Подобные документы
Принципы формирования формы, а также особенности содержания в произведениях исследуемых литераторов. Язык как общехудожественная категория. Исследование и оценка влияния постструктурализма на творчество Леви-Стросса, Барта, Кристевой, Лотмана, Иванова.
реферат , добавлен 09.07.2015
Социальная структура человека. Сущность концепции Леви-Стросса о взаимосвязи социального и природного в человеке. Биолого-физиологическая природа личности и ее участие в создании культуры как творческой деятельности. Общество и присущий ему тип культуры.
реферат , добавлен 07.02.2011
Стремление советского партийного аппарата к подавлению многообразия и созданию тоталитарной культуры. Доминирование метода социалистического реализма в художественной деятельности. Распространение западной культуры и постмодернизма в современной России.
курсовая работа , добавлен 09.05.2011
Оценка ученых и философов культуры Запада и Востока. Противоречия Восточной и Западной цивилизации. Традиции Востока и Запада. Особенности западной и восточной культур. Россия в диалоге культур. Проблема деления культур на "восточные" и "западные".
дипломная работа , добавлен 07.03.2009
Идея форумности культур. Особенности взаимодействия восточной и западной культур. Место России на рубеже между Востоком и Западом. Происхождение восточного и западного типов мышления от различных религиозных традиций. Очаги цивилизации на Востоке.
контрольная работа , добавлен 26.06.2012
Характерные черты постмодернизма. Кубизм, футуризм и сюрреализм. Искусство декоративно-плоскостной миниатюры. Современное искусство живописи: сущность и особенности динамики. Белорусское изобразительное искусство как форма организации диалога культур.
реферат , добавлен 01.10.2014
Определение постмодернизма, его отличие от иных течений в мировой культуре. Анализ постмодернистских тенденций в искусстве, их разновидности. Отличительные черты постмодернизма в российской литературе. Специфические признаки постмодернизма в философии.
реферат , добавлен 18.05.2014
Анализ постмодернизма общественной жизни и влияние его на развитие современного искусства. Философско-мировоззренческие установки постмодернизма, их отличие от иных течений. Эстетическая специфика постмодернизма, его перспектива в будущем человечества.
реферат , добавлен 24.11.2009
Исследование зарождения и направления постмодернизма как отражения состояния культуры, характеризующейся утратой ценностных ориентиров. Заимствование стилей и идеи постмодернизма в графическом дизайне, современной рекламе и различных сферах искусства.
реферат , добавлен 03.12.2010
Периодизация развития культуры, ее эволюция и революция на примере отечественной цивилизации. Основные тенденции постмодернизма как выражения разочарования в идеалах и ценностях Просвещения. Значение "серебряного века" для истории Российской Федерации.
К. Леви-Стросс, создатель структурной антропологии, использовал методы структурной лингвистики в этнологии – дисциплине, занимающейся, согласно его определению, сравнением этнографических описаний и выявляющей бессознательные структуры, которые лежат в основе социальных установлений, верований или обычаев. Философ по образованию, он занялся этнологией примитивных обществ, увидев в конкретно-научном структурном анализе перспективный путь решения проблем антропологии.
И социальные институты, и бессознательное для Леви-Стросса – знаковые системы, языки, общие структурные законы которых выявляет структурная антропология. Стремясь дать рациональное объяснение культурных фактов, этнология обращается к базовым объективным процессам, располагающимся на уровне коллективного бессознательного. Этнолога интересует не что люди думают, как они понимают и интерпретируют правила социальной жизни, а объективные бессознательные законы, управляющие жизнью помимо того, осознают это сами деятели или нет. Именно законы бессознательного раскрывают загадки функционирования норм человеческой жизни: брачные правила, правила удовлетворения пищевых потребностей, религиозные верования, магические и ритуальные действия и др. Обращение к бессознательному Фрейда и Юнга было обусловлено натуралистическими установками Леви-Стросса, стремлением избежать субъективизма и ценностных предпочтений.
Леви-Стросс все более формализует структурный анализ и уходит от фрейдовского понимания природы человека. В «Структурной антропологии» (1958) он определяет бессознательное не как вместилище иррациональных биологических импульсов, а интеллектуализирует его: бессознательное – это формальная структура человеческого духа, инвариантный ансамбль законов его символической функции, который является общим для всех людей, первобытных и цивилизованных.
Рассуждая о своей философии, Леви-Стросс сближает ее с кантианством и неорационализмом, отмечая наличие отдельных общих позиций, которые, с нашей точки зрения, не отражают ее существенную новизну. Структурная антропология, пишет Леви-Стросс, «создает» свои объекты – структуры, которые относятся не к чувственной реальности, но являются научными конструктами, моделями. Следует различать социальные отношения как принадлежащие низшему уровню эмпирической реальности и их модели, структуры, которые относятся к формальному уровню теоретического конструирования. Лишь в самом общем смысле можно утверждать, что концепция Леви-Стросса располагается в целом в русле французской рационалистической традиции, для которой эталон науки – это математическая наука о природе.
43. «Генетический структурализм» Люсьена Гольдмана.
ГЕНЕТИЧЕСКИЙ СТРУКТУРАЛИЗМ –Cоциологическая школа в литературоведении, созданная в 1964 г. Л. Гольдманом. Методология “Г.с.” строилась в полемике с ранней марксистской “социологией содержаний”, которая, во-первых, рассматривала индивидуальное сознание писателя как простую копию коллективной “психоидеологии” данного класса, а во-вторых, считала, что классы способны изображать только свое собственное “социальное бытие”” – либо непосредственно, либо “переодевая” своих представителей в костюмы чужих эпох и культур.
Гольдман рассматривал любой человеческий акт как “значимый ответ” на ту или иную конкретную ситуацию, имеющий целью создать “равновесие” между субъектом действия и окружающим миром; нарушая при этом ранее существовавшее равновесие, человеческие поступки обеспечивают динамику культуры как непрерывного процесса разрушения старых и формирования новых структур.
Реальный субъект деятельности по Гольдману:
1) (“эмпирический”)отдельный индивид
2) (“романтический”) – различные социальные коллективы.
3) коллективы, представляющие собой сложную сеть межиндивидуальных отношений.
Поскольку всякий индивид одновременно принадлежит к множеству разных, социальных групп (классовых, политических, национальных, профессиональных, возрастных, имущественных и т.п.), каждая из которых стремится сформировать его индивидуальное сознание, это сознание всегда противоречиво и разорвано; поэтому ни один индивид не в состоянии ни создать связной картины мира, ни воплотить ее в продуктах культурного творчества. В классовом обществе только социальные классы способны вырабатывать “глобальное” “миропонимание”, или “видение мира”, поскольку только они стремятся к глобальному изменению или к глобальному сохранению наличных социальных структур (все остальные группы, преследуя более или менее частные цели, формируют лишь периферийные моменты сознания своих представителей).
В литературе, подчеркивая структурирующую и категоризирующую роль классового мировоззрения, принципиально разделяя предмет познания и объектов изображения в литературе, школа “Г.с.” вместе с тем отождествляет идеологию автора с идеологией его героев, а последнюю – с идеологией соответствующих классов, рассматриваемых как изолированные социальные группы.
Леви-Стросс четко и определенно построил свою структуралистскую концепцию на фундаменте психоанализа - особенно в том его варианте, который был разработан К.-Г. Юнгом, именно с обращением к мифологическому мышлению. "Если, как мы полагаем, - писал Леви-Стросс, - бессознательная умственная деятельность состоит в наделении содержания формой и если эти формы в основном одинаковы для всех типов мышления, древнего и современного, первобытного и цивилизованного... - то необходимо и достаточно прийти к бессознательной структуре, лежащей в основе каждого социального установления или обычая, чтобы обрести принцип истолкования, действительный и для других установлении и обычаев...". При этом Леви-Стросс опирался на фрейдовское различение подсознательного и бессознательного, а также на юнговское понятие "коллективного бессознательного". "Можно сказать, что подсознание - это индивидуальный словарь, в котором каждый из нас записывает лексику своей индивидуальности, и что бессознательное, организуя этот словарь по своим законам, придает ему значение и делает его языком, понятным нам самим и другим людям (причем лишь в той мере, в коей он организован по законам бессознательного)". Тяготение этнографа и философа Леви-Стросса к исследованию языковосимволических форм и даже, если можно так выразиться, "оязыковление" всей жизни (не столь и разговорчивых, часто не имеющих письменности) первобытнообщинных народов и поселений вовсе не случайно. Выдвижение на первый план языка и своего рода "языковая редукция" (сведение таких, например, социальных феноменов как социальные отношения, культурное творчество, искусство, к языковосимволическим формам их выражения) есть своего рода знамение времени. Язык, согласно раннему Леви-Строссу, именно в XX в. становится объектом усиленных исследований, которые заканчиваются впечатляющими и неожиданно точными результатами. "Из всех общественных явлений, видимо, только язык может подвергаться истинному научному исследованию, объясняющему способ его формирования и рассматривающему некоторые направления его последующего развития". Леви Стросс исходил из того предположения, что "различные формы общественной жизни представляют в своей сути нечто общее: все они - системы поведения, каждая из которых является некоторой проекцией не плоскость сознательного и общественного мышления всеобщих законов, управляющих бессознательной деятельностью духа".
Более конкретная "рабочая гипотеза", которая позволяла ЛевиСтроссу широко и масштабно осмыслить этнографический материал, состояла в следующем. Главное внимание должно быть привлечено к тем способам, с помощью которых система кровного родства биологического происхождения заменяется системой социального характера. Тогда брачные правила и системы родства предстают, согласно Леви-Строссу, как системы обмена и как особый язык, т.е. "как множество операций, обеспечивающих возможность общения между индивидами и группами индивидов". В той системе предельно и широко понятого языка, которая выделена для анализа, Леви-Стросс решающее значение придал не словам, а структуре. Не суть важно, рассуждает Леви-Стросс, создан ли миф каким-либо индивидуальным субъектом или заимствован из коллективной традиции (оба вида мифов, кстати, подвержены взаимодействию и взаимообогащению). "...Структура же остается неизменной, и именно благодаря ей миф выполняет свою символическую функцию". Существенно, согласно Леви-Строссу, что структуры едины для всех "языков", т.е. безразличны к материалу. Дело обстоит здесь примерно так же, как в случае мифов и сказок. Чтобы напечатать даже известные мифы, сказания, сказки разных народов, потребовалось бы много томов. "Но их можно свести к небольшому числу простейших типов, если за разнообразием действующих лиц разглядеть некоторые простейшие функции". Мифологическое мышление широко пользуется метафорами, символами и превращает их в способы постижения мира и человека; логика мифа, как и логика самих социальных отношений, построена на бинарных (двойных) оппозициях (высокий - низкий, день - ночь, правый - левый, мир - война, муж - жена, небо - земля и т.д.).
Клод Леви-Строс
Структурная антропология
Структурная антропология
Предисловие к французскому изданию
В недавно опубликованной статье Жана Пуйона1 есть фраза, которую я позволю себе привести в начале этой книги, поскольку в ней прекрасно выражено все то, что я хотел осуществить, хотя и часто сомневаюсь, в том, что мне это удалось: «Леви-Строс, конечно, не первый и не единственный, кто обратил внимание на структурный характер социальных явлений; однако ему принадлежит первенство в серьезном отношении к этому вопросу, что и позволило ему сделать из этой мысли все вытекающие из нее выводы» .
Я был бы счастлив, если читатели книги разделили бы это мнение.
Здесь представлены семнадцать из тех нескольких сотен работ, которые были написаны мной почти за тридцать лет. Некоторые из них утеряны; другие вполне достойны забвения. Я отобрал те из них, которые показались мне наиболее достойными, отложив в сторону имеющие чисто этнографический и описательный характер, а также теоретические труды, суть которых изложена в моей книге «Печальные тропики»2 . Две работы публикуются здесь впервые (гл. V и XVI); они присоединены к остальным пятнадцати главам, посвященным структурному методу в антропологии.
При подготовке данного сборника я столкнулся с трудностью, на которую мне хотелось бы обратить внимание читателя. Многие из моих статей были написаны на, английском языке и нуждались в переводе. В ходе работы я сам был поражен тем, насколько различны стиль и порядок изложения в статьях на том или другом языке. Я боюсь, что это обстоятельство может нарушить цельность впечатления от сборника.
Это различие, разумеется, отчасти объясняется социологическими причинами: при обращении к французскому или англосаксонскому читателю изменяются как образ мышления, так и манера изложения мыслей. Но существуют также и причины личного свойства. Как ни велика моя привычка к английскому языку, на котором я преподавал в течение нескольких лет, я пользуюсь им не вполне безупречно и свободно. Я думаю по-английски, когда пишу на этом языке, но иногда, сам себе не отдавая в том отчета, излагаю не то, что хочу сказать, а то, что Могу в пределах своих языковых возможностей. Отсюда и то странное чувство, которое я испытываю при попытке перевода своих собственных работ на французский язык. Я счел необходимым изложить все это потому, что читатель может испытать такое же чувство неудовлетворенности.
Я попытался устранить это затруднение с помощью очень свободного перевода, резюмируя одни абзацы и развивая другие. Французские статьи были тоже несколько переработаны. И наконец, я внес кое-где примечания, отвечая на критические замечания, исправляя ошибки или принимая во внимание новые данные.
Глава I. Введение: история и этнология
Более полувека прошло с тех пор, как Хаузер3 и Симиан изложили и противопоставили основные принципы и методы, характерные, с их точки зрения, для истории и социологии. Напомним, что главные различия между этими науками заключались в том, что метод, которым пользуется в основном социология, - метод сравнительный, а в истории принят монографический и функциональный метод . Оба автора, единодушно признавая подобное противопоставление, расходятся лишь в оценке значимости каждого из этих методов.
Что же изменилось за это время? Следует отметить, что история ставила перед собой скромные, но вполне определенные задачи, которые она с успехом разрешила. Для истории вопрос о принципах и методах больше не стоит. В отношении социологии дело обстоит иначе, и было бы неверно отрицать ее развитие. Мы займемся здесь, в частности, такими ее разделами, как этнография и этнология, давшими за последние тридцать лет богатые всходы в виде теоретических и описательных научных работ; правда, это достигнуто ценой конфликтов, разногласий и ошибок, за которыми угадывается перенесенный в область этнологии традиционный спор (насколько более откровенный в такой форме!) о противопоставлении всей социологии (и этнологии) в целом другой дисциплине - истории, рассматриваемой тоже во всей ее совокупности. В дальнейшем окажется, что, как ни парадоксально, основной тезис историков будет буквально подхвачен теми из этнологов, кто считает себя противниками исторического метода. Подобное положение нельзя было бы понять без беглого изложения его причин и без введения для большей ясности предварительных определений.
В этой работе мы не будем касаться самого термина «социология», поскольку он в этом веке не объединил еще все общественные науки, о чем мечтали Дюркгейм4 и Симиан. Если рассматривать ее в том понимании, которое еще принято в ряде европейских стран, включая Францию, то эта наука, занимающаяся изучением основных принципов социальной жизни и тех идей, которых люди придерживались и придерживаются по вопросам социальной жизни, сводится к социальной философии и не имеет отношения к нашей работе. Если же в ней видеть, как это имеет место в англосаксонских странах, совокупность позитивных исследований, посвященных организации и деятельности обществ наиболее сложного типа, то социология становится особого рода этнографической дисциплиной. Однако именно из-за сложности ее предмета она не может претендовать на столь же точные и богатые результаты, какими располагает этнография и изучение которых, таким образом, представляет с точки зрения методологии гораздо более общее значение.
Остается дать определение самой этнографии и этнологии. Мы установим между ними очень общее и условное, хотя и вполне достаточное для начала исследования, различие, утверждая, что этнография занимается наблюдением и анализом человеческих групп с учетом их особенностей (часто эти группы выбираются среди тех, которые наиболее отличаются от нашей, по теоретическим и практическим соображениям, не имеющим ни малейшего отношения к существу исследования) и стремится к наиболее верному воспроизведению жизни каждой из этих групп. Этнология же занимается сравнением предоставляемых этнографом описаний (цели этого сравнения будут изложены ниже). При подобном определении этнография приобретает одно и то же значение во всех странах; этнология же соответствует приблизительно тому, что в англосаксонских странах (где этот термин малоупотребителен) понимается как социальная и культурная антропология (социальная антропология занимается по большей части изучением социальных установлений, рассматриваемых как системы представлений, а культурная антропология - исследованием средств, обслуживающих социальную жизнь общества, а в известных случаях также социальных установлений, рассматриваемых как такие средства). Наконец, само собой разумеется, что если когда-либо удастся обобщить результаты объективного исследования сложных и так называемых первобытных обществ, позволяющие сделать выводы, универсальные с диахронической или синхронической точки зрения, то социология, достигнув тогда своего реального осуществления, автоматически утратит свое первоначальное содержание, отмеченное нами ранее, и займет по праву положение, к которому она всегда стремилась, увенчивая собой результаты социальных исследований. Мы еще не достигли этого.
Клод Леви-Строс
Структурная антропология
Структурная антропология
Предисловие к французскому изданию
В недавно опубликованной статье Жана Пуйона1 есть фраза, которую я позволю себе привести в начале этой книги, поскольку в ней прекрасно выражено все то, что я хотел осуществить, хотя и часто сомневаюсь, в том, что мне это удалось: «Леви-Строс, конечно, не первый и не единственный, кто обратил внимание на структурный характер социальных явлений; однако ему принадлежит первенство в серьезном отношении к этому вопросу, что и позволило ему сделать из этой мысли все вытекающие из нее выводы» .
Я был бы счастлив, если читатели книги разделили бы это мнение.
Здесь представлены семнадцать из тех нескольких сотен работ, которые были написаны мной почти за тридцать лет. Некоторые из них утеряны; другие вполне достойны забвения. Я отобрал те из них, которые показались мне наиболее достойными, отложив в сторону имеющие чисто этнографический и описательный характер, а также теоретические труды, суть которых изложена в моей книге «Печальные тропики»2 . Две работы публикуются здесь впервые (гл. V и XVI); они присоединены к остальным пятнадцати главам, посвященным структурному методу в антропологии.
При подготовке данного сборника я столкнулся с трудностью, на которую мне хотелось бы обратить внимание читателя. Многие из моих статей были написаны на, английском языке и нуждались в переводе. В ходе работы я сам был поражен тем, насколько различны стиль и порядок изложения в статьях на том или другом языке. Я боюсь, что это обстоятельство может нарушить цельность впечатления от сборника.
Это различие, разумеется, отчасти объясняется социологическими причинами: при обращении к французскому или англосаксонскому читателю изменяются как образ мышления, так и манера изложения мыслей. Но существуют также и причины личного свойства. Как ни велика моя привычка к английскому языку, на котором я преподавал в течение нескольких лет, я пользуюсь им не вполне безупречно и свободно. Я думаю по-английски, когда пишу на этом языке, но иногда, сам себе не отдавая в том отчета, излагаю не то, что хочу сказать, а то, что Могу в пределах своих языковых возможностей. Отсюда и то странное чувство, которое я испытываю при попытке перевода своих собственных работ на французский язык. Я счел необходимым изложить все это потому, что читатель может испытать такое же чувство неудовлетворенности.
Я попытался устранить это затруднение с помощью очень свободного перевода, резюмируя одни абзацы и развивая другие. Французские статьи были тоже несколько переработаны. И наконец, я внес кое-где примечания, отвечая на критические замечания, исправляя ошибки или принимая во внимание новые данные.
Глава I. Введение: история и этнология
Более полувека прошло с тех пор, как Хаузер3 и Симиан изложили и противопоставили основные принципы и методы, характерные, с их точки зрения, для истории и социологии. Напомним, что главные различия между этими науками заключались в том, что метод, которым пользуется в основном социология, - метод сравнительный, а в истории принят монографический и функциональный метод . Оба автора, единодушно признавая подобное противопоставление, расходятся лишь в оценке значимости каждого из этих методов.
Что же изменилось за это время? Следует отметить, что история ставила перед собой скромные, но вполне определенные задачи, которые она с успехом разрешила. Для истории вопрос о принципах и методах больше не стоит. В отношении социологии дело обстоит иначе, и было бы неверно отрицать ее развитие. Мы займемся здесь, в частности, такими ее разделами, как этнография и этнология, давшими за последние тридцать лет богатые всходы в виде теоретических и описательных научных работ; правда, это достигнуто ценой конфликтов, разногласий и ошибок, за которыми угадывается перенесенный в область этнологии традиционный спор (насколько более откровенный в такой форме!) о противопоставлении всей социологии (и этнологии) в целом другой дисциплине - истории, рассматриваемой тоже во всей ее совокупности. В дальнейшем окажется, что, как ни парадоксально, основной тезис историков будет буквально подхвачен теми из этнологов, кто считает себя противниками исторического метода. Подобное положение нельзя было бы понять без беглого изложения его причин и без введения для большей ясности предварительных определений.
В этой работе мы не будем касаться самого термина «социология», поскольку он в этом веке не объединил еще все общественные науки, о чем мечтали Дюркгейм4 и Симиан. Если рассматривать ее в том понимании, которое еще принято в ряде европейских стран, включая Францию, то эта наука, занимающаяся изучением основных принципов социальной жизни и тех идей, которых люди придерживались и придерживаются по вопросам социальной жизни, сводится к социальной философии и не имеет отношения к нашей работе. Если же в ней видеть, как это имеет место в англосаксонских странах, совокупность позитивных исследований, посвященных организации и деятельности обществ наиболее сложного типа, то социология становится особого рода этнографической дисциплиной. Однако именно из-за сложности ее предмета она не может претендовать на столь же точные и богатые результаты, какими располагает этнография и изучение которых, таким образом, представляет с точки зрения методологии гораздо более общее значение.
Остается дать определение самой этнографии и этнологии. Мы установим между ними очень общее и условное, хотя и вполне достаточное для начала исследования, различие, утверждая, что этнография занимается наблюдением и анализом человеческих групп с учетом их особенностей (часто эти группы выбираются среди тех, которые наиболее отличаются от нашей, по теоретическим и практическим соображениям, не имеющим ни малейшего отношения к существу исследования) и стремится к наиболее верному воспроизведению жизни каждой из этих групп. Этнология же занимается сравнением предоставляемых этнографом описаний (цели этого сравнения будут изложены ниже). При подобном определении этнография приобретает одно и то же значение во всех странах; этнология же соответствует приблизительно тому, что в англосаксонских странах (где этот термин малоупотребителен) понимается как социальная и культурная антропология (социальная антропология занимается по большей части изучением социальных установлений, рассматриваемых как системы представлений, а культурная антропология - исследованием средств, обслуживающих социальную жизнь общества, а в известных случаях также социальных установлений, рассматриваемых как такие средства). Наконец, само собой разумеется, что если когда-либо удастся обобщить результаты объективного исследования сложных и так называемых первобытных обществ, позволяющие сделать выводы, универсальные с диахронической или синхронической точки зрения, то социология, достигнув тогда своего реального осуществления, автоматически утратит свое первоначальное содержание, отмеченное нами ранее, и займет по праву положение, к которому она всегда стремилась, увенчивая собой результаты социальных исследований. Мы еще не достигли этого.
Таким образом, проблему отношений между этнологическими пауками и историей, обнаруживающую их внутреннее противоречие, можно сформулировать так: либо эти науки рассматривают явления в их диахроническом измерении, т. е. в их временной последовательности, и оказываются неспособными создавать на их основе историю, либо они пытаются пользоваться теми же методами, что и история, и в этом случае от них будет ускользать их измерение во времени. Попытка воссоздания прошлого, оказывающаяся бессильной подняться до истории, или желание построить историю настоящего без прошлого, внутреннее противоречие в этнологии в одном случае и в этнографии - в другом - такова, во всяком случае, дилемма, с которой эти науки, видимо, слишком часто сталкиваются по мере своего развития за последние пятьдесят лет.
Это противоречие мы находим не в классическом противопоставлении эволюционизма и диффузионизма, так как с этой точки зрения обе школы сходны между собой. Эволюционное направление в этнологии является прямым отражением биологического эволюционизма. Западная цивилизация представляется как наиболее продвинутый этап эволюции человеческих обществ, а первобытные группы - как «пережитки» предыдущих этапов, логическая классификация которых послужит тем самым выяснению порядка их возникновения во времени. Однако задача не столь проста: эскимосы, искусные в изготовлении орудий, очень примитивны с точки зрения их социальной организации; в Австралии же наблюдается обратное положение. Можно было бы умножить число примеров. Неограниченный выбор критериев позволил бы создать бесчисленное множество совершенно различных рядов. Неоэволюционизму Лесли Уайта [см. 837; 838; 839] тоже не удается преодолеть эту трудность; ведь если предлагаемый им критерий - среднее количество энергии, приходящееся в каждом обществе на душу народонаселения, - соответствует идеалу, принятому в определенные периоды и в определенных областях западной цивилизации, то трудно понять, каким образом пользоваться подобным критерием для громадного большинства человеческих обществ, где предложенная категория представляется по меньшей мере лишенной смысла.
