается. Холокост также известен как Шоа, что в переводе с иврита означает «разрушение, уничтожение». Понятия «Шоа» и «Последнее решение» всегда относятся к уничтожению нацистами евреев, а нарицательное «Холокост» относится к устроенному фашистами геноциду в целом, в то время как «холокост» может означать массовое истребление любой группы людей любым правительством.
В период Холокоста были убиты примерно 220,000-500,000 цыган.
В отличие от других геноцидов, при которых жертвам часто удается избежать смерти, перейдя в чужую религию, живущее в то время еврейское поколение могло спастись только, если их бабушки и дедушки приняли христианство до 18 января 1871 года (до даты основания Германской Империи)
Те, кто подвергся экспериментам доктора Йозефа Менгеле, почти всегда были убиты и анатомированы. Многие дети были покалечены или парализованы, и сотни погибли. Дети звали его «дядя Менгеле», он приносил им конфеты и игрушки перед тем, как убить собственными руками. Позже он утонул в Бразилии в 1979 году.
Нацистский доктор Йозеф Менгеле, также известный как «Ангел Смерти», восхищался близнецами. По словам одного очевидца, в попытке создать сиамских близнецов, он сшил спинами друг с другом двух близнецов по имени Гвидо и Нино, которым было около 4 лет. Их родителям удалось достать морфин и убить своих детей, чтобы закончить их страдания.
Газ в камеры в период Холокоста поступал снизу, а затем медленно поднимался к потолку, что заставляло жертв взбираться друг на друга, чтобы вдохнуть воздух. Тех, кто был сильнее, часто находили поверх груды тел.
Многие еврейские дети, которых спрятали в христианских семьях во время Холокоста, не догадывались о своем происхождении и оставались со своими приемными родителями. Некоторые дети настолько привязались к приемным родителям, что не хотели покидать их, чтобы воссоединиться с выжившими членами родной семьи.
В некоторых концентрационных лагерях заключенных подвергали медицинским экспериментам, помещая тело в различные условия, например, размещая на высоте, подвергая воздействию низких температур или предельного атмосферного давления. Других использовали в экспериментах с заболеваниями, такими как гепатит, туберкулез и малярия.
Рабочих концентрационных лагерей заставляли бегать перед офицерами СС, чтобы показать, что у них все еще есть силы. Офицеры СС направляли бегущих в одну из двух линий. Одна шеренга шла в газовые камеры. Другая возвращалась в бараки. Бегущие работники не знали, куда направляется каждая из них.
Фашисты перерабатывали волосы жертв Холокоста в войлок и нити. Волосы также часто использовали для изготовления носков и стелек командам подводных лодок, для запалов бомб, веревок, корабельных шнуров и для набивки матрасов. Начальники лагерей должны были представлять ежемесячные отчеты о количестве собранных волос.
Первыми начали освобождать концентрационные лагеря советские солдаты. 23 июля 1944 они освободили Майданек. Большинство людей в мире сначала отказывались верить советским отчетам об ужасах, увиденных
Учащимися 8х классов исполняется завершающий открытое мероприятие танец под песню Алла Рид - Памяти жертвам Холокоста
Список литературы:
http://www.ushmm.org/wlc/ru/gallery.php?ModuleId=10005142&MediaType=OI
http://xitkino.ru/flv/История+Евы+Гринберг+выжившие+в+холокост...
4.http://1001facts.info/o-xolokoste/
5. Ресурсы интернета
Дети во время Холокоста (сокращенная версия) - Рассказы очевидцев/Личная история
Инга Ауэрбахер
Инга была единственной дочерью Бертольда и Регины Ауэрбахер, религиозных евреев, живших в Киппенхайме, поселке на юго-западе Германии, недалеко от Шварцвальда. Ее отец торговал тканями. Семья жила в большом 17-комнатном доме и держала слуг, помогавших по хозяйству.
1933-39: 10 ноября 1938 года хулиганы бросали камни и разбили в нашем доме все окна. В тот же день полиция арестовала отца и дедушку. Мы с мамой и бабушкой прятались в сарае, пока все не стихло. Когда мы вышли, еврейских мужчин нашего города уже увезли в концлагерь Дахау. Моему отцу и деду разрешили вернуться домой через несколько недель, но в мае дедушка умер от сердечного приступа.
1940-45: Когда мне было семь лет, меня вместе с родителями депортировали в Терезиенштадтское гетто в Чехословакии. Когда мы туда приехали, у нас все забрали, кроме одежды, которая была на нас, и моей куклы Марлен. Условия в лагере были ужасные. Картошка ценилась на вес золота. Я почти все время была голодна, испугана и больна. На мое восьмилетие родители подарили мне крошечную картофельную запеканку, в которой было чуть-чуть сахара, на девятилетие - сшитый из лоскутков наряд для моей куклы, а когда мне исполнилось десять лет - стихотворение, написанное моей мамой.
8 мая 1945 года Инга и ее родители были освобождены из Терезиенштадтского гетто, в котором они провели около трех лет. В мае 1946 года они эмигрировали в Соединенные Штаты.
Шарлин Шифф рассказывает, как добывала пищу, чтобы выжить в лесах после своего побега из Гороховского гетто
Родители Шарлин играли важную роль в местной еврейской общине, и вся семья активно участвовала в общественной жизни. Отец Шарлин был профессором философии и преподавал в Львовском государственном университете. Вторая мировая война началась с германского вторжения в Польшу 1 сентября 1939 года. Родной город Шарлин находился в восточной части Польши, оккупированной советскими войсками по условиям пакта между СССР и Германией, заключенного в августе 1939 года. После прихода советских войск семья Шарлин продолжала жить в своем доме, а ее отец по-прежнему преподавал. После нападения Германии на Советский Союз в июне 1941 года немцы заняли город, и вскоре отец Шарлин был арестован. Больше она его никогда не видела. Шарлин, ее мать и сестру заставили переселиться в гетто, организованное нацистами в Горохове. В 1942 году, услышав о том, что немцы собираются разрушить гетто, Шарлин с матерью спаслись из него бегством. Сестра Шарлин, которая попыталась скрыться отдельно от семьи, пропала без вести. Шарлин с матерью прятались в подлеске на берегу реки, а часть времени проводили в реке, ныряя под воду, чтобы укрыться от преследователей. Так прошло несколько дней. Но однажды Шарлин проснулась и обнаружила, что ее мать исчезла. Оставшись одна, она скиталась в лесах близ Горохова до тех пор, пока город не был освобожден советской армией. Впоследствии она эмигрировала в США.
Рут Веббер рассказывает о крематориях Освенцима
Your browser does not support the video tag.Когда германские войска вторглись в Польшу и оккупировали Островец, Рут было четыре года. Ее семью заставили переселиться в гетто. Немцы конфисковали фотографическую студию ее отца, хотя у него было разрешение продолжать работать в нееврейской части города. Незадолго до ликвидации гетто родители Рут отправили ее сестру к людям, которые согласились укрывать ее; сами же сумели получить работу в трудовом лагере за пределами гетто. Рут также пришлось скрываться - то в окружавших лагерь лесах, то на территории самого лагеря. Когда лагерь был ликвидирован, ее родителей разлучили. Рут отправили в концлагерь; она прошла через несколько лагерей и в конце концов оказалась в Освенциме. После войны она жила в Кракове, в приюте для сирот, пока не воссоединилась со своей матерью.
Ирен Хицме и Рене Слоткин рассказывают о депортации в Освенцим
Your browser does not support the video tag.В детстве Рене и Ирен звали Рене и Ренатой Гуттман. Вскоре после появления близнецов на свет семья переехала в Прагу, где в марте 1939 года их застала оккупация Германией Богемии и Моравии. Спустя несколько месяцев германская полиция арестовала их отца. Лишь через несколько десятилетий Ирен и Рене узнали, что он был убит в Освенциме в декабре 1941 года. Ирен, Рене и их мать нацисты депортировали в гетто г. Терезина (Терезиенштадта), а затем в Освенцим. В лагере близнецов разлучили и использовали для медицинских экспериментов. После своего освобождения из Освенцима Ирен и Рене еще некоторое время оставались разлучены. В 1947 году организация "Спасение детей" перевезла Ирен в США, где она воссоединилась с Рене в 1950 году.
Томас Бюргенталь рассказывает о лагере принудительного труда в Кельце
Your browser does not support the video tag.Семья Томаса переехала в город Жилина в 1938 году. Когда словацкая "Гвардия Глинки" начала все более активно преследовать евреев, родители Томаса решили покинуть страну. Семье удалось добраться до Польши, но германское вторжение в сентябре 1939 года помешало им уехать в Великобританию. Они поселились в Кельце, где в апреле 1941 года было создано гетто. В августе 1942 года, когда гетто было ликвидировано, Томас и его родители чудом избежали депортации в Треблинку. Вместо этого их отправили в находившийся в Кельце лагерь принудительного труда. В августе 1944 года Томаса и его родителей депортировали в Освенцим. В январе 1945 года, когда к лагерю приближались советские войска, нацисты выгнали Томаса и других заключенных на марш смерти. После этого он оказался в лагере Заксенхаузен, расположенном в Германии. После освобождения Заксенхаузена Советской армией в апреле 1945 года Томаса поместили в сиротский приют. Родственники отыскали его, и в итоге он снова встретился со своей матерью в Гёттингене. В 1951 году он эмигрировал в США.
Сара (Шейла) Перец Итонс рассказывает о том, как пряталась от нацистов, будучи ребенком
Your browser does not support the video tag.Германия захватила Польшу 1 сентября 1939 года. После того как страна была оккупирована немцами, Сару (которой тогда было всего три года) и ее мать отправили в гетто. Через какое-то время польский полицейский, католик, предупредил их о том, что гетто собираются ликвидировать. Он спрятал Сару и ее мать сперва у себя дома, затем в погребе для картофеля, а потом в курятнике в своем подсобном хозяйстве. В этом убежище Сара провела более двух лет, пока район не был освобожден советскими войсками. После войны, в 1947 году, Сара эмигрировала из Европы в Израиль, а затем, в 1963 году, переехала в США.
Шарлин Шифф рассказывает, как дети тайком проносили пищу в Гороховское гетто
Your browser does not support the video tag.Родители Шарлин играли важную роль в местной еврейской общине, и вся семья активно участвовала в общественной жизни. Отец Шарлин был профессором философии и преподавал в Львовском государственном университете. Вторая мировая война началась с германского вторжения в Польшу 1 сентября 1939 года. Родной город Шарлин находился в восточной части Польши, оккупированной советскими войсками по условиям пакта между СССР и Германией, заключенного в августе 1939 года. После прихода советских войск семья Шарлин продолжала жить в своем доме, а ее отец по-прежнему преподавал. После нападения Германии на Советский Союз в июне 1941 года немцы заняли город, и вскоре отец Шарлин был арестован. Больше она его никогда не видела. Шарлин, ее мать и сестру заставили переселиться в гетто, организованное нацистами в Горохове. В 1942 году, услышав о том, что немцы собираются разрушить гетто, Шарлин с матерью спаслись из него бегством. Сестра Шарлин, которая попыталась скрыться отдельноот семьи, пропала без вести. Шарлин с матерью прятались в подлеске на берегу реки, а часть времени проводили в реке, ныряя под воду, чтобы укрыться от преследователей. Так прошло несколько дней. Но однажды Шарлин проснулась и обнаружила, что ее мать исчезла. Оставшись одна, она скиталась в лесах близ Горохова до тех пор, пока город не был освобожден Советской армией. Впоследствии она эмигрировала в США.
Лидия Лебовиц
Младшая из двух сестер, Лидия родилась в еврейской семье в Шарошпатаке, небольшом городке на северо-востоке Венгрии. Родители Лидии вели прибыльную торговлю мануфактурой. В то время в деревнях готовая одежда еще была редкостью. Жители города и окрестные крестьяне должны были сначала купить ткань в магазине Лебовицев, а потом отнести ее портному или швее, чтобы те сшили одежду.
1933-39: Лидии было два года, когда ее тетя Сэди, много лет назад эмигрировавшая в Соединенные Штаты, вместе со своими детьми, Артуром и Лилиан, приехала навестить родных. Дети отлично проводили время, вместе играя на ферме дедушки и бабушки. По дороге из Америки тетин корабль делал остановку в Гамбурге (Германия), и тетя Сэди видела марширующих по улице нацистов. Она волновалась, не случится ли что-нибудь с ее родственниками в Шарошпатаке.
1940-44: В 1944 году германские войска оккупировали Венгрию. Через месяц после вторжения венгерские жандармы, действовавшие по приказу нацистов, выселили Лидию и ее родителей из дома. Лебовицы провели три дня в местной синагоге, переполненной сотнями выселенных евреев. Потом все они были отправлены в расположенный неподалеку город Шаторальяуйхель, где около 15 000 евреев были буквально втиснуты в гетто, организованное в цыганском квартале города. Жителям гетто было очень тяжело раздобыть еду.
В мае-июне 1944 года гетто было ликвидировано. Всех евреев отправили в Освенцим в запертых товарных вагонах. Больше о Лидии и ее родителях никто никогда не слышал.
Томас Кулька
Родители Томаса были евреями. Его отец, Роберт Кулька, был предпринимателем из моравского города Оломоуц. Мать Томаса, Эльза Скутецка, была модисткой из Брно, столицы Моравии. Супруги были хорошо образованы и разговаривали как по-чешски, так и по-немецки. Они поженились в 1933 году и поселились в родном городе Роберта, Оломоуце.
1933-39: Томас родился через год и один день после свадьбы родителей. Когда Томасу было три года, умер его дед, и семья переехала в Брно, родной город Эльзы. 15 марта 1939 года, за несколько недель до того как Томасу исполнилось пять лет, немцы оккупировали Богемию и Моравию и заняли Брно.
1940-42: 2 января 1940 года Томас, его родители и бабушка были выселены гитлеровцами из дома. Надеясь спасти семейный бизнес, отец Томаса решил остаться в Брно. Поскольку Томас был евреем, ему не разрешили ходить в школу. Год спустя родителей Томаса заставили продать свое дело немцу за символическую сумму в 200 чехословацких крон, то есть меньше чем за 10 долларов. 31 марта 1942 года семья Кулька была депортирована в Терезиенштадтское гетто в западной Чехословакии.
9 мая 1942 года Томаса депортировали в лагерь смерти Собибор, где его отравили газом. Ему было всего семь лет.
Генох Корнфельд
Родители Геноха, набожные евреи, поженились в 1937 году. Его отец, Мойше Корнфельд, и его мать, Либа Салешутц, поселились в Кольбушове, родном городе Либы. Там отец Либы купил молодоженам дом и устроил зятя на предприятие по оптовым продажам текстиля.
1938-39: Генох родился в конце 1938 года и рос в окружении множества тетушек, дядюшек и кузенов. Когда Геноху исполнился год, германские войска вторглись в Польшу и вскоре достигли Кольбушова. Польская кавалерия пыталась сражаться с немцами, но против танков у нее не было шансов. После короткой битвы улицы были полны трупами лошадей. Город Геноха перешел под власть немцев.
1940-42: Все в городе, даже маленькие дети, знали Хафенбиера, жестокого человека с бульдожьим лицом, который был назначен в Кольбушове начальником германской полиции. Хафенбиер терроризировал городских евреев, а многих из них убил. Генох часто играл с другими детьми в игру, в которой, изображая Хафенбриера, говорил друзьям: "Если вы евреи, то вы мертвы". После этого он "расстреливал" своих товарищей из ружья, сделанного из деревяшки. Они, в свою очередь, падали на землю, притворяясь убитыми.
Генох и его семья были депортированы в Жешувское гетто 25 июня 1942 года, а затем в лагерь смерти Белжец, где 7 июля были отравлены газом. Геноху было три с половиной года.
Ренате Гуттман
Ренате, ее брат-близнец Рене и их родители, немецкие евреи, жили в Праге. Незадолго до рождения близнецов их родители бежали из Дрездена (Германия), чтобы спастись от преследований со стороны нацистских властей. До того как семья переехала из Германии в Чехословакию, отец Ренаты, Херберт, занимался импортом и экспортом товаров. Ее мать, Ита, была бухгалтером.
1933-39: Наша семья жила в Праге, в шестиэтажном многоквартирном доме возле линии троллейбуса № 22. Длинный и крутой лестничный пролет вел к нашей квартире, где мой брат Рене и я спали в детской кроватке в спальне наших родителей; в квартире был балкон, смотревший в сторону двора. Нас с Рене одевали похоже, как всех близнецов, и мы всегда были хорошо одеты. Часто мы проводили весь день, играя в ближайшем парке. В марте 1939 года Прагу оккупировала германская армия.
1940-45: Незадолго до того, как мне исполнилось шесть лет, нас отправили из Терезиенштадтского гетто в Освенцим. Там я получила свой номер: 70917. Меня отделили от брата и матери и отправили в госпиталь, где с меня снимали мерки, делали рентген и брали кровь из шеи. Однажды меня привязали к столу и резали ножом. Мне делали уколы, от которых меня рвало и начинался понос. Когда я лежала в госпитале, больная после одного из таких уколов, пришли охранники, чтобы забрать всех больных и убить их. Сиделка, которая за мной ухаживала, спрятала меня под свою длинную юбку, и я сидела тихо, пока охранники не ушли.
Родители Зигмунда были евреями, которые эмигрировали из Чехословакии в Бельгию. Его мать, Ривка, была белошвейкой. В молодости она приехала в Бельгию в поисках стабильной работы, последовав за своим братом Жерми, который перевез свою семью в Льеж несколькими годами ранее. В Льеже Ривка встретила коммерсанта Отто Адлера и вышла за него замуж. Молодая пара предвкушала появление детей.
1933-39: Зигмунд родился в 1936 году, но через год его мать умерла. Его отец женился снова, но этот брак продлился недолго. Наконец отец Зигмунда женился в третий раз, и вскоре у мальчика появились единокровная сестра и прочная семья. Когда Зигмунд был маленьким, он часто посещал семью своего дяди Жерми, которая жила в нескольких кварталах от них.
1940-44: Зигмунду было три года, когда немцы оккупировали Бельгию. Два года спустя гитлеровцы отправили его отца на принудительные работы. После этого мачеха Зигмунда покинула Льеж, оставив пасынка на попечение дяди Жерми и тети Хаи. Когда нацисты начали сгонять льежских евреев в гетто, кто-то из католиков, друзей дяди Жерми, помог его семье получить фальшивые документы, где не было указано, что они евреи, и снял для них дом в деревне. Два года спустя, ранним воскресным утром, в дом явились гестаповцы. Они подозревали, что здесь живут евреи.
Зигмунда, его тетю и двух кузин отправили в транзитный лагерь Мехелен, а оттуда - в Освенцим, где семилетний Зигмунд 21 мая 1944 года был отравлен газом.
Бригитте Фридманн Альтман рассказывает об облаве на детей в Каунасском гетто в марте 1944 года
Your browser does not support the video tag.В сентябре 1939 года началась Вторая мировая война. Бригитте и ее семья отправились в Ковно (Каунас), надеясь получить там паспорта и визы, чтобы переехать в Северную Америку. В июле 1941 года, после того как германские войска оккупировали Литву, Бригитте и ее семью заставили переселиться в Каунасское гетто. Семья не пострадала во время "большой акции" по уничтожению узников гетто, но мать Бригитте, находясь там, заболела и умерла. После массовой облавы на детей в марте 1944 года Бригитте, благодаря помощи бывшего подчиненного ее отца, удалось бежать из гетто. В августе 1944 года Каунас был освобожден советскими войсками.
27 ЯНВАРЯ ОТМЕЧАЕТСЯ МЕЖДУНАРОДНЫЙ ДЕНЬ ПАМЯТИ ЖЕРТВ ХОЛОКОСТА . Нацистский режим приговорил евреев к смерти - мужчин и женщин, стариков и детей. Не щадили никого: женщин использовали для экспериментов по стерилизации, они подвергались изнасилованиям и побоям, их детей отнимали.
Как и мужчины, женщины сражались против бесчеловечности и угнетений. Одни были участницами сопротивления и принимали участие в вооружённых восстаниях, другие всеми силами старались сохранить жизнь себе и окружающим. Рассказываем истории трёх храбрых женщин.
Стефания Вильчинская
Имя польского педагога, врача и писателя Януша Корчака на слуху у всех, но мало кто знает, что больше тридцати лет во всех делах его сопровождала женщина - Стефания Вильчинская, или пани Стефа, как называли её воспитанники. В рассказах о трагическом эпизоде, в котором Корчак отказался от спасения, чтобы не оставлять детей одних на пути в газовую камеру, Стефанию нечасто упоминают в числе тех, кто успокаивал детей в последние часы. Между тем она оказала огромное влияние на жизнь Корчака и созданного им Дома сирот. «Сложно определить, где кончается Корчак и начинается Вильчинская. Они близнецы, которым предназначено слиться в одной душе, одной идее - любить детей», - говорит создатель архива Варшавского гетто Эммануэль Рингельблюм.
До встречи с Корчаком в 1909 году двадцатитрёхлетняя Стефания уже успела заработать репутацию талантливого молодого педагога. За плечами польской еврейки была частная школа в родной Варшаве и высшее образование в сфере естественных наук в университетах Бельгии и Швейцарии. Польские исследователи отмечают, что после она, одинокая девушка, из-за предрассудков не могла открыть свою практику как врач или продолжить путешествие по Европе. Тогда Стефания вернулась в Варшаву и через знакомства родителей устроилась волонтёром в небольшой приют для еврейских детей, где вскоре заняла руководящую должность. Однажды к ним пришёл Януш Корчак - то ли посмотреть поставленную детьми пьесу, то ли оценить выставку их работ. Так или иначе, биографы полагают, что именно тогда Корчак решил посвятить себя воспитанию детей - Стефания же стала его соратницей.
В 1912 году на деньги филантропов в Варшаве открыли уникальный детский дом для еврейских сирот, где во главу угла ставили личность ребёнка. Директором стал Януш Корчак, главным воспитателем - Стефания Вильчинская. Они внедрили в приюте систему самоуправления с конституцией и судом, перед которым были равны и дети, и взрослые, и жили с воспитанниками как родители. Управление приютом держалось на Стефании - она занималась организацией порядка в доме, общалась с юристами и спонсорами, следила за внешним видом детей и их занятиями. «Она вставала раньше нас и была последней, кто ложился в кровать, работала даже во время болезни. Она была с нами во время еды, учила нас делать повязки, купать детей, стричь волосы, всему. Высокая, в чёрном переднике, с короткой мужской стрижкой, всегда заботливая и бдительная, она думала о каждом ребёнке даже во время отдыха», - вспоминала Стефанию её воспитанница Ида Мерцан.
В Первую мировую войну Януш Корчак ушёл на фронт врачом, и все заботы о приюте навалились на Стефанию. Сохранилось одно из писем, где она жалуется на ужасное одиночество и страх не справиться с ответственностью. Эти опасения были напрасны: все воспоминания о Стефании описывают её как талантливого организатора, лучшего напарника для Януша Корчака, который больше уделял времени занятиям с детьми, а сам иногда забывал взять носовой платок, выходя на улицу простуженным. В 1928 году панна Стефа - к ней обращались как к незамужней женщине - написала на доске в классе: «С этих пор меня будут называть пани Стефа. Неприлично женщине, у которой столько детей, сколько у меня, называться панной».
Стефания Вильчинская
и Януш Корчак
не согласилась оставить детей, хотя друзья
из польского подполья предлагали им бежать.
Они сели на поезд
до Треблинки, где
по прибытии вместе с детьми были отправлены
в газовую камеру
Стефания нечасто покидала детей. Но в 1935 году она поехала в Эрец-Исраэль, откуда недавно вернулся Корчак, и несколько раз в течение следующих четырёх лет возвращалась пожить в кибуце . Накануне войны, когда положение в Европе становилось всё тяжелее, Стефания вернулась в Варшаву. Вторжение немцев в город она встретила в Доме сирот. В подвале здания пани Стефа организовала пункт первой помощи, где вместе с детьми заботилась о раненых и бездомных. Вскоре Варшава сдалась, и в городе установили свои порядки нацисты. Начались массовые казни участников сопротивления, были введены антиеврейские законы. Несмотря на тяжёлую обстановку, Стефания отказалась покидать Варшаву, хотя друзья из кибуца предлагали ей помочь это сделать. В апреле 1940 года она написала им в открытке: «Я не приехала, потому что не могу оставить детей». Вскоре после этого Дом сирот перевели в гетто.
До войны евреи Варшавы составляли около 30 % населения города, их было 350 тысяч человек. Почти всех согнали на территорию размером меньше трёх с половиной квадратных километров, которая занимала всего лишь 2,4 % от площади столицы. Люди ютились в комнатах по шесть-семь человек, царили голод и антисанитария. В этих условиях оказались и сто семьдесят сирот под опекой Януша Корчака и Стефании Вильчинской. При переводе в гетто у Дома сирот отобрали все припасённые продукты, протестовавший Корчак оказался в тюрьме, и первые месяцы все заботы о выживании свалились на Стефанию. Два года Корчак и Вильчинская заботились о детях в гетто. Стефания организовала в подвале дома комнаты для больных, боясь отправлять их в местный госпиталь. В июле 1942 года начались первые депортации из гетто в Треблинку. Стефания верила, что детей не тронут - всё-таки Дом сирот был известным и уважаемым заведением в Варшаве. Но в августе пришёл приказ о ликвидации приюта. Тогда все в гетто уже знали, что после депортации не возвращаются.
6 августа 1942 года на Умшлагплац, площадь депортации, двинулась процессия детей. Они выстроились в четвёрки, все были опрятно одеты, и каждый нёс на плече сумку. За внешний вид этой чинной процессии была ответственна пани Стефа: она инструктировала детей класть лучшую обувь под кровать, а одежду недалеко, чтобы быть готовыми выйти в любую минуту. Стефания вела вторую группу детей, первую возглавил Корчак, вслед за ними шли другие воспитатели и сироты. «Я никогда это не забуду… Это был не марш к поезду - это был молчаливый протест против бандитизма!» - вспоминал очевидец Наум Ремба.
Ни Януш Корчак, ни Стефания Вильчинская не согласились оставить детей, хотя друзья из польского подполья предлагали им бежать. Они сели на поезд до Треблинки, где по прибытии вместе с детьми были отправлены в газовую камеру и убиты.
Кристина Живульская
Факты и вымысел в истории этой героини переплетены: в разных источниках год её рождения то 1914, то 1918, а пожить она успела как минимум под тремя именами - родилась Соней Ландау, работала в подполье под именем Зофьи Вишневской и была заключённой в концлагере Аушвиц как Кристина Живульская. Под последним псевдонимом она выпустила свою самую известную книгу «Я пережила Освенцим». Кристина, или, как называли её подруги в лагере, Кристя, выжила единственная из своего транспорта - ста девяноста женщин, привезённых в концлагерь из варшавской тюрьмы Павяк. Там Кристине Живульской удалось скрыть свою национальность, и даже в книге - своеобразной летописи фабрики смерти - она не упоминала о своей связи с евреями, уничтожение которых наблюдала ежедневно. Всё её прошлое было опасно.
Кристина выросла в польском городе Лодзь, училась в еврейской гимназии, но семья была светской. Как и многие светские польские евреи, её отец и мать отмечали некоторые еврейские праздники, но не ходили в синагогу. По окончании школы Кристина отправилась в Варшаву изучать юриспруденцию, подрабатывая в адвокатских офисах, но не доучилась: в сентябре 1939 года Германия оккупировала Польшу. Девушка вернулась домой к родителям и младшей сестре. Преследование евреев в Лодзи ужесточилось, было создано гетто, и семья решила бежать в Варшаву, надеясь достать поддельные документы. В столице избежать участи остальных евреев города не получилось: в 1941 году Живульские оказались в гетто, где Кристина провела в нечеловеческих условиях почти два года. Каждый день её мать ставила на плиту горшок, хотя готовить было нечего - но она старалась поддерживать домочадцев видимостью обеда, кипятя и подавая на стол воду.
В 1942 году, когда угроза депортации или смерти от голода казалась уже неизбежной, Кристине удалось сбежать из гетто вместе с матерью. Она вступила в ряды польского сопротивления и стала заниматься подготовкой фальшивых документов для евреев, бойцов Армии Крайовы и немецких дезертиров. Нацисты, преследовавшие членов подполья, называли её «белокурой Зосей». Им удалось поймать подпольщицу в 1943 году. Девушка предъявила документы на имя Кристины Живульской. Благодаря внешности, схожей с представлениями о славянской, ей удалось выдать себя за полячку. После допроса в гестапо новоиспечённую Кристину отправили в тюрьму, а через два месяца в товарных вагонах для скота - в Аушвиц. «Все мы по-разному представляли себе это место. У каждой были свои ассоциации, свои случайные сведения. Как там на самом деле - мы не знали и не хотели знать. Одно только было всем нам хорошо известно - оттуда не возвращаются!» - так описывала Кристина настроения своих соседок по Павяку.
Осенью 1943 года, когда Кристина оказалась в Аушвице, комплекс уже полностью функционировал. Он состоял из трёх лагерей: Аушвиц I, Аушвиц II (Биркенау) и Аушвиц III (Моновиц). Целиком его часто называют Освенцимом по имени ближайшего польского города. Это был самый большой лагерь, основанный нацистами: в нём погибло более миллиона человек, 90 % из них - евреи. В каждой большой газовой камере за раз убивали около двух тысяч человек. Прибыв в лагерь, Кристина ещё не знала, что большинство еврейских заключённых сразу со станции отправляют на смерть, а условия существования остальных настолько тяжёлые, что выживают немногие. У первой встреченной в бараке женщины вновь прибывшие стали спрашивать, отчего поумирали все из её группы в девяносто человек, на что та ответила: «От смерти! В концентрационном лагере умирают от смерти, понимаешь?.. Не понимаешь, так, наверно, поймёшь, когда сдохнешь».
Однажды стихи Кристины, призывавшие к отмщению, попали в руки лагерному начальству - ночь
она провела
в ожидании смерти,
но девушка, у которой нашли тексты,
не выдала её
Никогда раньше Кристина не писала стихи, но во время многочасового выстаивания на апеле (проверке) стала подбирать рифмы. Её стихотворения о жизни в лагере стали заучивать и декламировать соседки. Среди тех, кому нравилось творчество Кристины, была влиятельная заключённая, благодаря которой она недолго работала на улице и вскоре оказалась в блоке, где занимались вновь прибывшими узниками. Бегая к подруге в ревир, блок больных, Кристина заразилась тифом. Она пыталась перенести болезнь на ногах, но всё равно оказалась в бараке, где «на всех койках сидели голые существа, лысые, покрытые пятнами, нарывами, залепленные пластырями, яростно скребущиеся».
Вслед за ними и Кристина подхватила чесотку. Через несколько месяцев ей удалось поправиться - к этому времени она уже была единственной оставшейся в живых из своего транспорта. При содействии той же влиятельной заключённой Кристина после выхода из ревира достигла «вершины лагерной карьеры» - оказалась в команде, которая отбирала и хранила имущество заключённых. У неё появился доступ к вещам, которые можно было обменять на еду, к тому же прокормиться помогали посылки из дома. Несмотря на все привилегии, ей приходилось работать рядом с крематорием. Из канцелярии виднелись трубы, а запах гари просачивался сквозь закрытые окна. Часто ей случалось общаться с обречёнными на смерть, которые спрашивали, что их ждёт дальше, и Кристина не знала, как отвечать. Однажды её стихи, призывавшие к отмщению, попали в руки лагерному начальству - ночь Кристина провела в ожидании смерти, но девушка, у которой нашли тексты, не выдала её.
В конце 1944 года до лагеря донеслись слухи о приближении советской армии, а заключённые одновременно и надеялись на конец Аушвица, и опасались, что немцы будут заметать следы и убивать оставшихся. Кристина вместе с другими девушками из своей команды ожидала смерти со дня на день - ведь у них был доступ к картотеке. Однажды в душевой им даже примерещилось, что пустили газ. За несколько дней до прихода советских войск немцы объявили эвакуацию заключённых на территорию Германии. Её называли «маршем смерти»: люди шли пешком в мороз, отстающих расстреливали. Кристине удалось выйти из строя и спрятаться в стоге сена. Несколько часов она лежала не шевелясь, даже когда на стог сел немецкий солдат. Наконец ей удалось сбежать и добраться до польской деревни. У крестьян Кристина скрывалась до освобождения. После войны она жила в Польше, стала писательницей, сочиняла пьесы и стихи к песням. В 1970 году Кристина переехала поближе к своим сыновьям, в Дюссельдорф, где и прожила до 1992 года.
Фаня Бранцовская
В свои девяносто пять лет Фаня Бранцовская (Йохелес) рассказывает историю жизни полным залам стоя и без микрофона; она активный член еврейской общины Вильнюса, до сих пор работает библиотекарем и учит молодёжь идишу. Сегодня Фаня - последняя в Литве партизанка еврейского боевого отряда, прошедшая через гетто и год скрывавшаяся от немцев в лесах.
В Вильнюсе Фаня провела почти всю жизнь - она родилась в Каунасе, но в 1927 году, когда ей было пять лет, семья переехала. Вильнюс был одним из духовных центров еврейской культуры в Европе, его называли «литовским Иерусалимом». Около четверти населения города были евреями, повсюду были еврейские больницы и школы, издавались газеты на идише, а синагог было больше сотни - сейчас осталась одна. Семья Фани не была религиозной, но отмечала праздники и старалась зажигать свечи в шаббат. До войны Фаня успела окончить еврейскую гимназию и уехала учиться в Гродно. Когда СССР аннексировал Литву, Фаня вступила в комсомол и стала преподавать в школе в белорусской деревне.
Вторжение немцев летом 1941 года застало её в Вильнюсе, куда она приехала на каникулы. Вскоре после оккупации города началось преследование евреев. К августу около пяти тысяч человек были расстреляны в лесу около посёлка Понары недалеко от Вильнюса. Всех жителей улицы, на которой жила подруга Фани, отправили в Понары, потому что ночью туда подбросили труп немца и объявили, что его убили евреи. Полчаса - столько времени на сборы дали Фане, её родителям и сестре, когда в сентябре 1941 года их отправили в гетто. Нужно было всего лишь перейти улицу, но там уже начиналась другая жизнь - за евреями закрыли ворота и изолировали их от города. Фаня выходила из гетто только на работу, снаружи ей запрещалось ходить по тротуарам или говорить со знакомыми.
В гетто Фаня, «активная девушка», как она себя сама называла, вступила в подполье: «Это была не надежда выжить, но определённая месть и [способ] почувствовать себя человеком». К сентябрю 1943 года участились акции уничтожения и было понятно, что грядёт ликвидация гетто. Тогда Фаня по заданию подполья в числе шести пар девушек сбежала из города и направилась к партизанам - с родителями и сестрой она виделась в последний раз перед уходом; в тот же день началась ликвидация. По дороге девушки заблудились, чудом укрылись в деревне и с помощью местного населения вышли к партизанам.
← Своими воспоминаниями Фаня охотно делится с молодёжью, посещающей Вильнюс по специальным программам, посвящённым памяти о Холокосте
Фаня вступила в отряд «Мститель», бойцы которого тоже в основном были выходцами из вильнюсского гетто. Уже через три недели она пошла на первое задание - оборвать телефонную связь между частями немецких войск. Почти год Фаня наравне с мужчинами с винтовкой наперевес сражалась в боевой группе. В отряде она познакомилась со своим будущем мужем. Одно из последних заданий Фани в отряде - взорвать рельсы, чтобы немецкой армии было тяжелее отступать. Вернувшись с операции, она застала товарищей уже готовыми возвращаться в Вильнюс, освобождённый в июле 1944 года, - пустой, сгоревший, разрушенный, но родной город. «Я жила надеждой, что мои близкие вернутся в Вильнюс, ведь кое-кто спасался», - вспоминала Фаня. Каждый день она ходила на вокзал, куда приходили поезда из Германии, и ждала родных. Позже она узнала, что её семья после депортации из гетто погибла в лагерях.
Фаня осталась в Вильнюсе. Вместе с другими евреями она навестила место массовых убийств в Понарах, где было уничтожено сто тысяч человек разных национальностей, и добилась установки памятника. Он был посвящён погибшим евреям, но советские власти через два года заменили его на мемориал, где упоминалась только смерть советских граждан. После обретения Литвой независимости Фаня с другими неравнодушными добилась того, чтобы на памятнике расстрелянным в Понарах написали, что здесь было убито семьдесят тысяч евреев, и не только нацистами, но и их местными пособниками. Фаня всегда открыто говорила о том, что в убийстве евреев активно участвовали литовцы, из-за чего периодически оказывалась в центре скандалов. Когда в 2017 году её наградили орденом за заслуги перед Литвой, некоторые выступали против. Ей припоминали расследование о нападении советских партизан на литовскую деревню Канюкай. Фаню вызывали по этому делу как свидетеля. Она утверждала, что вообще не участвовала в этой операции, но предполагала, что партизаны вступили в бой, потому что жители деревни поддерживали немцев.
Сейчас у Фани шесть внуков и семь правнуков. После выхода на пенсию она стала активно работать в общине, основала комитет бывших узников гетто и концлагерей и создала библиотеку в Вильнюсском институте идиша при Вильнюсском университете. Своими воспоминаниями Фаня охотно делится с молодёжью, посещающей Вильнюс по специальным программам, посвящённым памяти о Холокосте: «Я считаю своим долгом рассказывать. Чтобы люди знали правду и чтобы передавали это дальше и дальше».
В подготовке материала использовались: книги «Muses, Mistresses and Mates: Creative Collaborations in Literature, Art and Life» (Izabella Penier), «The Rights of the Child and the Changing Image of Childhood» (Philip E. Veerman), «Я пережила Освенцим» (Кристина Живульская), эссе «Stefania Wilczyńska - A Companion In Janusz Korczak’s Struggle» (Elżbieta Mazur, Grażyna Pawlak), фильм «Мы остались людьми» (Международная школа изучения Холокоста, Яд Вашем)
НАЧАЛ РАБОТАТЬ ФОНД ДЛЯ ЛИЦ, ПЕРЕЖИВШИХ В ДЕТСТВЕ ХОЛОКОСТ.
ЛИЦА, ПЕРЕЖИВШИЕ В ДЕТСТВЕ ХОЛОКОСТ И СООТВЕТСТВУЮЩИЕ УСТАНОВЛЕННЫМ КРИТЕРИЯМ, МОГУТ ПОДАВАТЬ ЗАЯВКИ НА ПОЛУЧЕНИЕ ОДНОРАЗОВОЙ ВЫПЛАТЫ В РАЗМЕРЕ 2500 ЕВРО
Клеймс Конференс утвердила иски 69,145 еврейских жертв нацистских преследований к оплате из Фонда переживших Холокост в детском возрасте (Child Survivor Fund), и выплатила в общей сложности около 185 миллионов долларов США.
Бланки заявлений были отправлены по почте пережившим Холокост,
которые, как считает Клеймс Конференс, могут иметь право на получение выплат из нового Фонда для лиц, переживших в детстве Холокост. Клеймс Конференс собрала информацию об этих выживших из других программ выплаты компенсаций.
Фонд будет производить одноразовые выплаты в размере 2500 евро (около 3125 долларов США) лицам, пережившим в детском возрасте Холокост, и соответствующим установленным критериям.
Этот фонд открыт для евреев, пострадавших от нацизма, которые подвергались преследованиям за свое еврейство, родились не ранее 1 января 1928, и подвергались одному из ниже перечисленных видов преследования:
- были в концентрационном лагере; или
- были в гетто (или аналогичном месте заключения, в соответствии с германской программой рабского труда); или
- были в подполье или жили под чужим именем, в течение, по меньшей мере, 6 месяцев, в оккупированных нацистами странах или странах “оси” (согласно критериям, установленным для Фонда Article 2/ Фонда Центральной и Восточной Европы (CEEF); или
- были на эмбриональной стадии развития в течение того периода времени, когда их мать подвергалась преследованиям, как описано выше.
Фонд основан для признания страданий тех, кто пережил Холокост, перенеся неимоверную травму в детстве. Эти люди испытали немыслимые страдания: отделение от родителей в детском возрасте, необходимость скрываться, спасаться бегством, ужас быть пойманным, лишения и жестокое обращение в гетто, и даже ужасы концентрационных лагерей, где очень мало кому из детей удалось выжить.
Клеймс Конференс считает, что примерно от 70 000 до 75 000 евреев, переживших в детстве Холокост и проживающих сегодня по всему миру, будут иметь право на получение компенсации.
Лица, получившие ранее либо получающие сейчас компенсационные выплаты, и не получившие бланк заявки по почте, пожалуйста, заполните свои данные, и бланк будет выслан вам по почте.
Другие лица, не получившие бланк заявки по почте, но желающие обратиться в Фонд для лиц, переживших в детстве Холокост, могут
Заявки должны быть поданы самими пережившими Холокост, а не их наследниками. Однако, если переживший Холокост человек, соответствующий установленным критериям, скончался после того, как его заявка была получена и зарегистрирована в Claims Conference, переживший его супруг имеет право на получение выплаты. Если супруга/супруги пережившего Холокост, который соответствовал установленным критериям, тоже уже нет в живых, то его ребенок (дети) имеют право на получение выплаты.
Воспоминания о детстве часто бывают ярче и необычнее воспоминаний о взрослой жизни. Из этих рассказов становится понятно, что затрагивало самые глубокие чувства человека. Действия ребенка напрямую отражают его чувства.
Кроме того, попытки взрослых выжить в нечеловеческих обстоятельствах Холокоста обычно выливались в какие-то действия. Дети же, чаще всего, не могли что-либо изменить, зато их противостояние злу несло в себе большую моральную силу.
В своей работе я использовала рукописные воспоминания Галины Абрамовной Гороховой-Костелянец, статью Татьяны Самойловны Бебчук «Полтора года в оккупации», дневник Анны Франк «Убежище», интервью с Яковом Ицковичем Соколовером, интервью с Изабеллой Николаевной Образцовой.
Конечно, воспоминания сильно зависят от возраста человека, поэтому я разделила их по возрастным группам. Самая младшая группа – это дети семи-восьми лет, следующая – это подростки с девяти до четырнадцати, и самые старшие – юноши и девушки от пятнадцати до восемнадцати лет. Ясно, что чем младше человек, тем меньше он интересуется реальной военной ситуацией, и тем труднее его понять с рациональной точки зрения. Поэтому я начну со старших, более похожих на взрослых, которые нам ближе и понятнее, и буду двигаться к самым младшим.
Одной из самых тяжких проблем для старших юношей и девушек был страх оказаться лишними. Яков Соколовер, бывший восемнадцатилетним во время войны, позже рассказывал о своей жизни. Он жил с семьей в Варшавском гетто. Через некоторое время после его образования, захотел сбежать оттуда и уйти на советско-германский фронт. В итоге ему это удалось, хоть и с большим трудом. Почему он захотел сбежать, оставив в гетто свою семью? Хотя считал, что идет на верную смерть, а в гетто еще есть шанс выжить. Дело в том, что он чувствовал себя обузой для семьи. Он многое уже знал, но очень мало умел, а в условиях гетто умение было главным. Родители очень не хотели его отпускать, как им казалось, на верную смерть. Однако Якову слишком тяжело было чувствовать себя совершенно бесполезным. Не смотря на все уговоры, он ушел:
«…Вся моя рубашка была мокрой от бабушкиных слез, она хотела бы удержать меня, оградить от фронтового огня, но чувствовала, что я все равно уйду. Чувствовала, что я внутренне умираю в гетто, где не могу найти себе места. Я решил, что лучше умереть борясь, чем висеть тяжелым камнем на шее своих родителей…» 1
С той же внутренней проблемой ощущения собственной бесполезности мы сталкиваемся и в рассказе Нюси Вайсман из Киева о войне. Ей в 1942 году исполнилось семнадцать. Она тоже хотела избавиться от этого ощущения, уйдя на фронт:
«Я познакомилась с командиром стоявшей там части, умоляла взять меня с собой, чувствовала – нам с родителями не уйти. Лучше погибнуть на фронте, принести пользу Отчизне, чем быть расстрелянной и задушенной фашистами.» 2
В отличие от Соколовера, ей это сделать не удалось. Она поняла, что ее родители нуждаются в ней:
«Я горько рыдала, понимая всю безнадежность нашего положения. Не могла я знать тогда, что судьба распорядится по-своему и в страшном пекле войны мы уцелеем. И, может быть, именно потому, что будем вместе, дыханием своим спасем друг друга.» 3
Она постоянно ухаживала за родителями, вела домашнее хозяйство, пыталась доставать где-то еду. Но как только она заболела брюшным тифом и перестала что-либо делать, она почувствовала себя страшной обузой для родителей и начала поддаваться унынию:
«Вечер. Мороз. Клонит ко сну. Безобразная и кошмарная жизнь. Я потеряла себя, я растаяла во времени. Я хочу себя найти. Пошли мне, жизнь, человека, который помог бы найти себя, разбудить задремавшие струны, чтоб душа не заглохла и я б отошла от этой мерзости… На простор, на свободу и смогла бы протянуть мои руки навстречу великому, нужному делу.» 4
Галина Абрамовна Горохова-Костелянец, во время войны шестнадцатилетняя девушка, жила с семьей в Минском гетто. Ее семья состояла из отца, матери, бабушки и дедушки. Парадокс этой истории заключается в том, что в суровых условиях войны ее отец и мать, казалось уже друга не любившие, стали относиться друг к другу совершенно иначе. Девушка отнеслась к их неожиданно вспыхнувшей любви достаточно странно:
«Во мне излучение, исходившее от моих заново влюбившихся друг в друга родителей, вызывало мрачное осуждение. Я пряталась от самой себя, когда мама, никогда не умевшая совладать со своими глазами, завороженно смотрела, как папа ест. Все это вызывало у меня глухое раздражение.» 5
Она не была рада появившейся в семье гармонии, наоборот, ее это раздражало. Она считала, что война – неподходящее время для лирики, надо действовать. При этом отец ничего не рассказывал ей о войне или о партизанских отрядах в лесу, пытался оградить ее от всего этого. Девушка не могла ничего не делать, она не выдерживала состояния «благодатного неведения», в котором держал ее отец. Она хотела разобраться в том, что творится в гетто, хотела участвовать в подпольной организации, участвовать хоть в чем-то:
«Состояние полусонной апатии, вызванное ежечасным пониманием безысходности нашего положения подводило меня к опасной черте, долго оставаясь у которой человек умирает не физически, а духовно.» 6
Мечтой ее изначально было уйти в партизаны. Через два года жизни в гетто ей это удалось. Именно тогда, как ни странно, у нее и начались серьезные моральные трудности. Девушка почти ничего не умела. Среди партизан, где каждый знал свое место и свои обязанности, она чувствовала себя бесполезной и ненужной.
Постоянно искала свое дело, а когда находила хоть что-то, что у нее получалось, делала это так хорошо, как только могла:
«Самолюбие мое страдало нещадно, и я по старой детской привычке произнесла большой внутренний монолог о несовершенстве городского воспитания и почему-то вспомнила взбешенного деда, когда он лупил меня геометрией Киселева по голове и кричал: „Дубина!“ …Я ожесточенно взялась за стирку. У меня получалось! Так я трудилась до обеда. Руки гудели, спина ныла, но на душе полегчало – хоть что-то умею.» 7
Она была достаточно образованной, но в условиях гетто или партизанского отряда важнее знаний были практические навыки. И в гетто, и в лесу, среди партизан девушка старалась найти не только дело, в котором она нужна, но и искала опору в людях, как правило – своих сверстниках:
«Немножко легче мне было с мальчиком Золей. Золька по-мальчишески пытался меня расшевелить. Мы с ним забирались на чердак, там у него было хозяйство – какие-то катушки, проволочки из которых он мечтал смастерить радиоприемник. Ему все было интересно. Я немножко оживала от неподдельного восторга в его карих глазах, когда рассказывала ему очередную книгу. Очень уязвленный моим превосходством в умственном развитии, Золька компенсировал этот свой ужасный недостаток ловким умением крутить самокрутки и курить свою адскую смесь в затяжку и без кашля.» 8
Если юноши и девушки относятся ко всему происходящему почти как взрослые, то есть пытаются что-то сделать, изменить ситуацию, то подростки, как правило, прячутся от внешней ситуации в себя. Их мало интересует военная ситуация, гораздо больше их личные, подростковые проблемы. Очень частым вариантом ухода от страшной реальности является учеба, книги.
Четырнадцатилетняя Инна Беркович из Бессарабии, потерявшая свою семью в самом начале войны, ходила по разрушенным домам и читала брошенные книги. Об этом она пишет в своем дневнике:
«А когда выпадала свободная минутка, я продолжала читать книги, часто валявшиеся в покинутых, ограбленных домах. Тургенева, Гончарова, поэтов-символистов, любимого Пушкина. Но все это заслонить реальную жизнь не могло.» 9
Книги – это уход в другой мир, где нет войны и голода. Уход в себя, в воображение, уход от реальности. Они помогали отдохнуть от всего увиденного за день. Кроме книг ей помогало то, что она вела дневник, в котором изливала все свои переживания и мысли. Она сама говорила, что он помог ей сохранить рассудок:
«Я ведь не надеялась, что кто-нибудь прочтет эти страницы, я не показывала их ни отцу, ни матери – никому. Но мне нужно было в них вылить все, что накопилось в душе, иначе можно было бы, наверное, сойти с ума.» 10
Ситуация очень напоминает знаменитую историю Анны Франк, которой в момент начала войны было тринадцать лет.
Вспомним ее дневник:
«Мы всегда с нетерпением поджидаем субботы, потому что тогда прибывают книги. Точь-в-точь как маленькие дети ждут подарка. Обычные люди не знают, как много значат книги для заточенного.» 11
Книги помогают отвлечься от бытовых проблем. Когда рядом нет друзей, книги знакомят с чьим-то другим внутренним миром.
Они заменяют и родителей, и друзей, и школу, и все остальные занятия. Уводят подростка в воображаемый, нереальный, приемлемый для него мир. Например: «Единственное, что отвлекает – это занятия, и я много занимаюсь.» 12 Если для подростков лет 13–14 чтение – это погружение в себя, то для детей помладше оно создает иллюзию довоенной жизни и нормы. Для них книги – временное возвращение в нормальную жизнь.
Подростки, которые не могут найти опоры в своих семьях, чаще всего находят их в книгах и учебниках, которые помогают им отвлечься от бытовых проблем и страшных событий вокруг. Однако они не могут полностью закрыть реальную жизнь, только отвлечь.
Дети переживают войну совершенно особенно. Возникает ощущение, что дети просто отказываются воспринимать то, что творится вокруг них. Выражается это очень по-разному. Сейчас я хочу рассказать о двух самых ярких способах защиты от реальности, которые я встретила во время своей работы.
Один из выходов нашла восьмилетняя еврейская девочка Инна из Курска, которую спасла ее подруга Белла со своим отцом. Самое удивительное в этой истории, что девочка никогда не пряталась. Об ее существовании знали соседи, несколько раз доносили в гестапо, но Изабелла называла ее своей сестрой, и ее отпускали. Быть может, выжить ей помогло изумление гестаповцев. Ведь евреи всегда прятались, пытались убежать из мест, в которых о них знали, а не жили наравне со всеми. К тому же девочка проявила необыкновенную стойкость. Непонятно, на что она надеялась с ее еврейской внешностью, живя в оккупированном городе и даже не пытаясь спрятаться. Скорее всего, ни на что. Просто она не мыслила себе другой жизни, не понимала, зачем ей прятаться.
Инниной безусловной опорой была Изабелла, которая везде ходила с ней, учила ее читать и писать, объясняла, почему ее не любят соседи. Но Белла только поддерживала в ней ее собственную внутреннюю уверенность, что она – такая же, как все, и не должна жить иначе. Даже после нескольких «путешествий» в гестапо Инна не начала прятаться. Видимо, ее детское, скорее всего несознательное ощущение, что она ни в чем не виновата, пересилило страх: «Она спрашивала меня несколько раз, что значит то, что она еврейка и почему ее хотят забрать. Я отвечала, что это все из-за войны. Я навсегда запомнила ее ответ однажды, когда мы возвращались из гестапо.
Она внезапно посмотрела на меня и с отвращением в голосе сказала:
–Знаешь, это очень глупо.
– Война.» 13
Если посмотреть с рациональной точки зрения, девочка вела себя неправильно. Зачем намеренно подставлять себя под удар, когда можно спрятаться? У нее почти не было шанса выжить. Тем не менее, каким-то чудом она смогла спастись.
С точки зрения самой девочки, это было совершенно правильное поведение. Она – такой же человек, как все окружающие ее люди. Зачем ей прятаться? Она не делала ничего плохого. Эта глупая война не имеет к ней никакого отношения. То есть получается, что иррациональное с нашей точки зрения поведение, с точки зрения ребенка – понятно и правильно.
Другой случай – это способность ребенка все превратить в игру.
О нем рассказывает Александр Гельман из Бершади. Ему было семь лет, когда его со всей семьей забрали в гетто. Больше всего он вспоминает про смерть и про игру:
«А со мной все было в порядке. Я все эти годы там, в гетто, непрерывно во что-то играл, особенно много и усердно, с вдохновением играл в войну. Я жил в своем воображении, а не в этой жуткой реальности… Я увлеченно, непрерывно во что-то играл. Оказалось, что для этого совсем необязательно бегать, прыгать и орать, как это бывало в Дондюшанах. Я научился играть молчком, про себя.» 14
Он играл в войну, зная, что он еврей и что немцы – его враги. Это не имело никакого значения. В своем воображении он мог стать как немцем, так и евреем:
«Понимал ли я, что я еврей, что здесь все евреи и поэтому мы наказаны? Да, понимал. Но в играх я переставал быть евреем, евреи во многих играх не участвовали, в моих войсках не служили, в моем штабе не было ни одного еврея. Евреем я становился только в паузах между сражениями, когда я на время выходил из роли, но эти паузы случались не часто и очень ненадолго.» 15
Не было «своих» и «чужих», была только война. Он не понимал ее причин и целей, не знал, что это на самом деле. Он воспринимал войну, как игру, где он неизменно был главным и выходил из каждого боя победителем:
«Я включал в свои игры реальные военные силы, которые двигались по шоссе, я их поворачивал в нужную мне сторону, они безоговорочно выполняли любые мои команды. В моей войне могло быть все, что угодно: например, украинские партизаны могли биться под началом немецких офицеров против румынских жандармов. Я бывал по очереди то немецким, то русским, то румынским генералом. Про реальную войну я мало что знал, и знать не хотел – меня интересовала и увлекала лишь моя воображаемая война.» 16
Игра была защитой от страшной реальности, которую ребенок не может понять, поскольку понимание было бы непоправимым ударом по его психике.
Но мы знаем, что дети играют, и не только во время войны.
Для чего? С одной стороны это, конечно, развлечение, но роль игры в жизни ребенка значительно больше.
Игра – это способ обучения, усвоения чего-то нового. Игра помогает понять что-то или принять то, что понять ребенок пока не может. Игра адаптирует существующие факты к сознанию ребенка. Например, во время воображаемого боя ребенок может быть кем угодно, может выиграть, а может и умереть. Если он и умрет, то все равно останется живым. Получается, что смерть – это не так уж и страшно. Оказывается, что фактически, ни смерти, ни войны для ребенка не существует. Во всяком случае, не в том значении, в котором мы ее привыкли понимать.
Опять же, с нашей точки зрения этот мальчик вел себя, как сумасшедший. Не нормально фантазировать, что ты – немецкий генерал, когда немцы – твои враги.
С точки зрения же самого мальчика – это лучший выход из ситуации. Его психика отказывается воспринимать весь окружающий мир таким, какой он есть, а трансформирует его из ужаса в веселье. Война воспринимается не как смерть и голод, они как раз отходят на задний план. Главным в войне для ребенка кажется ее красочность, яркость, она захватывает воображение. Война не затрагивала лично ребенка, он сам ее придумывал такой, какой хотел видеть, а следовательно она была для него красивой, притягательной. Благодаря этому ребенок сохраняет рассудок и, может быть, даже жизнь:
«Не надо забывать, что по сравнению с довоенной жизнью, война была необыкновенно зрелищной, интересной, многоплановой: шли танки, машины, шли войска. Все вокруг шумело, гудело, грохотало. Мы были детьми – нам нужно было что”то интересное, опасное, чтоб дух захватывало.» 17
К тому же надо помнить, что мальчику только восемь лет, война заняла треть всей его жизни. Она стала для него нормой. Он ничего не понимает, не знает ничего другого, кроме войны, так почему бы не поиграть в войну, как мы в свое время играли в дочки-матери?
«Мне ни разу даже не снилась довоенная жизнь. Единственное, что из той жизни перешло в эту, – игра, дух игры… Взрослые помнят какое-то прошлое, им мерещится какое-то будущее. Но у детей во время войн все это отсутствует. Детям даже казаться ничего не может. Я, например, совершенно не понимал, кто с кем и зачем воюет. Я отчетливо помню, что, находясь в гетто, я никакой жизни, кроме той, что там была, не знал, не помнил и не ждал. Я был уверен, что так будет всегда, вечно.» 18
Из сказанного видно, что дети находят опору в себе, а не во внешнем мире. Они находят, то, что позволяет им полностью закрыть для себя реальность и жить тем, что они сами себе придумывают. Это позволяет им не пытаться понять то, чего они понять еще не могут, а просто принять это в адаптированном для себя виде.
Очень важное место в сознании ребенка занимает смерть. Эта тема возникает у всех, независимо от возраста.
В каждом из нас присутствует страх перед смертью. Но для нас – это страх перед своей смертью. Ни у этих подростков, ни у уже почти взрослых страха перед своей смертью нет. Очень важно то, что смерть воспринимается не как своя, будущая смерть, а как смерть людей в общем, количество смерти вокруг. Галина Костелянец, 16 лет:
«Страха за свою жизнь не было, по-видимому, психологический шок начала войны был столь сильным, что он разрушил, истребил во мне естественную жажду жизни.» 19
Все они в основном говорят именно о смерти близких, знакомых, просто людей вокруг. Инна Беркович, 14 лет:
«16 марта 42. Умерла мать Гильды, этой чудесной, поэтичной девушки, умирает пекарь и много других, не видно конца и краю. Где, когда конец?! 26 мая 42. А я – читаю. Попала на один из томов Леонида Андреева. Там есть прекрасные вещи: «Иуда Искариот», «О семи повешенных», «Бездна», «07»… Произвело сильное впечатление переживание людей различных слоев общества перед смертью.» 20
Александр Гельман, 7 лет:
«Никого из моих близких не убили – они сами по умирали. От голода, от холода, от жуткой обстановки, от душевной боли, от безнадежности. От всего вместе.» 21
Смерть для ребенка особенно поразительна. До войны он, возможно даже ни разу не встречался с ней, и вдруг она возникает в таких огромных количествах. Он даже не знает, что это такое, а уже вынужден ее как-то осмыслять. Понятно, что встреча со смертью сильно меняет человека, мы обычно знакомимся с ней постепенно, привыкаем, миримся. Во время войны это происходит очень быстро, поэтому тяжесть, внезапно рухнувшая на человека, может его сильно покалечить:
«Смерть не просто присутствует в моем детстве, смерть гуляла по моему детству как полная хозяйка и делала с моей душой все, что ей было угодно, я даже толком не знаю и не узнаю, что она с ней сделала… Что такое для меня война, гетто, что такое для меня быть евреем? Что такое для меня моя биография, моя жизнь, моя душа, мое сознание, мое мышление? Это, прежде всего, взаимоотношения моей детской души со смертью.» 22
Чаще всего, детское сознание просто отказывается воспринимать смерть. Смерть игнорируется, принимается не как беда, а как событие, факт. Это средство защиты от того, что он еще не должен знать, но вынужден:
«Одной из первых в этом полуподвале умерла моя мама. Я лежал на нарах рядом с ее телом, плечом к плечу, целую неделю. Я спал рядом, я что-то ел рядом с трупом матери. Пять дней. Или четыре дня. Или шесть дней. Как она лежала рядом со мной живая, так она продолжала лежать мертвая. Первую ночь она была еще теплая, я ее трогал. Потом она стала холодной, я перестал ее трогать. Пока не приехали и не убрали.» 23
Смерть была той самой тяжестью, от которой надо было защищаться, под которой люди сгибались и начинали искать точку опоры. Это константа, существующая в жизни каждого, прошедшего через войну, а ребенка особенно, ведь это его первое знакомство с ней.
Итак, получилось, что юношу, подростка и ребенка в немыслимой ситуации, когда гибнет их привычный мир, все их близкие люди, спасают именно особенности его возрастной психологии.
Юноши и девушки стремятся к активности. Подростки, с помощью книг, на время отдаляются от реальности, уходят в себя. Маленькие же дети не желают понимать окружающий мир. Они абстрагируются от голода, смерти вокруг них. Для них это все не важно, важно их воображение, их игра, их личная реальность.
Эти возрастные особенности составляют часть того, что философы называют «природой человека». И, видимо, она непобедима.
Примечания
1 Из интервью, взятого Н. Жужлевой и Н. Соловьевой.
2 «Последние Свидетели» / Сборник воспоминаний. Рукопись. М., 2003. С. 91.
4 Там же. С. 101.
5 Архив и Музей Фонда «Холокост», коллекция «Гетто», оп.1, ед. хр. 24.1, л. 122–123.
6 Там же. Л. 124.
7 Там же. Л. 188–190.
8 Там же. Л. 125.
9 «Последние Свидетели» / Сборник воспоминаний. Рукопись. М., 2003. С. 70.
10 Там же. С.102.
11 Убежище. Дневники Анны Франк в письмах. М., 1999. С. 90 12 Там же. С.125.
13 Из интервью взятого Н. Жужлевой и Н. Соловьевой.
14 «Последние Свидетели» / Сборник воспоминаний. Рукопись. М., 2003. С. 110–111.
15 Там же. С.111.
17 Там же. С.112.
18 Там же. С.111–112.
19 Архив и Музей Фонда «Холокост», коллекция «Гетто», оп. 1, ед. хр. 24.1, л. 124.
2 0 «Последние Свидетели» / Сборник воспоминаний. Рукопись. М., 2003. С. 101.
21 Там же. С.110.
2 2 Там же. С.107.
