Лев Николаевич Толстой «Путь жизни. Лев толстой - путь жизни Вера руководит жизнью людей

Лев Николаевич Толстой

«Путь жизни»

ПРЕДИСЛОВИЕ

1) Для того, чтобы человеку хорошо прожить свою жизнь, ему надо знать, что он должен и чего не должен делать. Для того, чтобы знать это, ему надо понимать, что такое он сам и тот мир, среди которого он живет. Об этом учили во все времена самые мудрые и добрые люди всех народов. Учения эти все в самом главном сходятся между собою, сходятся и с тем, что говорят каждому человеку его разум и совесть. Учение это такое:

2) Кроме того, что мы видим, слышим, ощупываем и про что знаем от людей, есть и такое, чего мы не видим, не слышим, не ощупываем и про что никто ничего не говорил нам, но что мы знаем лучше всего на свете. Это то, что дает нам жизнь и про что мы говорим «я».

3) Это же невидимое начало, дающее нам жизнь, мы признаем и во всех живых существах, и особенно живо в подобных нам существах - людях.

4) Всемирное, невидимое начало это, дающее жизнь всему живому, сознаваемое нами в самих себе и признаваемое в подобных нам существах - людях, мы называем душою, само же в себе всемирное невидимое начало это, дающее жизнь всему живому, мы называем Богом.

5) Души человеческие, отделенные телами друг от друга и от Бога, стремятся к соединению с тем, от чего они отделены, и достигают этого соединения с душами других людей любовью, с Богом - сознанием своей божественности. В этом все большем и большем соединении с душами других людей - любовью и с Богом - сознанием своей божественности заключается и смысл и благо человеческой жизни.

6) Большее и большее соединение души человеческой с другими существами и Богом, и потому и большее и большее благо человека, достигается освобождением души от того, что препятствует любви к людям и сознанию своей божественности: грехи, т.е. потворство похотям тела, соблазны, т.е. ложные представления о благе, и суеверия, т.е. ложные учения, оправдывающие грехи и соблазны.

7) Препятствующие соединению человека с другими существами и Богом грехи суть: грехи чревоугодия, т.е. объедения, пьянства;

8) Грехи блуда, т.е. полового распутства;

9) Грехи праздности, т.е. освобождения себя от труда, нужного для удовлетворения своих потребностей;

10) Грехи корыстолюбия, т.е. приобретения и хранения имущества для пользования трудами других людей;

11) И худшие из всех грехов, грехи разъединения с людьми: зависти, страха, осуждения, враждебности, гнева, вообще - недоброжелательства к людям. Таковы грехи, препятствующие соединению любовью души человеческой с Богом и другими существами.

12) Привлекающие же людей к грехам соблазны, т.е. ложные представления об отношении людей к людям, суть: соблазны гордости, т.е. ложного представления о своем превосходстве над другими людьми;

13) Соблазны неравенства, т.е. ложного представления о возможности деления людей на высших и низших;

14) Соблазны устроительства, т.е. ложного представления о возможности и праве одних людей насилием устраивать жизнь других людей;

15) Соблазны наказания, т.е. ложного представления о праве одних людей ради справедливости или исправления делать зло людям;

16) И соблазны тщеславия, т.е. ложного представления о том, что руководством поступков человека могут и должны быть не разум и совесть, а людские мнения и людские законы.

17) Таковы соблазны, привлекающие людей к грехам. Суеверия же, оправдывающие грехи и соблазны, суть: суеверие государства, суеверие церкви и суеверие науки.

18) Суеверие государства состоит в вере в то, что необходимо и благотворно, чтобы меньшинство праздных людей властвовало над большинством рабочего народа.

Суеверие церкви состоит в вере в то, что непрестанно уясняющаяся людям религиозная истина была раз навсегда открыта и что известные люди, присвоившие себе право учить людей истинной вере, находятся в обладании единой, раз навсегда выраженной религиозной этой истины.

19) Суеверие науки состоит в вере в то, что единое, истинное и необходимое для жизни всех людей знание заключается только в тех случайно избранных из всей безграничной области знаний отрывках разных, большей частью ненужных знаний, которые в известное время обратили на себя внимание небольшого числа освободивших себя от необходимого для жизни труда людей и потому живущих безнравственной и неразумной жизнью.

20) Грехи, соблазны и суеверия, препятствуя соединению души с другими существами и Богом, лишают человека свойственного ему блага, и потому для того, чтобы человек мог пользоваться этим благом, он должен бороться с грехами, соблазнами и суевериями. Для борьбы этой человек должен делать усилия.

Лев Николаевич Толстой

«Путь жизни»

ПРЕДИСЛОВИЕ

8) Грехи блуда, т.е. полового распутства;

9) Грехи праздности, т.е. освобождения себя от труда, нужного для удовлетворения своих потребностей;

10) Грехи корыстолюбия, т.е. приобретения и хранения имущества для пользования трудами других людей;

13) Соблазны неравенства, т.е. ложного представления о возможности деления людей на высших и низших;

Лев Николаевич Толстой

«Путь жизни»

ПРЕДИСЛОВИЕ

8) Грехи блуда, т.е. полового распутства;

9) Грехи праздности, т.е. освобождения себя от труда, нужного для удовлетворения своих потребностей;

10) Грехи корыстолюбия, т.е. приобретения и хранения имущества для пользования трудами других людей;

13) Соблазны неравенства, т.е. ложного представления о возможности деления людей на высших и низших;

Lvyonok Yasnopolyanskiy 07.10.2016 16:45:14

ОБ ИТОГАХ РАЗМЫШЛЕНИЙ Л.Н. ТОЛСТОГО О ВОСПИТАНИИ ДЕТЕЙ И ХРИСТИАНСКОМ НЕНАСИЛИИ, НАШЕДШИХ ВЫРАЖЕНИЕ В КНИГЕ

После того как Толстой в конце пятидесятых годов 19 века надолго поселился в Ясной Поляне, он попытался организовать школу для крестьянских детей, где сам выступил в роли учителя и воспитателя. Обучение в школе шло под влиянием идей Руссо, которые, впрочем, Толстой дополнил собственными соображениями, основанными на его знании сельского быта и психологии крестьян. Толстой предложил осуществить реформу школы, сделать её не государственным учреждением, а общественным. Главное для него в обучении и воспитании – чтобы учитель любил своё дело и учащихся, а не просто старался сформировать у учащихся полезные знания (Толстой Л.Н. Педагогические сочинения. – М., 1953. – С. 342).

В издававшемся им в 1862г. журнале «Ясная Поляна» Толстой критиковал систему образования в России, считая, что школы и университеты отрывают людей от жизни, а не приближают к ней.

Толстой попытался на практике осуществить систему воспитания, изложенную Руссо в «Эмиле». По его мнению, «единственный метод образования есть опыт, а единственный критериум его есть свобода» (Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 22-х т. Т. 16. – М., 1983. – С. 28). При этом он призывал основываться на природных задатках обучаемых, на их изначальном совершенстве: «человек родится совершенным, - есть великое слово, сказанное Руссо, и слово это, как камень, останется твёрдым и истинным. Родившись, человек представляет собой первообраз гармонии правды, красоты и добра» (Там же. – Т. 15. – С. 31). В дальнейшем человек теряет эту гармонию, считает Толстой, а воспитание портит человека. Поэтому нужно лишь не мешать свободному развитию ребёнка, нужно предоставлять ему больше свободы, самостоятельности, инициативы в обучении и вообще в понимании жизни. Роль учителя сводится при этом к роли помощника, собеседника, а роль наставника, применяющего методы принуждения и насилия, Толстой решительно отвергает.

Ни в чём, как в воспитательных действиях учителей и родителей, не сказывается в большей мере вредоносное давление на ребёнка мира взрослых, каждый из которых, зажатый в своём общественном положении банкира, царя, купца, жулика, политика, рабочего, нищего, профессора и т.п., завидует детской свободе и чистоте, возводя свою зависть «в принцип и теорию» (Пед. соч. – Указ. изд., - С. 243). «Я убеждён, - пишет Л.Н. Толстой в статье 1862 года “Воспитание и образование”, - что воспитатель только потому может с таким жаром заниматься воспитанием ребёнка, что в основе этого стремления лежит зависть к чистоте ребёнка и желание сделать его похожим на себя, то есть более испорченным». (Выдел. наше. – Р.А.).

Но что же должно стать содержанием свободных и ненасильственных воспитания и образования? Накануне состоявшейся 14 сентября 1909г. беседы с народными учителями земских школ Л.Н. Толстой подготовил статью «В чём главная задача учителя?», напечатанную в 1910г. в журнале «Свободное воспитание». Здесь Толстой называет «великим грехом» взрослых воспитателей внушение детям в возрасте беззащитности от обмана «коварной лжи», которая «извратит всю их последующую жизнь» (Толстовский листок. Толстой и о Толстом. – Вып. 11. – М., 2000. – С. 145). Известно, что к таковой лжи «поздний» Толстой относил религиозные и государственно-патриотические суеверия и догмы, всегда внедряемые в массовое сознание обитателей государств, и всегда начиная с детства. Истиной же для Толстого до конца его земной жизни оставалась христианская религиозная нравственность, формирующая у человека ряд убеждений и привычек: помнить и любить Бога и ближних, никого не насильничать, не ругать, помогать людям воздерживаться от табака, водки, блуда, осуждения друг друга (Толстовский листок…- Вып. 11. – С. 145). В опубликованном письме В.Ф. Булгакову от 1 мая 1909г. Л.Н. Толстой утверждает со всей категоричностью, что любые знания будут только «праздной и вредной забавой» без «разумного религиозно-нравственного учения, поставленного в основу образования» (Там же. – С. 142). Причём, так как личный пример поступков взрослых учителей действует на детей сильнее проповедей и нравоучений, он не должен поэтому противоречить передаваемым им знаниям о Будде, Моисее, Христе или апостоле Иоанне (Там же; Толстой Л.Н. Пед. соч., Указ. изд. – С. 404 – 405).

Таким образом, толстовская педагогика ненасилия имеет прочный религиозный фундамент. Не менее прочны и её научные основания. Исходя из практических наблюдений в своей Яснополянской школе, Толстой пишет, что «свободный порядок» в школе страшен только тем учителям, которые сами были воспитаны по-другому – в условиях «недостатка уважения к человеческой природе» (Его же. Пед. соч., - Указ. изд. – С. 157). Людям, в отличие от животных, не дано внерациональных возможностей следовать некоторым законам, по которым живёт Божий мир. Невежество влечёт ту омрачённость бессилия, которая чревата контрпродуктивными актами, поспешно (чтобы не мешала совесть) совершаемыми горе-педагогами и с той же поспешностью рационализируемыми ими в духе постулатов «традиционной педагогики». Как следствие, омрачённостью сознания заражаются ученики, что препятствует уменьшению их невежества. Ведь дети человеческие находятся ближе к естественным законам; им доступно независимое от степени развития «чувство правды, красоты и добра»; вот почему «они возмущаются и ропщут, <…> не верят в законность ваших звонков, расписаний и правил» (Там же. – С. 157-158, 334).

Практика «традиционных» методов воспитания и обучения в казённых заведениях, неотделимая от принуждений, продуцирует всё новые и новые поколения рабов и прислужников того социального устройства, в котором находят место нечеловеческие проявления господства-подчинения. Толстого возмущала косность и безответственность педагогов в решении (точнее – в нерешении) этой проблемы. Думается, можно полностью согласиться с выводом педагога и публициста о том, что, ради надежды на будущее человечества, «мир детей – людей простых, независимых – должен оставаться чист от самообманывания и преступной веры <…> в то, что чувство мести становится справедливым, как скоро его назовём наказанием» (Там же. – С. 162).

Начиная с 60х гг. XIX века, идея эта долго и упорно присовокуплялась к подозрительно длинному перечню ошибок и заблуждений «гениального художника». Неожиданный ответ критикам Толстого дала новая научная парадигма второй половины ХХ века, эволюционно-синергетическая. Открытия в естествознании предопределили появление во второй половине века новой научной картины мира: произошёл, как пишет об этом В.А. Тестов, «переход от образов порядка к образам хаоса», получили развитие идеи недетерминированности, непредсказуемости путей эволюции сложных открытых систем, обменивающихся с окружающим миром веществом, энергией и информацией (Тестов В.А. «Жёсткие» и «мягкие» модели обучения / В.А. Тестов. – Педагогика. - № 8. – 2004. – С. 35). В необратимом саморазвитии системы всегда происходят незапланированные случайные процессы (флуктуации), могущие кардинально преобразовать систему, вывести её на качественно иной уровень самоорганизации. Если случайные отклонения усилятся, система может в такой переломный момент (точка бифуркации) перейти на более высокий уровень упорядоченности, или же принять хаотический характер – до следующей бифуркации (Там же).

А ведь своими наблюдениями над такой сложной системой Л.Н. Толстой делился с читателями издававшегося им журнала «Ясная Поляна» ещё в середине XIX столетия, причём простыми и понятными словами! Система эта – его Яснополянская школа, точнее – её ученики. Иногда, писал Толстой-педагог, дисциплина на уроках ослабевает, и «нам кажется, беспорядок растёт, делается всё больше и больше, и нет ему пределов, кажется, что нет другого средства прекратить его, как употребить силу, - а стоили только немного подождать, и беспорядок (или оживление) самоестественно улёгся бы в порядок, гораздо лучший и прочнейший, чем тот, который мы выдумаем» (Толстой Л.Н. Педагогич. соч. – Указ изд. – С. 157).

Процесс самоорганизации нельзя форсировать: это уже будет насилием, которое можно уподобить тому, «как грубая рука человека, желая помочь распуститься цветку, стала бы развёртывать цветок за лепестки и перемяла бы всё кругом» (Там же. – С. 185). Это сравнение не столь поэтично, сколь великолепно своим указанием на естественность эволюции и скачков в системном саморазвитии. Воспитание человека есть для Л.Н. Толстого процесс самораскрытия его природных дарований, подобный распусканию цветка. Мерилом эффективности воспитания оказывается при этом приобретение воспитанником духовного богатства, высоких нравственных качеств.

Как и любое человеческое сообщество, «общество, составляющееся из школьников» (Там же. – С. 157) есть сложная система, подчиняющаяся своим законам саморазвития, которые учителю нужно только признавать и разумно использовать в своей природосообразной работе. Но, подобно тому как «лишь отдельные энтузиасты пытаются перейти от теории к практике», в которой цель обучения могла бы носить неконкретный характер и вести к ней могли бы разные пути (Тестов В.А. Указ. соч. – С. 37), точно так же и ненасилие как практика социальной жизни (с неконкретной, но, безусловно, благой целью) безоговорочно признаётся лишь отдельными энтузиастами.

Зато сохраняют своё влияние доводы скептиков и противников концепции неупотребления насилия в сопротивлении злу, не блещущие, впрочем, новизной: в основной своей массе они предъявлялись ещё самому Толстому. Все они неизбежно представляют читателю толстовскую идею о непротивлении НАСИЛИЕМ в фальсифицированном виде, в виде заведомо редуцированной формулы о «непротивлении злу», несопротивлении, даже – покорности и потакании злу. М.Л. Гельфонд сводит все достаточно однообразные "возражения" Толстому к трём основным аргументам (Гельфонд (Клюзова) М.Л. Критика учения Л.Н. Толстого о непротивлении злу насилием в отечественной религиозно-философской мысли конца 19 – начала 20вв.: три основных аргумента // Вопросы философии. – 2009. - № 10. - С. 121 – 133):

1. «Аргумент бегства от зла», сводящийся к обличению неверного понимания Толстым природы зла как действительной и весьма коварной «силы», промышляющей в мире. В условиях постоянного противостояния с этой «силой» людям приходится прибегать к ряду принуждений по отношению друг к другу (по И.А Ильину, вплоть до смертной казни) и это, будучи насилием, не будет злом (Там же. – С. 122 – 125). Л.Н. Толстой возразил на это в том духе, что знать наверняка, что есть зло и не-зло может только Бог, а не люди, применяющие насилие (Там же. – С. 125).

2. «Аргумент целесообразности»: насилие эффективно и легитимно в случае защиты слабого и неэффективности других методов борьбы со злом. Тот же И.А. Ильин настаивает на том, что Л.Н. Толстой несправедливо смешивает злобное насилие против злодея и оправданное понуждение его к добру, не исключающее, как крайнюю меру, уничтожение злодея (Там же. – С. 125 – 127). Толстой считает такую «эффективность» насилия иллюзорной, уподобляя его применение «тушению огнём огня», а единственным путём пресечения зла признаёт «делание добра за зло всем безо всякого различия» (Толстой Л.Н. В чём моя вера? (Цит. по тексту анализируемой статьи. – С. 127). . К тому же, подчёркивает писатель, цели практические, для которых выбирается насилие, обманчивы, а «для духовной цели нужно непротивление злу, и достигаются невидимые цели» (Его же. Философский дневник. 1901 – 1910. – М., 2003. – С. 282 (Цит. по тексту статьи. – С. 127). Так что подобная аргументация «от целесообразности» вообще недопустима между христианами.

3. «Аргумент жертвы», имеющей безусловное право на защиту от насильника. Однако Толстой и в этом случае намекает на маловерие своих оппонентов: предполагаемые последствия действий злодея, как и его собственная судьба, ведомы только Богу, а не людям, и должны пребывать только в Его ведении (Там же. – С. 128 – 132).

«Ударную мощь» последнего аргумента В.С. Соловьёв и И.А. Ильин усиливают, представляя читателю крайнюю ситуацию: невинный ребёнок – жертва дюжего разбойника, а в роли случайного свидетеля преступления – самосовершенствующийся, и потому принципиально «не противящийся» моралист – «толстовец». Конечно, убийце можно подставить свою, не столь беззащитную, грудь, но целесообразнее остановить его именно насилием, и как можно быстрее, не рассуждая. Ответ Толстого был неожиданен и крайне неприятен оппонентам своей остроумной меткостью. Публицист подчеркнул, что «занимает этих людей, желающих оправдать насилие, никак не судьба воображаемого ребёнка, а своя судьба, своя вся основанная на насилии жизнь, которая при отрицании насилия не может продолжаться» (Толстой Л.Н. Неизбежный переворот // Толстой Л.Н. Закон насилия и закон любви. – М., 2004. – С. 919).

Не стоит порицать Л.Н. Толстого за столь очевидный отход от предмета дискуссии для осуждения её участников: они сами слишком долго напрашивались на такой ответ великого мыслителя. М.Л. Гельфонд констатирует, что в отечественной критике теории Толстого, со времён её появления и до сего дня, превалируют безапелляционность и попытки позиционировать всё «противотолстовское» как окончательный приговор, исчерпывающе разрешающий все спорные вопросы (Гельфонд (Клюзова) М.Л. – Указ. соч., - С. 133). Между тем, «ни одна из известных версий критики идеи непротивления не лишена собственных противоречий», а аргументы обеих «сторон» в данном споре – «теоретически паритетны» (Там же).

Достойный ответ «отрицающей» толстовское научение стороне дало не одно упомянутое выше естествознание. Наблюдения психолога ХХ столетия Э. Фромма убедительно доказывают, что вся философия сторонников наказания, войны или даже «необходимой обороны» не выдерживает проверки реальностью, в которой «чисто оборонительная агрессия очень легко смешивается с необоронительной деструктивностью и садистским желанием господствовать <…>. И когда это происходит, революционная наступательность перерождается в свою противоположность и вновь воспроизводит ту самую ситуацию, которую должна была уничтожить» (Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. – М., 1998. – С. 262-263).

Это, между прочим, – почти дословное повторение одной из идей финального философского труда Л.Н. Толстого «Путь жизни» (1910): порядок в обществе держится не насилием, а общественным мнением, которое извращается «примером дурной жизни» общественной «верхушки»; так что «деятельность насилия ослабляет, нарушает то самое, что она хочет поддерживать» (Толстой Л.Н. Путь жизни. – М., 1993. – С. 167).

Иллюстрацией этого тезиса Л.Н. Толстого может послужить реакция в российском обществе на знаменитый его памфлет против смертных казней «Не могу молчать». Вперемежку с дежурными похвалами, шедшими в основном от деятелей либеральной (и прочей) оппозиции правительству, в адрес 80-летнего писателя шли и более искренние, хотя и анонимные, злобные отзывы: «Как он, подлый, старый лицемер, английский шпион, смеет писать против наказаний разбойников? <…> Что ты, безумный мертвец, мелешь? “Нельзя молчать!” <…> Ах, ты, подлый лгун, лицемер, английский прихвостень, жидовский наймит!» (37, 357) и т.д.

Вот ТАК предпочитали “откликаться” немногочисленные люди твёрдых, традиционных убеждений, то есть те, кто бы должны были стать в те непростые для страны годы единомышленниками Толстого в борьбе с революционной угрозой, с изуверством, уничтожением русских традиций и пр. Но в том и состоит трагедия Толстого-публициста, что именно консерваторы настолько не поняли (и по сей день предпочитают не понимать) его, что убеждены в деструктивно-нигилистической направленности его общественно-публицистических выступлений, в безбожии и сектантстве их автора. Недаром столетнее удержание Толстого в фактическом отлучении от церкви «православных» сопровождается критиками, хотя и более стилистически сдержанными, нежели процитированное выше, но близкими по идеям и скрытой неприязни, а началось, как мы знаем, также с анонимных откровенностей типа: «Теперь ты предан анафеме и пойдёшь по смерти в вечное мучение и издохнешь как собака… анафема ты… старый чёрт… проклят будь» (Толстой Л.Н. Ответ на определение Синода // Толстой Л.Н. Не могу молчать. – М., 1985. – С. 434).

Ещё раз подчеркнём, что и современная, якобы «христианская», путинская Россия изменила только внешний стиль взаимоотношений с Толстым-публицистом (ведь некому уже адресовать ругань и угрозы!), но не характер и содержание «претензий» к великому своему «дьяволу» и «прохвосту» (Там же)...

Неудержимое, почти инстинктивное, искажение защищаемой Толстым истины непротивления как в массовом, так и в научном сознании, отказ от признания социальной значимости евангельского «не противься злому» (Мф, 5, 39), - всё это, как справедливо резюмирует Ю.Н. Давыдов, прискорбнейше свидетельствует о том, что «в России времён “позднего” Толстого уже не представляли, как правило, никакого другого противления злу, кроме насильственного» (Давыдов Ю.Н. Макс Вебер и Лев Толстой // Вопросы литературы. – 1994. - №1. – С.78). Думается, данный вывод автора конца ХХ века справедлив не только для царской России начала прошлого века, но, во многом, и для современного положения дел, и не только в России.

Известно, что сам Л.Н. Толстой в начале ХХв. представлял себе «неизбежный» революционный переворот как религиозное пробуждение сознания трудящихся и эксплуатируемых к жизнепониманию, совместимому с христианством в его истинном, неизвращённом многовековыми толкованиями, значении. А такое понимание себя в отношении к Богу и миру требует только НЕнасильственного сопротивления делателям «злого»: нравственного воздержания от участия в их делах и мирного проповедания им неправды их жизни. О возможности такого характера будущей революции писатель судил, в основном, по многочисленным беседам с умными, нравственными, верующими людьми трудового народа, с которыми имел честь и удовольствие быть знакомым. Всегда упуская из виду первейшую и подлейшую сволочь -- городскую российскую интеллигенцию, Толстой недооценил тот факт, что разум, воля и совесть не только революционных деятелей, но и лучших людей консервативных взглядов были в то время уже отравлены, парализованы языческой, безумной идеей организованного человекоубийства, одоления орудием зла того, что им представлялось «злом». Именно такие люди, верящие в мнимую прогрессивно-движительную роль насилия в истории и в человеческой жизни (а такая вера – опаснее и губительнее, нежели простой атеизм!), были и остаются злейшими врагами и человечества, и религии, и мирной жизни на земле.

« … Волки, зайцы могут жить без религии, - писал Л.Н. Толстой в 1907г., - человек же, имеющий разум, такое орудие, которое даёт ему огромную силу – если живёт без религии, подчиняясь своим животным инстинктам, становится самым ужасным зверем, вредным особенно для себе подобных» (Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. – Т. 37. - С. 357. Далее ссылки на это издание следуют в тексте, с указанием в скобках тома и страницы: 37,357). А годом позже Д.П. Маковицкий зафиксировал следующее суждение великого мыслителя:

«Камень подчиняется закону сцепления частиц и тяготения. Растения в прибавку к этим законам подчиняются закону роста. Животные, кроме этих трёх законов, подчиняются закону взаимного общения. Для человека прибавляется новый закон – закон непротивления злу. Люди, которые не хотят знать этого закона (т.е. сознательно повиноваться ему. – Р.А.), остаются на животной ступени и превращают человеческое общество во что-то уродливое, безобразное» (Маковицкий Д.П. Яснополянские записки // Лит. наследство. – М., 1979. Т. 90. Кн. 3). С. 175 – 176..

Взаимная борьба – закон животной жизни, а не общественной, человеческой, поэтому войны, революционное насилие или судебное преследование людей людьми же оправданы быть не могут (Толстой Л.Н. Путь жизни. – М, 1993. – С. 174). Теория Толстого, по мысли А. Гусейнова, призывает стараться «отделить человека, совершающего зло, от самого зла» (Гусейнов А. Учение Л.Н. Толстого о непротивлении злу насилием // Свободная мысль. -1994. - №6. –С. 81), поняв его заблуждения и соблазны, и искоренять не «злодеев», а эти соблазны и заблуждения в себе и других. Посвятив этому свои силы, всякий истинный борец со злом «увидит перед собой такую огромную деятельность, что никак не поймёт даже, зачем ему для его деятельности выдумка о разбойнике» (Толстой Л.Н. Путь жизни. – Указ изд. – С. 175).

Начиная с трактата 1882-1884 гг. «В чём моя вера?» и вплоть до упомянутой выше книги «Путь жизни» Л.Н. Толстой нигде и ни разу не говорит о неСОпротивлении (= покорности, потакании) злу. Непротивление в толстовской коннотации есть противоположность неСОпротивлению, бессильному смирению со злом. За ним, по выражению Ю.Н. Давыдова, «мощь всего универсума Добра, то есть Бога» (Давыдов Ю.Н. Указ. соч. – С. 99), соединяющая людей для действенного одоления истинных врагов человечества.

«Я говорил, - поясняет Толстой в “Трёх притчах”, - что, по учению Христа, вся жизнь человека есть борьба со злом, противление злу разумом и любовью, но что из всех средств противления злу Христос исключает одно неразумное средство противления злу насилием, состоящее в том, чтобы бороться со злом злом же» (Толстой Л.Н. Три притчи // Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 20т., - М., 1964. – Т. 12. – С. 310-311).

Д ля того, чтобы человеку хорошо прожить свою жизнь, ему надо знать, что он должен и чего не должен делать. Для того, чтобы знать это, ему надо понимать, что такое он сам и тот мир, среди которого он живет. Об этом учили во все времена самые мудрые и добрые люди всех народов. Учения эти все в самом главном сходятся между собою, сходятся и с тем, что говорят каждому человеку его разум и совесть.

Учение это такое:

Кроме того, что мы видим, слышим, ощупываем и про что знаем от людей, есть и такое, чего мы не видим, не слышим, не ощупываем и про что никто ничего не говорил нам, но что мы знаем лучше всего на свете. Это то, что дает нам жизнь и про что мы говорим «я».
Это же невидимое начало, дающее нам жизнь, мы признаем и во всех живых существах, и особенно живо в подобных нам существах - людях.
Всемирное, невидимое начало это, дающее жизнь всему живому, сознаваемое нами в самих себе и признаваемое в подобных нам существах - людях, мы называем душою, само же в себе всемирное невидимое начало это, дающее жизнь всему живому, мы называем Богом.
Души человеческие, отделенные телами друг от друга и от Бога, стремятся к соединению с тем, от чего они отделены, и достигают этого соединения с душами других людей любовью, с Богом - сознанием своей божественности. В этом все большем и большем соединении с душами других людей - любовью и с Богом - сознанием своей божественности заключается и смысл и благо человеческой жизни.
Большее и большее соединение души человеческой с другими существами и Богом, и потому и большее и большее благо человека, достигается освобождением души от того, что препятствует любви к людям и сознанию своей божественности: грехи, т.е. потворство похотям тела, соблазны, т.е. ложные представления о благе, и суеверия, т.е. ложные учения, оправдывающие грехи и соблазны.
Препятствующие соединению человека с другими существами и Богом грехи суть: грехи чревоугодия, т.е. объедения, пьянства;
Грехи блуда, т.е. полового распутства;
Грехи праздности, т.е. освобождения себя от труда, нужного для удовлетворения своих потребностей;
Грехи корыстолюбия, т.е. приобретения и хранения имущества для пользования трудами других людей;
И худшие из всех грехов, грехи разъединения с людьми: зависти, страха, осуждения, враждебности, гнева, вообще - недоброжелательства к людям. Таковы грехи, препятствующие соединению любовью души человеческой с Богом и другими существами.
Привлекающие же людей к грехам соблазны, т.е. ложные представления об отношении людей к людям, суть: соблазны гордости, т.е. ложного представления о своем превосходстве над другими людьми;
Соблазны неравенства, т.е. ложного представления о возможности деления людей на высших и низших;
Соблазны устроительства, т.е. ложного представления о возможности и праве одних людей насилием устраивать жизнь других людей;
Соблазны наказания, т.е. ложного представления о праве одних людей ради справедливости или исправления делать зло людям;
И соблазны тщеславия, т.е. ложного представления о том, что руководством поступков человека могут и должны быть не разум и совесть, а людские мнения и людские законы.
Таковы соблазны, привлекающие людей к грехам. Суеверия же, оправдывающие грехи и соблазны, суть: суеверие государства, суеверие церкви и суеверие науки.
Суеверие государства состоит в вере в то, что необходимо и благотворно, чтобы меньшинство праздных людей властвовало над большинством рабочего народа. Суеверие церкви состоит в вере в то, что непрестанно уясняющаяся людям религиозная истина была раз навсегда открыта и что известные люди, присвоившие себе право учить людей истинной вере, находятся в обладании единой, раз навсегда выраженной религиозной этой истины.
Суеверие науки состоит в вере в то, что единое, истинное и необходимое для жизни всех людей знание заключается только в тех случайно избранных из всей безграничной области знаний отрывках разных, большей частью ненужных знаний, которые в известное время обратили на себя внимание небольшого числа освободивших себя от необходимого для жизни труда людей и потому живущих безнравственной и неразумной жизнью.
Грехи, соблазны и суеверия, препятствуя соединению души с другими существами и Богом, лишают человека свойственного ему блага, и потому для того, чтобы человек мог пользоваться этим благом, он должен бороться с грехами, соблазнами и суевериями. Для борьбы этой человек должен делать усилия.
И усилия эти всегда во власти человека, во-первых, потому, что совершаются они только в настоящее мгновение, т.е. в той безвременной точке, в которой прошедшее соприкасается с будущим и в которой человек всегда свободен;
Во-вторых, усилия эти во власти человека еще и потому, что они заключаются не в совершении каких-либо могущих быть неисполнимыми поступков, а только в воздержании, всегда возможном для человека: усилия воздержания от поступков, противных любви к ближнему и сознанию человеком в себе божественного начала.
Усилия воздержания от слов, противных любви к ближнему и сознанию человеком в себе божественного начала;
И усилия воздержания от мыслей, противных любви к ближнему и сознанию человеком в себе божественного начала.
Ко всем грехам приводит человека потворство похотям тела, и потому для борьбы с грехами человеку нужны усилия воздержания от поступков, слов и мыслей, потворствующих похотям тела, т.е. усилия отречения от тела.
Ко всем соблазнам приводит человека ложное представление о превосходстве одних людей над другими, и потому для борьбы с соблазнами человеку нужны усилия воздержания от возвышающих себя над другими людьми поступков, слов и мыслей, т.е. усилия смирения.
Ко всем суевериям приводит человека допущение лжи, и потому для борьбы с суевериями человеку нужны усилия воздержания себя от противных истине поступков, слов и мыслей, т.е. усилия правдивости.
Усилия самоотречения, смирения и правдивости, уничтожая в человеке препятствия к соединению любовью его души с другими существами и Богом, дают ему всегда доступное ему благо, и потому то, что представляется человеку злом, есть только указание того, что человек ложно понимает свою жизнь и не делает того, что дает ему свойственное ему благо. Зла нет.
Точно так же и то, что представляется человеку смертью, есть только для тех людей, которые полагают свою жизнь во времени. Для людей же, понимающих жизнь в том, в чем она действительно заключается, в усилии, совершаемом человеком в настоящем для освобождения себя от всего того, что препятствует его соединению с Богом и другими существами, нет и не может быть смерти.
Для человека, понимающего свою жизнь так, как она только и может быть понимаема, все большим и большим соединением своей души со всем живым любовью и сознанием своей божественности - с Богом, достигаемым только усилием в настоящем, не может быть вопроса о том, что будет с его душою после смерти тела. Душа не была и не будет, а всегда есть в настоящем. О том же, как будет сознавать себя душа после смерти тела, не дано знать человеку, да и не нужно ему.
Не дано знать этого человеку для того, чтобы он душевные силы свои напрягал не на заботу о положении своей отдельной души в воображаемом другом, будущем мире, а только на достижение в этом мире, сейчас, вполне определенного и ничем не нарушаемого блага соединения со всеми живыми существами и с Богом. Не нужно же знать человеку того, что будет с его душою, потому, что если он понимает жизнь свою, как она и должна быть понимаема, как непрестанное все большее и большее соединение своей души с душами других существ и Богом, то жизнь его не может быть ничем иным, как только тем самым, к чему он стремится, т.е. ничем не нарушимым благом.