Церковь, Русь, и Рим

Минуя податливого митрополита Питирима, кн. Одоевский 1 и его товарищи поспешили возобновить неканоничную деятельность «Монастырского Приказа», которую умело сдерживал Никон. Эта деятельность, естественно, внесла смуту в Церковь.

Удалившийся патриарх со скорбью взирал на происходящие бедствия, тщетно ожидая, что царь одумается, - по его выражению, «отложит свой гнев». Многие бояре сокрушались о размолвке между царем и патриархом, пытались ее прекратить для общего блага, но все их старания встречали немедленный отпор вражеской партии. Из бояр, друзей Никона, поплатившихся за их дружбу, назовем Ордын-Нащокина и Зюзина, бывш. путивльского воеводу.

Узнав о Соборе 1660 г., созванном царем, Никон немедленно объявил его неканоничным, а проведение в жизнь пунктов «Уложения», касающихся Церкви, заслужило, с его стороны, суровые кары. В 1662 г. в Воскресенском монастыре, в торжественной обстановке, правительственные меры эти и их проводники в жизнь были Никоном анафематствованы как посягающие на права Церкви, присущие ей одной. Никон заявил: «Божественные законы не повелевают мирским людям возложенными Господеви обладати движимыми и недвижимыми вещами, ниже судити».

Получив неверные сведения, будто царь его ждет, Никон приезжал в Москву дважды - в 1662 и 1664 г., но враги его использовали это против патриарха и еще более настроили против него Алексея Михайловича.

Заметим, что добросовестные исследователи правды о Никоне Гюббенет, Николаевский и Пальмер неопровержимо доказали, что уход его вовсе не являлся отречением от сана (для чего иначе было ему дважды возвращаться в Москву в качестве патриарха?), а исключительно попыткой архипастырского воздействия на царя, чтобы заставить его пресечь антицерковные мероприятия «Уложения». Заметим, что в январе 1665 г., т.е. через семь лет после ухода Никона, Собор архиереев переговаривался с патриархом, что не могло бы иметь места, считай они Никона отказавшимся от патриаршества.

В том же 1665 г. враги Никона, разгневанные на митрополита Иону - заместителя Питирима-за то, что тот принял благословение от вернувшегося патриарха, отстранили его от местоблюстительства.

Патриарх, вынужденный окончательно покинуть Москву, уехал в свой монастырь, отрясая прах от ног, скорбя за царя и проклиная врагов Церкви. После этого он был уже лишен свободы передвижения, а его друзья сурово наказаны: кто ссылкой, кто конфискацией имущества.

Царь, желая вывести Церковь из неопределенного положения, стал готовиться к созыву «великого Собора». Прежде всего он послал грамоты к патриархам, прося их содействия.

Тут выступает на первый план Паисий Лигарид, о котором нужно рассказать особо.

Пантелеймон Лигарид-грек, уроженец острова Хиоса, крещенный православным, с 14-летнего возраста воспитывался в Риме. Став католиком, он был принят в знаменитую Греческую коллегию св. Афанасия, основанную Григорием XIII для миссионерства среди православных. Богато одаренный от природы, Лигарид скоро выделился среди других учеников. Он удостоился звания доктора философии и богословия и был рукоположен в священники восточного обряда в 1639 г.

Его товарищем по училищу был униат Неофит Родин. Еще в Риме оба стали писать сочинения, и Пантелеймон издал «Апологию Петра Аркудия», восхваляя этого ярого борца за унию среди греков и в Западном Крае.

Курия и иезуиты обратили особое внимание на столь ревностного питомца.

В 1642 г. Лигарид уже отправлен был, на средства «Конгрегации Пропаганды Веры», в командировку, как это видно из письма Льва Аллатия 2 Бертольду Нигузию от 1645 г.: «Пантелеон Лигарид три года назад удалился из Рима в Константинополь для посещения своего отечества - Хиоса, и для распространения в той стране римской веры» (курсив наш).

Приезд Л игарида в Константинополь совпал с беззастенчивым хозяйничаньем там латинян.

Только что перед этим патриарх Кирилл Лукарис был низложен с кафедры, благодаря интригам иезуитов.

Лигарид прикинулся ярым православным и некоторое время учительствовал в Яссах. Когда Иерусалимский патриарх Паисий I (1645-1661) после своего кратковременного пребывания на Константинопольской кафедре отправился обратно на Восток, его сопровождал Лигарид, завоевавший доверие святителя.

В Иерусалиме он постригся в монашество под именем Паисия 16 ноября 1651 г., а уже 14 сентября 1652 г. был наречен митрополитом Газским. По свидетельству иезуита Пирлинга, Лигарид продолжал получать субсидии из Рима для своей тайной работы. Восточные патриархаты в то время бедствовали и кормились преимущественно щедротами, получаемыми из Москвы. Лигарид же свободно разъезжал с Востока на Запад, не стесняясь в средствах.

В 1660 г. Паисий проживал в Молдавии, затем - в Польше, потворствуя латинству и служа в костелах.

Никон описал в «Разорении», как Лигарид всячески расшатывал православные обычаи в Молдавии, вдовым священникам разрешал вступать во второй брак, монашествующим - жениться, есть мясо и т.д. Кроме того, Лигарид выпустил в то время книгу «Комментарии на величание», свидетельствующую о его принадлежности к латинской ереси.

Обо всем этом митрополит Молдавский донес Восточным патриархам, но Лигарид умел выкручиваться. Однако преемник Паисия I, умершего в 1661 г., Нектарий Иерусалимский - человек более проницательный, на основании этих жалоб, отлучил Лигарида от Церкви «за многие и великие согрешения» (между прочим, противоестественные пороки, незаконное оставление своей Газской митрополии и тенденциозные сочинения против Церкви). Вскрылись также другие его писания, бросавшие тень на св. патриарха Фотия и восхвалявшие его врагов - римских пап.

Тем временем, Паисий, работая по разложению Православия, подружился в Польше с доминиканским монахом о. Ширецким, папским нунцием, и крупными униатскими деятелями. Благодаря им он изучил новое поприще, на которое Конгрегация Пропаганды Веры направляла своего талантливого агента, скрытого под мантией православного митрополита.

Получив соответствующие инструкции, Паисий отправился в путь и в феврале 1662 г. благополучно прибыл в Москву.

Видный и представительный, митрополит Газский без труда сумел обворожить доверчивого Алексея Михайловича и внушить ему уважение к своей учености. Весьма скоро он дал понять партии врагов Никона, что он ей сочувствует. Все же первое время он очень дипломатично воздерживался от выпадов против Никона и держал себя якобы делегатом Восточных патриархов, с достоинством и сознанием своего превосходства.

Царь определил ему жалование, соответствующее его рангу, а Лигарид истолковал ему пророчество Андрея Юродивого, что «белокурый народ, которому суждено овладеть Константинополем», это - народ русский.

Заручившись благосклонностью царя и изучив обстановку, Лигарид начал открыто действовать против Никона. Уже 29 декабря 1662 г. мы его находим на первом месте во время соборного заседания по делу патриарха. Митрополит Газский объявил, что он разделяет мнение покойного врага Никона - кн. Трубецкого, согласно которому патриарха следовало считать самовольно отказавшимся. 10 мая 1663 г. Лигарид - председатель всего архиерейского Собора, которому он доказал, что Никона нужно предать суду. Одновременно он пустил слух, будто Никон в гордыне своей уподобляет себя римскому папе и даже якобы жаловался в Ватикан.

С бессовестной ловкостью Лигарид стал внушать царю и боярам, что идея симфонии, верным поборником которой являлся Никон, в корне неправильна и что ею маскировался патриарх лишь в целях возвеличить себя наподобие римского папы, в ущерб царского достоинства. Можно себе представить, с каким ликованием ухватились за эту клевету враги Никона, в частности боярин Стрешнев, научивший пса своего благословлять наподобие ненавистного патриарха!

Подумать только, что подобной проповедью цезарепапизма занялся в Москве тайный униат, прибывший туда без всякого канонического полномочия от своего патриарха и без права учить в чужой епархии! Обвинив патриарха в покушении на царскую власть, Лигарид дал, наконец, его врагам повод законно добиваться низложения, чего так и не смог выполнить Собор 1660 г., да и сам колебавшийся Алексей Михайлович тогда воспротивился его решению.

Лигарид придумал сочетать свою теорию о цезарепапизме Алексея Михайловича с существовавшими уже антицерковными пунктами «Уложения» князя Одоевского. Власти царя он отводил безграничное право распоряжаться в церковных делах, прокладывая этим путь Петру I и его советнику - Прокоповичу (см. §6). Став в позу защитника царской власти от мнимого «папоцезаризма» Никона, Лигарид составил ряд лукавых вопросов, содержавших в себе будущие обвинения против патриарха. Вопросы эти он представил патриарху якобы от имени боярина Стрешнева, но Никон сразу раскусил обман и заклеймил Лигаридово учение как ложное и человекоугодническое, а его автора как обманщика.

Проф. Зызыкин подробно разбирает каждое из этих обвинений и пишет, что вопросы были задуманы так, чтобы вызвать Никона на ответы, выставляющие его «неправильно посвященным, получавшим чрезвычайные царские милости, но в гордости своей зазнавшимся, превышавшим свою патриаршую власть по отношению к архиереям, отрекшимся от патриаршества, не признающим соборной власти архиереев над собою, возносящимся в светскую сферу и обидчиком по отношению к царю». По теории Паисия, «царь сам мог созывать Соборы; обязанностью его было озаботиться о прекращении вдовства Церкви, церковное управление и суд исходят от царя, как от своего источника, царь имел право отбирать у патриарха данные ему полномочия по церковному управлению и, наконец, по-своему устраивать церковный суд и вручать его кому угодно» (см. проф. Зызыкин; op. cit.; т. II, с. 46).

Блестящие ответы патриарха, предостерегавшие царя от цезарепапизма, как от духа Антихриста, оказались ловко передернуты Лигаридом, извращены и представлены на суде как опасные для Церкви и престола теории гордеца - Никона.

Став полным хозяином положения, Паисий в 1663 г. использовал также другой козырь в борьбе против Никона. Раздув царскую власть в цезарепапизм и завоевав бояр-врагов Никона своей защитой их «Уложения», он выступил также и как лидер старообрядцев! Паисий принял участие в составлении их петиции против Собора 1660 г., в упреках царю из-за его вмешательств в церковные дела, в названии Воскресенского монастыря «Новым Иерусалимом» и, наконец, в исправлении богослужебных книг. Раскольники ставили Никону в вину то, что он в своей реформе смел сослаться на авторитет патриарха Паисия Константинопольского, «как будто наши пять патриархов-предшественников и цари ошибались». Пальмер пишет, что Лигарид составил эту петицию заодно с Семеном Стрешневым и старообрядцами.

Как мы уже писали, бояре, хотевшие использовать в свою пользу всякого врага Никона, вернули из ссылки протопопа Аввакума, позволив ему приобретать себе новых сторонников. Теперь же и бояр и старообрядцев объединил в стремлении свалить Никона митрополит Газский.

После неудачной попытки Никона вернуться в Моекву в 1664 г., с ведома царя враги лишили патриарха свободы общения с внешним миром и наказали его сторонников. Письма его к Константинопольскому патриарху перехватывались, как и патриаршие письма к Никону. Так, до суда судьба Никона была предрешена. Напрасно Никон еще в 1663 г. пытался раскрыть глаза царю, указывая, что Паисий «не имел доказательств о посвящении и свидетельства от Восточных патриархов о том, что он действительно епископ, что таковых нельзя принимать без удостоверения, согласно божественным законам, что принимающие таких лиц сами низвергаются, по 33 и 37 Лаод. И 9 Карф. Правилам, а «молящиеся с еретиком подвергаются отлучению» (45 Апостольское правило).

Лигарид имел наглость сам произвести следствие в Воскресенском монастыре касательно ухода Никона, и патриарх лично сказал ему, что все знает о его неправославии.

Несмотря на это, царь счел возможным весной 1664 г. назначить Паисия, до Ионы, местоблюстителем патриаршего престола по переводе митрополита Питирима в Новгород, а также утвердить его председателем Собора!

В декабре 1665г. Никон, видя, что Лигарид укоренился в Москве, решил написать о нем патриарху Константинопольскому Парфению IV (1665-1668) следующее: «Я писал царскому величеству, что недопустимо принимать таких лиц без удостоверения, согласно Божественному Правилу, говорящему: «входящий в овчий двор не через дверь, есть вор и разбойник…». Но на это не было обращено внимания и царь следовал ему во всем… Он слушает его, как пророка Божьего, о котором знающие его говорят, что он раскольник…Посвящен в дьяконы и священники папским авторитетом. Здесь ничего не делает, подобающего епископу, ест мясо и пьет перед литургией и совершает содомию. Но всех лиц, так свидетельствующих о Паисии, царь сослал в разные места».

Письмо это было перехвачено, вызвавши ярость Лигарида. Сообщники Лигарида монахи Мелетии 3 и Стефан привезли в Москву грамоту о назначении Паисия экзархом Константинопольского патриарха и представителем его для разбора дела Никона.

В 1666 г. царь все же послал секретно клирика Савву в Константинополь проверить это и оказалось, что грамота была подложной. Парфений сообщал царю в ответ, что «Лигарид и не лоза Константинопольского престола».

Однако и это не побудило Алексея Михайловича прогнать Паисия, столь нужного ему против Никона!

Опрошенные письменно, Восточные патриархи, несмотря на то, что Лигарид и его сообщники в своих грамотах постарались всячески оклеветать Никона, ответили уклончиво. Нектарий Иерусалимский прямо написал царю, что основывать суждение на одном свидетельском показании является противно канонам.

В ноябре 1666 г. стараниями царя и Лигарида в Москве открылся так называемый «Большой Собор» (которые продолжался до мая 1667 г.). По канонам, судить патриарха мог лишь Собор других патриархов. В Москву же приехали только Паисий Александрийский и Макарий Антиохийский. Первый уже год как не находился на своей кафедре, которую занимал Иоаким I (1665- 1667), а истинную причину своего отъезда в Москву он скрыл от Парфения IV, объяснив его обычной поездкой за милостыней. Макария, находившегося в Грузии, куда он тоже ездил за милостыней, уговорил ехать в Москву Мелетий по совету Лигарида от имени Алексея Михайловича.

Одним словом, тут были ловко использованы Лигаридом, с одной стороны, крайняя нищета этих патриархов, с другой - политический престиж царя, их единственного благодетеля, которому нельзя было отказать в просьбе приехать.

Сам же Лигарид поспешил ввести обоих патриархов в заблуждение своим подложным титулом экзарха и представителя патриарха Вселенского Парфения, а также заверив их, что и Константинопольский патриарх осуждает Никона, что было вымыслом.

Судить Никона эти патриархи могли только при согласии двух других, какового не имелось. Следовательно, как и подчеркнул Никон во время суда, вся процедура была незаконной, как и приговор.

Заметим, что патриарх Нектарий Иерусалимский высказал свое мнение о деле Никона царю еще в 1664 г., посоветовав ему позвать Никона обратно на кафедру, которую он оставил «за непослушание некоторых». Нектарий также просил царя «показать Никону свое послушание, Так же и Парфений IV и Дионисий III Константинопольские стояли за примирение царя с патриархом и никогда не уполномочивали Паисия и Макария представлять Константинопольский и Иерусалимский престолы в Москве! Ненормальность положения патриархов, постоянно смещаемых турками в угоду Риму, Лигарид и враги Никона использовали как нельзя лучше.

Царь, настроенный Лигаридом до крайности враждебно к своему бывшему другу, стал главным обвинителем Никона на суде. Патриарха заставили стоять в течение десяти часов, опираясь на посох. Ответы его поражают мудростью, выдержкой и сознанием своей правоты.

Стоит ли говорить, что закулисным «импресарио» недостойной комедии суда был неизменный Лигарид? Им были старательно вычеркнуты из протоколов все обвинения, брошенные Никоном боярской группе, а также его диалог с царем, из которого видно, что Алексей Михайлович старался подавить противоположными чувствами движения своей совести.

Кроме того, патриархам преподносились некоторые обвинения против Никона в толковании Лигарида, в отсутствии самого обвиняемого. Никона непрестанно прерывали в объяснениях, лишая слова, извращая его речи и т.д. Преднамеренно судьи старались главным пунктом обвинения выставить оскорбление и унижение патриархом царя. Среди прочих обвинений, представленных двум патриархам в записке Лигарида, значилась клеветническая выдумка якобы Никон желал возвысить Московский патриарший престол над Александрийским, т.е. захватить третье почетное место в Вселенской Церкви! Эта ложь была рассчитана, чтобы возбудить против Никона Паисия Александрийского.

12 декабря 1666 г. судебный приговор был прочитан Никону в Чудовом монастыре. Он почти дословно выражал обвинения, составленные Лигаридом в псевдострешневских вопросах-ответах. В приговоре значилось, между прочим, следующее: «Он досадил великому государю и возмутил все государство, вдаваясь в дела, не относящиеся до патриаршего сана и власти. Самовольно отрекся от патриаршества и оставил паству; однако продолжал действовать архиерейски. Устроял монастыри с неподобающими названиями: Новый Иерусалим, Голгофа, Вифлеем, Иордан и др., глумяся и ругаяся над Божественными вещами. Явился на Собор несмиренно и поносил здесь патриархов и греческие правила; в своих письмах к патриархам называл царя латиномудрствующим и его мучителем, также синклит и всю Российскую Церковь - впадшею в латинские догматы» и т.д.

Подчеркнем тенденциозность этого последнего обвинения. В перехваченных письмах Никона к патриарху Константинопольскому патриарх действительно обличал в латинстве вовсе не царя и Русскую Церковь, а одного Лигарида, как тайного латинянина, задавшегося целью извратить по-своему русское Православие! Абсурдность таковых обвинений подробно доказана в блестящих анализах Пальмера и проф. Зызыкина.

Никон был судом лишен патриаршего и архиерейского сана и простым монахом отправлен в заточение в Ферапонтов монастырь. Совершившееся беззаконие он оценил по достоинствам, возложив ответственность за приговор на Алексея Михайловича, а главную вину за все на враждебную государству боярскую фракцию.

Любопытно, что совесть мучила царя жестоко. На другой же день после низложения Алексей Михайлович послал к Никону боярина Родиона Стрешнева, прося благословения у своей жертвы! Никон категорически отказался, заявив: «Если бы благоверный царь желал от нас благословения, то не оказал бы нам такой немилости», и отверг богатые царские подарки на дорогу. Во время пребывания Никона в Ферапонтовой монастыре царь несколько раз пытался получить от него прощение, причем, режим заточенного то смягчали, то делали более суровым, дабы достичь от ссыльного патриарха большей мягкости. Однако Никон так и не простил его. Полное разрешение он соглашался дать под епитрахилью лишь при условии возвращения его из ссылки в Воскресенский монастырь.

После многократных просьб царя Никон послал ему благословение и прощение лично за себя , т.е. за обиды, нанесенные ему как человеку, но как патриарх полное прощение он царю обещал при условии аннулирования приговора нечестивого суда. Он повторил ему страшное проклятие, брошенное при последнем их свидании во дворце: «Кровь моя и грех тех буди на твоей голове!”

Мы уже знаем теперь, кто были те главные виновники смуты, потрясшей Церковь и основы русской государственности.

Вернемся к Московскому Собору. На место сосланного Никона патриархом был избран 31 января 1667 г. архимандрит Троице-Сергиева монастыря - Иоасаф II (1667-1672). Собор занялся различными вопросами церковной администрации и принял ряд решений касательно старообрядцев, которых Собор 1666 г. ограничился торжественно призвать к повиновению. Однако как мы видели, враги Никона и Лигарид способствовали усилению раскольников, использовав их как союзников против патриарха. Теперь следовало исправить допущенную ошибку и Собор внес в первую главу своих деяний («Предел освященного Собора») следующее решение: «Сие наше соборное повеление и завещание (о новоисправленных книгах и обрядах) повелевает всем хранить неизменно и покоряться Св. Восточной Церкви. Аще ли же кто и не покорится Св. Восточной Церкви и сему освященному Собору или начнет прекословить и противиться нам, мы… аще будет от священнаго чина, извергаем и обнажаем его всякого священнодействия и благодати и проклятию предаем . Аще от мирскаго чина, отлучаем и чужда сотворяем от отца и Сына и Св. Духа и проклятию и анафеме предаем , яко еретика и непокорника и от православнаго всесочления и стада и от Церкви Божья отсекаем, яко гнил и непотребен уд, дондеже вразумится и возвратится в правду покаянием». Постановление это было отцами Собора скреплено, подписано и положено в Московском кафедральном соборе 13 мая 1667 г.

Помимо этого решения, завершающего реформу только что осужденного Никона, Собор коснулся и пресловутого Монастырского Приказа. Как было сказано, это учреждение за время отсутствия Никона успело нанести чувствительный вред Русской Церкви, к пущей выгоде нескольких привилегированных бояр 4 . Собор попытался ограничить права этого Приказа, а также высказался о неприкосновенности церковного суда, что тоже было предметом постоянных забот Никона. Завершая деяния Собора 1666 г., отцы отменили суждения Стоглавого Собора, касающегося сугубой аллилуйи и двуперстия, признанных неподобающими.

Не менее знаменательно было торжественное подтверждение Собором древней «симфонии властей». Любопытно заметить, что Никон, мужественный защитник и проводник в жизнь таковой, за несколько месяцев до этого пал жертвой своей верности гармоническому сочетанию власти патриарха и царя - основы самодержавной русской монархии.

Оклеветанный Лигаридом, он был обвинен в «папоцезаризме» за то, что решился всемерно бороться против антиканоничных мероприятий светской власти, предвещавших Петровский абсолютизм.

И вот, Московский Собор, встревоженный явными злоупотреблениями светской власти, на их глазах мутившими церковную жизнь, разбирает в присутствии царя и двух патриархов ту же теорию симфонии.

Патриархи заявили в заключение: «Да будет признано, что царь имеет преимущество в делах гражданских, а патриарх - в делах церковных, дабы, таким образом, сохранилась целою и непоколебимою во век стройность церковнаго учреждения».

Все члены Собора воскликнули: «Сие есть мнение Богоносных отец! Так мыслим все! Да живет на многие лета добропобедный и непобедимый наш царь!”

Это официальное признание со стороны Русской Церкви святоотеческой теории было отвержением принципа цезаропапизма, проповеданного Лигаридом, и признанием традиций церковно-государственных отношений, установленных византийской «Эпанагогой».

Эта теория царской власти, подтвержденная на Соборе 1667 г., была последним выражением свободного соборного гласа Русской Церкви об этом предмете, а также торжеством заточенного Никона, эту теорию защищавшего.

Осудив Никона, патриархи Паисий и Макарий обратились к царю с просьбой помочь им вернуться на свои кафедры, что удалось сделать через преемника Парфения IV, патриарха Константинопольского Мефодия III (1669-1671). Кое-как объяснили они своим собратьям выпавшую на их долю необходимость судить Никона и, в конце концов, всем пришлось записать в диптихи имя нового патриарха российского Иоасафа II.

Лигарид торжествовал и на радостях попросил царя повысить его жалование.

Однако едва успели патриархи Паисий и Макарий уехать из Москвы, как известный нам Нектарий Иерусалимский, услыхав о действиях Лигарида в Москве, крайне встревожился такими вестями. Он написал Парфению IV, что митрополит Газский, неканонично отсутствующий из своей митрополии, - латинский еретик, которого «следовало бы держать взаперти, чтобы он не ушел к своему старому господину - Римскому папе, выдав ему государственные секреты». Кроме того, оба патриарха разобрали старое сочинение, написанное Лигаридом еще в Иерусалиме: «Историю Иерусалимских патриархов». Оказалось, что тайный униат сумел пропитать и эту книгу латинским духом. В 1668 г. патриархи Константинопольский и Иерусалимский торжественно анафематствовали Паисия как врага Церкви, и Нектарий написал Алексею Михайловичу следующее: «Даем подлинную ведомость, что Паисий Лигарид отнюдь не митрополит, не архиерей, ни учитель, ни владыка, ни пастырь, потому что столько лет, как покинул свою епархию, и, по правилам св. Отец, архиерейского чина лишен. Он с православными православен, а патины называют его своим и папа Римский берет от него ежегодно по двести ефимков; а что он, Паисий, брал милостыню для престола Апостольской Соборной Церкви, то, лютый волк, послал с племянником своим на остров Хиос».

Лигарид пожаловался на патриарха Нектария логофету Константинопольской Церкви, что тот его оклеветал, и просил заступничества перед царем, который действительно написал в Константинополь и в Иерусалим, что «Лигарид принес много пользы и довел царство до доброго конца»(!)… Однако патриарх Иоасаф II получил в 1670 г. от Досифея Иерусалимского - преемника Нектария - сообщение, что Лигарид окончательно отлучен от Церкви не только за латинство, но и за противоестественные пороки. Тут, несмотря на все усилия царя реабилитировать Лигарида, пришлось считаться с фактами. Запрещенный Паисий был удален в Киев.

Таковы были, однако, его заслуги перед царем за осуждение Никона, что, несмотря на постоянные интриги его против Киевского митрополита и назойливые требования от царя прибавок жалования, ему все прощалось.

Удивительно, что составление характеристики Никона и всей истории его дела, в котором Лигарид сыграл столь роковую роль, опять таки были поручены именно ему. Анафематствованному дважды, обличенному латинянину, царь не погнушался поручить такую ответственную задачу! Поэтому не следует особенно удивляться, что наши историки Карамзин, С.Соловьев, Каптерев, Костомаров и Ключевский основывали свои суждения о Никоне ошибочно: их источником была правительственная официальная реляция о всем деле, главным автором которой был Паисий Газский. «Разорение» же, сочиненное Никоном, так и осталось до сих пор лежать неизвестным в Воскресенском монастыре. Рукопись эту видел блаженнейший митрополит Антоний (Храповицкий) - большой почитатель Никона 5 .

Умерший на покоев Киеве в 1678 г., Лигарид вряд ли особенно тяготился тем, что патриарх Иерусалимский так и не снял с него запрещения. Какое значение это могло иметь для латинского «троянского коня», преуспевшего там, где в течение стольких веков разбивались хитрейшие папские планы?! Цель была достигнута, а что касается средств…

Сразу же после осуждения Никона польские собратья пишут Лигариду восторженные письма, поощряя на новые успехи против схизматиков. Письма эти исходят не только от его старых друзей-доминиканцев, поздравлявших Лигарида от имени нунция папы Климента IX, но и от самого короля Яна-Казимира. Все восхищены были «службой» Паисия в Москве! В ответ митрополит Газский, всю жизнь любивший наживу, прежде всего просит нунция выхлопотать ему от «Конгрегации Пропаганды Веры» ежегодную пенсию в размере 200 дукатов.

В.Пальмер («The Patriarch and the Tsar», т. V, с. 741-742) приводит письмо нунция от июля 1668 г. к кардиналу Роспильози, просящее поощрения для митрополита Газского, «который все более и более почитается всеми за делание столь священного дела и которому он заставил написать доминиканца о. Ширецкого, хорошо его знавшего». Копия письма о Ширецкого Лигариду была приложена к письму, адресованному кардиналу.

Отец Ширецкий написал Паисию, что рассказал нунцию о работе, проводимой им в Москве, о его радении «за истинную веру», а также о стараниях его соединить Греческую Церковь с Римской!

В своем письме от 25 сентября 1668 г. Лигарид ответил Ширецкому следующее: «Никто здесь не слушает на такие темы (об унии). Я сам - единственное лицо, которое могло бы проводить это дело и который воспламенен самым горячим усердием видеть успех его . Я подавлен несчастьями, преследуем заговорами, окружен клеветами 6 . Пусть Святая Пропаганда рассмотрит внимательно и определит, как вдохновил ее Святой Дух, через милость и благодать нунция, которого я прошу повлиять в этом деле, помня, что патриарх Московский Иоасаф II сделает все, что может, чтобы лишить меня всякого места в рядах духовенства, выталкивая меня и отсекая всякую нить моей надежды быть выбранным в патриархи . Прошу тебя, как отца, не оставить ни одного камня не перевернутым, чтобы сделать что-либо для меня». Следуют его приветствия архиепископу Николаю - польскому примасу.

Приводя это послание, ясно рисующее нам истинный облик Лигарида, проф. Зызыкин подчеркивает тайный замысел коварного униата - стать, подобно Исидору, во главе Русской Церкви, дабы, наконец, завершить унию с Римом. Это явилось бы неожиданным финалом всего дела Никона, неосмотрительно порученного царем митрополиту Газскому. К счастью, вышеупомянутое послание патриарха Нектария сорвало план Св. Пропаганды. В этом же письме к о. Ширецкому Лигарид жалуется на то, что Нектарий смог написать царю подобное послание, положившее предел его мечтам сделать в Москве столь необыкновенную карьеру. Он умоляет своего друга выхлопотать в Риме пенсию для него, попавшего в беду. На самом деле, как мы видели, царь не забывал Лигарида и не прекращал ему выплаты приличного содержания в Киеве.

Эти знаменательные документы были взяты в архивах Польской Нунциатуры и опубликованы в 1859 г. ученым Тейнером (Theiner) в Риме, в ватиканском сборнике, озаглавленном «Monuments historiques, relatifs an regne d’Alexis Michailovitch». Их приводят в своих трудах В.Пальмер и проф. Зызыкин. Из них видны истинные побуждения Паисия в деле Никона: помимо жажды обогащения, развалить Русскую Церковь, заняв место законного патриарха, им оклеветанного не только на суде, но и перед Историей. Плану захвата патриаршей власти Паисием, к счастью, помешало соборное избрание Иоасафа И.

Суд над Патриархом Никоном (1660 г.)

Суд над Патриархом Никоном (1660 г.)

Если бы царь Алексей не пригласил к делу о Никоне и о книжно-обрядовых исправлениях греков, может быть, исход всех этих дел был бы мягче, тактичнее, справедливее и безболезненнее. Но греки оказались приглашенными уже и на этот чисто русский собор 1660 г. Вопрос, заданный царем этому собору, сводился к определению точного значения случившегося отречения патр. Никона от патриаршего служения. Затем, если отрекшийся от патриаршего служения Никон имеет за собой какое-то звание, чин и достоинство, то как должно быть обставлено избрание преемника ему и как точно должны быть очерчены права и власть этого преемника?

Когда в самом же начале мнения русских архиереев оказались несогласными, царь решительно поторопился пригласить к соборованию всех в тот момент случайно обретавшихся в Москве по делам милостыни греческих иерархов: Кирилла Андросского, Парфения Фивского и Нектария Погоянинского. Греки нашли Никона формально виноватым, но соблюли свой собственный интерес восточного достоинства и греческого патриотизма. Осуждая Никона за его тактику, греки наряду с предложением неизбежного соборного осуждения и канонического наказания Никона, в отличие от русских иерархов, сопроводили свое заключение по данному делу своеобразным и не лишенным смелости горячим ходатайством за Никона, как друга и приверженца греческого авторитета в делах канонических и вероучительных. Они писали: «Явлено есть всем, яко от всех бывших патриархов прежде на Москве, ин не возлюби нас — греков, яко же святейший господин Никон патриарх. И чину восточные церкве не последова ин, якоже сам он. И еще и есть друг наш зело, но что можем сотворити от божественных правил и законов? Не возмогохом творити инако, токмо писати всю истину». Признали, что добровольно отрекшийся от престола иерарх не должен стремиться к возвращению на него.

Отдав дань строгой законности и очевидному для них общему настроению против личности Никона, греческие иерархи не отказывают себе в смелости мысли и в их греческих симпатиях к оригинальному русскому патриарху. Они прямо подсказывают царю Алексею, как законному по теократическим понятиям возглавителю церковного управления, что православный царь, поступая по формальной законности, не связывается однако последней. Он властен поступить и по высшей мудрости власти, которая выше и строгости и милости, сочетая и то и другое в самодержавном синтезе. Немного нескладно и туманно, но по существу ясно, греческие архиереи призывают царя Алексея к творческому и истинно царскому преодолению создавшегося конфликта. Они пишут: «стоит токмо власть и воля в совете и власти тишайшего царя, собора и синклита. Аще им есть (Никон) нужный и потребный, то снисходити, паки призвати его на престол его есть возможно, якоже является в писании, еже и бысть иногда»… «Зане аще господин Никон в прочих внешних вещех и во отречении своем погреши, яко человек, но в догматах благочестивые и православные веры бе благочестивейший и прав, ибо апостольских и отеческих преданий восточные церкве бе зело ревнитель. И сего ради, аще от престола своего сам отринуся, достоинство же священства благоутробием святаго твоего царства и святаго собора приличным образом да имать священство за некое малое утешение, якоже повелит святое твое царство. И да не явимся тяжки в том, молим великое твое царство».

Но этого, по-видимому, искреннего «мужества» греков хватило не надолго. Подавляющее царско-боярское, а за ним и русско-архиерейское большинство предрешило безоговорочное осуждение Никона и призывало греческое меньшинство лишь к подтверждению добываемых из Кормчей оснований к такому осуждению. Собор длился с перерывами много месяцев. И греки не могли ничего возразить против подавляющего аппарата канонических цитат. Особенно разительным против Никона оказалось 16-е правило Двукратного Собора: «безумно убо есть епископства отрещися, держати же священства». Комментарий к этому правилу Матвея Властаря гласил: «который архиерей отречется престола своего и стада своего, да обнажится абие и священства своего». Поэтому и постановление собора 1660 г. было так радикально: «Чужду быти Никону патриаршескаго престола и чести, вкупе и священства и ничим не обладати».

Ученым консультантом на этом соборе оказался знаменитый, неподкупной морали инок, Епифаний Славинецкий. Он усумнился в текстуальной точности этих канонических справок, признанных и греческими архиереями, и подал поэтому на имя царя свое особое мнение такого содержания: «Грекове на соборе из своей книги греческия речения прочтоша: «безумно убо есть епископства отрещися, держати же священства». И рекоша сия речения быти правило шестонадесятое перваго и второго собора. И аз разумех истинное быти правило перваго и второго собора, не дерзнух прекословити и изволение свое дах на низвержение Никона, бывшаго патриарха. Но сия сотворих сего ради, яко прельстихся греческим речением яже ни в словенских, ни в греческих правилех не обретаются. Сего ради, понеже истинное правило греческое прочтох и сих речений: «безумно бо есть епископства отрещися, держати же священства» не обретох, изволения моего на низвержение Никона, бывшаго патриарха, отрицаюся, яко неправильнаго и неправеднаго и каюся».

Это самое заявление и еще особое мнение архимандрита Игнатия (Полоцкого монастыря), что дело о патриархе нельзя решить без участия вселенского (КПльского) патриарха, усилили сомнения царя Алексея и побудили его еще отсрочить окончательное решение по этому делу. Никон с своей стороны тоже не молчал и обозвал этот собор «не точию сонмищем иудейским, но и бесовским». Дело запуталось и временно встало на мертвую точку.

Тут в феврале 1662 г. в Москву прибыл грек-проходимец, лже-митрополит Газский Паисий (Лигарид). Из выучеников римской Коллегии св. Афанасия. Он был послан, как платный миссионер униатства, в конгрегацию пропаганды в КПль. Отсюда он уехал в Валахию под видом законоучителя в семью Валашского господаря. Здесь он полемизировал с протестантами и этим прикрывал свое тайное латинство. В Валахии Паисий втерся в доверие к проживавшему тут подолгу в своих «приклоненных» монастырях Иерусалимскому патриарху, по имени тоже Паисию. От его же имени Лигарид съездил в Палестину и там устроил себе поставление на митрополию Газскую. В то же время, как доказал теперь документально по Ватиканскому архиву проф. Е. Шмурло, Паисий писал в Рим доклады о своих миссионерских успехах и требовал высылки себе очередного жалованья. Изучив в Валахии церковно-славянский язык, Паисий пробрался в киевщину, а оттуда стал стремиться в богатую и наивную Москву. Тем временем авантюра Паисия начала вскрываться. Обманутый им Иерусалимский патриарх Паисий лишил Лигарида его Газской кафедры и самого архиерейского сана. Это засвидетельствовал в 1659 г. Иерусалимский патриарх Нектарий.

Но Москва этого еще не знала и допустила П. Лигарида и до сослужений, и до участия в хиротониях, и до соборного следствия и суда над русским патриархом. Печальный пример исконного русского идеализма в отношении к нашим старшим восточным собратьям по православию.

Паисий с его блеском учености и хорошо подвешенным языком, быстро создал себе в Москве шумную рекламу. Он сразу не без цинизма использовал ее и материально. Атаковал царя и правительство рядом денежных ходатайств в связи со множеством греческих церковных нужд. К Паисию, как высококомпетентному специалисту потянулась вся церковная Москва. В том числе и скучающий патриарх Никон начал изливаться в письмах к Лигариду, жалуясь на царя, на бояр и всех своих противников. Как он был наивен! Для Паисия эти письма были истинным кладом. От Никона Паисий не мог для себя ждать уже ничего. От царя же и бояр он ждал всех нужных ему милостей. Он поспешил предложить свои услуги господствующей партии, чтобы утопить Никона окончательно. Двоедушный софист мог работать в каком угодно направлении.

Боярин С.Л. Стрешнев поставил Паисию свои 50 вопросов, и Паисий дал на них свои ответы. Документ представлен был царю. И кампания началась. После этих резко враждебных Никону и эффектных для правительственной Москвы ответов Паисия Лигарида, он вошел у бояр и при дворе прямо в моду. Ему отдали на отзыв деяния собора 1660 г. (!).

В отзыве о соборных деяниях Паисий начинает с откровенной лести царю: «А что в том деянии написано, что царь благочестивый должен имети о святых церквах попечение и то добре написано. Потому что благочестивый царь и бо то венчанный должен не точию царство свое законно управляти и о подданных своих прилежание имети, но и о церкви Божии, яко первородный сын ея, пещися и защититель тоя быти… И в соборном деянии то написано зело изрядно, что христолюбивые гречестии монархи вселенские соборы собирали». На вопрос, может ли царь без патриарха сам собирать соборы? Паисий, ничтоже сумняся, отвечает положительно: «потому что царь есть первородный сын св. восточныя церкви и защититель благочестивыя веры». Для внушения царю Алексею смелости для суда над Никоном Паисий довольно хитроумно ссылается на авторитет папы Григория Двоеслова, писавшего о первых четырех вселенских соборах: «я де деяния четырех вселенских соборов приемлю равно, как четырех евангелистов». Вывод Паисия: «коль велико и честно богодарованное повеление царей благочестивых!» Внушая царю Алексею мысль о праве царей собирать соборы и без воли патриархов, Паисий льстиво умиляется царским вопросником, предлагавшимся к обсуждению на соборе 1660 г. Паисий пишет: «я тем его царского величества предивным вопрошаниям удивляюсь и златыми их называю. Достойно те его государские слова изобразить на адаманте. И яко же благоверный Константин, первый царь христианом на вселенском первом соборе ко отцем богоносным провещал чудные речи, подобне и великий государь наш, яко новый Константин, свои государские слова учинил к освященному чину». А самые деяния собора 1660-го года, и без того неприведенные в действие, Паисий раскритиковал за их будто бы антицарскую тенденцию. Практический совет Паисия сводился к тому, чтобы царь для верности суда над Никоном пригласил в Москву всех четырех греческих патриархов. Через это Паисий надеялся реабилитировать и себя авторитетом всех четырех патриархов, в чем и не ошибся.

По Паисиеву совету царь и бояре решили вызывать всех патриархов. Были составлены и датированы 22.XII.1662 г. к восточным патриархам грамоты, приглашавшие их прибыть в Москву. Заранее посылались и денежные дары приглашаемым. Повез грамоты на Восток земляк и друг Лигарида и его диакон — грек Мелетий. Услыхав об этом Никон написал царю, что напрасно дело доверено Мелетию, подделывателю чужих подписей и воришке. А Мелетию действительно поручено было осветить дело Никона всем патриархам в живом личном докладе. Самоочевидно, что доклад этот был простым пересказом всей аргументации и всех враждебных Никону выводов самого Паисия Лигарида.

Но за домашними пределами Москвы во всем греческом мире о Никоне уже составилось не только не враждебное, но прямо дружественное мнение, как о редком грекофиле. И вдруг этого друга греков почему-то судят и свергают с престола! Мелетий рапортует Лигариду, что у Никона на Востоке много защитников. Например, в КПле было получено письмо одного антиохийского грека — архимандрита из молдавских Ясс. Архимандрит этот приравнивает Никона к Златоусту, говорит о любви к нему царя; что царь приходит к патриарху ночью тайком от бояр, терроризующих его; что Никон поддерживает царя в войне против татар, а ленивые бояре предпочитают пребывать в сладостном житии на Москве. «Ктому же, рече, Никона ко греком быти благохотна и к патриархом милостива и зашитника зельнейшего восточные церкве догмат». «Сие не точию не присутствуя, но и пред лицем патриархов присутствуя, изблева той архимандрит антиохийский, и по всему КПлю ходяще мене ища да мя гаждает». Нашлись и другие греки, почитатели Никона, которые писали и лично являлись к патриархам, агитируя за Никона и против Мелетия.

Все это произвело впечатление на патриархов. Совсем не желая оказаться врагами столь редкостного для них друга на Московском троне, греческие иерархи стали ссылаться на опасность для них поездки в Москву со стороны турок. Греческие иерархи задумали сначала отписаться от приглашений в Москву путем составления общего трактата по вопросу о взаимоотношениях властей, царской и патриаршей, дабы на основания этих общих предпосылок русские архиереи уже сами соборно решали прикладной вопрос о личности Никона. Для самих восточных казус смещения патриарха и замены его другим был делом обычным, не представляющим никакого вопроса. Еще менее их интересовали богослужебные книги и обряды на неведомом им славянском языке. Необходимости их личного путешествия в Москву они понять не могли. Выразителем их мнения явился Иерусалимский патриарх Нектарий. В 1664 г. он особо протестовал против задуманного осуждения Никона. Нектарий не видел для этого никаких серьезных оснований. Пройдоху Паисия Лигарида в Иерусалиме знали с наихудшей стороны, и участие его в деле Никона находили подозрительным. Архидиакон Нектария, а впоследствии его знаменитый преемник по Иерусалимскому патриаршеству Досифей, писал Лигариду личное укоризненное письмо, упрекая Лигарида в интригах. КПльский патриарх Дионисий также передал свое мнение царю, что последний лучше сделал бы, если бы возвратил Никона. А преемник Дионисия на КПльской кафедре, патриарх Парфений, пользуясь своим в ту пору особенно веским приматом над другими патриархами, решил даже прибегнуть к отставке зависевших от него Антиохийского патриарха Макария и Александрийского Паисия за то, что они соблазнились на Московский призыв и поехали судить Никона. Это запрещение их старейшего собрата так и висело над Макарием и Паисием, когда они судили Никона в Москве.

Интриган Лигарид был противен и многим грекам, очутившимся в те годы на Москве. И они стали на защиту Никона. Особенно энергично выражал свое мнение Иконийский митрополит Афанасий, как родственник КПльского патриарха Дионисия. Афанасий лично говорил царю, что патриарх Дионисий «бьет челом ему, чтобы царь помирился с Никоном». Митрополит Афанасий завел переписку с самим Никоном, ободряя его надеждами: «Едино, владыко мой святый, к миру пришло, еже правды не любят: единой только лжи желают. Мене послал брат твой, Константин-Града патриарх, ради миру с боярами. Указал им, что он мне приказал. Граматы приносят гречане ложные, только бы добыти деньги. Тако тем верят бояре и того любят, паче правды. А блаженству твоему, учащу слово евангельское, не внимают. Лишше труждаются лукаво: ни един патриарх граматы не даст им. Опять блаженствое твое будет патриарх Московский. Не будет иначе, и святые твои молитвы да будут со мною». В другой раз тот же Афанасий пишет к Никону: «О том желаю и ведаю, божественное первосвятительство твое, владыко святый, слышаще святое твое имя и неизреченную милость к пришельцам, яко их любишь и одеваешь, яко отец и чадолюбивый и будет тебе заплата от Господа во царствии небесном. Премудрый мой отче! Нечестивого Лигарида ложь совершилася, по словесех преблаженного брата твоего (разумеется КПльский): прислал писания и отлучил его и проклял яко папежника и злого человека, глаголет лживого». Об иеродиаконе Мелетие Афанасий сообщает, что КПльский патриарх прогнал его от себя и хотел посадить его в каторжную тюрьму, да тот куда-то скрылся.

Чуя опасность своего провала, Лигарид и Мелетий начали топить Афанасия. Они составили подложную против Афанасия грамоту от имени Дионисия КПльского. В ней, якобы, КПльский патриарх честит Афанасия «сосудом злосмрадным» и отлучает от церкви. Звучала эта подделка грубо и аляповато. Но клевета, как всегда, была полезна врагам Никона. Твердо стоял за Никона в Москве посланец Иерусалимского патриарха Нектария, Савва (Савелий) Дмитриев, но власти держали его в Москве почти под тюремным надзором, препятствуя всяким сношениям его с патр. Нектарием.

Видя, что патриархи в Москву не едут, Паисий Лигарид решил употребить все свои связи с друзьями в КПле, чтобы достать на свое имя особые полномочия для процесса суда над Никоном. И, к удивлению, это ему удалось. Нежелание КПля судить Никона использовано было Лигаридом удачно для него. КПльские друзья Лигарида добыли ему от Вселенского на сей предмет экзаршие полномочия. В 1663 г. получена была в Москве в этом смысле патриаршая грамота. Как оказалось впоследствии, она была подложной, махинацией друзей Лигарида, людей той же растленной морали, как и он. Но наивная Москва поверила подлогу. В ее глазах П. Лигарид был теперь высоко квалифицированным судьей над Никоном, и московские власти открыли ему полный кредит.

18.07.1663 г. П. Лигарид вместе с Астраханским архиепископом Иосифом посылается к Никону в Воскресенский монастырь для официального вручения ему долго державшегося под сукном, благодаря осторожности царя, официального постановления давно протекшего собора 1660 г. Как известно, оно было радикальным: лишало Никона и патриаршества и даже священства. Никон теперь не питал иллюзий. Знал Лигариду настоящую цену и бранил его откровенно в лицо по заслугам. Никон говорил: «письма де Вашего не хочу слушать, а Паисия митрополита начал бранить всячески, и называл его вором, и нехристианином и врагом Божиим, и собакою, и самоставленным, и мужиком, и неведомо каким: ездишь де ты по многим государствам и чужим землям и своим воровством раззоряешь. И в речах ему отказал». Т. е. Никон не принял постановления, не вошел в переговоры с самозванной для него юридической личностью, значит, начал вообще с отвержения законности той инстанции власти, которая потребовала его к себе на суд. Лигарид об этой встрече передает так: «Разговор с Никоном продолжался много часов. Произошло великое смятение между посланными со мной боярами. Часто потрясая палкой и стуча ею крепко по полу, Никон волновался, гремя, смешивая, противореча один всем, как Терсит, не давая никому отвечать. Так что мы вышли из кельи без успеха, совершенно испуганными и его дерзостью и стремительностью и невоздержанностью и готовностью в речах… Когда Никон сам говорил, то растягивал и оканчивал речь, где ему хочется. А когда другие говорили, предварял их снова, путал и не давал. Итак мы возвратились в наши покои в унынии. Сверх того, мы как бы раздули пожар гнева». При докладе об этом царю Алексею, последний, по рассказу Паисия, «улыбнувшись мне сказал: видел ты теперь сам Никона? А я ответил: поистине лучше было бы мне никогда не видать такого чудовища. Легче бы я хотел быть слепым и глухим, лишь бы не слышать его киклопских криков и громкой болтовни». Что это были за «киклопские» крики, мы узнаем впоследствии из «Раззорений» Никона. Там он походя называет Лигарида «лжеепископом, волком, бродягой, свиньей, новым еретиком» и т. п.

И действительно, вознесшийся было до высоты экзарха Вселенского Патриарха, Лигарид начал позорно проваливаться и пред всей Москвой. Друг Никона, митрополит Иконийский Афанасий стал громко доказывать подложность полномочий и титула экзарха, будто бы данных Лигариду патриархом Дионисием. Царь Алексей был смущен и тайком в январе 1666 г. послал в КПль к патр. Дионисию за справкой келаря Чудова монастыря Савву. И тот узнал, что действительно такого рода полномочий Лигарид просил у патр. Дионисия, и тот ему в этом основательно отказал. Отказал потому, что на Востоке то уже давно было установлено и латинство и весь авантюризм Лигарида. По докладу Саввы: «Лигаридия лоза не Апостольского престола». Отзыв патриарха Савва передает в таких словах: «Я его (Лигарида) православна не нарицаю, что слышу и от многих, что он папежник и лукав человек… А что Газский Паисий Лигарид рукоположник папин и по многих ляцких костелех служил за папу литоргию. Но, если он истинно отвержется и проклянет пред собором всю папежскую ересь и исповедует символ православия, и он в собор прият будет».

Другого человека это убило бы на смерть. Даже сам Паисий подумывал уже спасаться бегством. Написал царю просьбу отпустить его домой, ибо в Москву ведь он прибыл не для этих дел, а «просто ради дел милостыни». Сам царь был очень смущен скандалом и боялся его широкого разглашения. Поставив ставку в суде над Никоном на патриархов Антиохийского и Александрийского, царь Алексей, решил поправить репутацию Лигарида через этих патриархов. Гипотеза была рискованная, но она неожиданно царю Алексею удалась. Царь (а с ним, конечно, и вся боярская антиниконовская партия) послал навстречу едущим через Кавказ иАстрахань патриархам Паисию и Макарию Лигаридиева друга, греческого иеродиакона Мелетия справиться: «нет ли патриаршего гнева какого на Газского митрополита Паисия? Да будет они гнев на него держат, и ему (Мелетию) всячески говорить патриархом, чтоб они, не розыскав, гневу на него не держали». Но помимо благоприятной для Лигарида роли Мелетия, сами патриархи были расположены сделать все угодное царю. Закрывание глаз на Лигарида было для них второстепенной деталью в их расчете на великие и богатые московские милости. Паисий Л. опять воскрес. Увлеченные корыстью патриархи взяли Лигарида себе в друзья и соучастники в суде над Никоном.

Приезд патриархов (1666 г.)

К великой радости царя, наконец-то 2-го ноября 1666 г. патриархи прибыли в Москву и приняты с великой честью. Сразу же началось их ознакомление с делом Никона через «переводчика» (!) Паисия Лигарида. Паисий приготовил для патриархов записку о деле, в которой он сплошь обвинял Никона в том, «что он дерзнул поставить свой трон выше других, стал поражать благодетелей своих и терзать, подобно ехидне, родную мать — церковь. Но тот, кто смиряет надменных, развеял, как паутину его замысел именоваться патриархом и папой (!), нарушая должное почтение к истинному папе и патриарху Александрийскому, которому принадлежит это титло искони и поныне канонически. И Иерусалимского патриарха оскорбил он, наименовав себя патриархом Нового Иерусалима (ибо он бесстыдно и невежественно назвал новую обитель свою Новым Иерусалимом), забывая, что Софроний разделяет Иерусалим на древний — христоубийственный и новый, порождающий благочестие. Никон хотел подчинить себе и Антиохийский престол, где впервые послышалось название христиан, стараясь обманчивой подписью быть третье-престольным. Он обидел и вселенский трон захватом престола Киевского, сего первопрестольного града равноапостольного Владимира, желая, чтоб его торжественно поминали так: Божиею милостию Никон, архиепископ Московский и всея Великия и Малыя и Белыя Руси патриарх. Он придумал, что так как Александрия вследствие обстоятельств опустела и не служит более жилищем патриархам, и Антиохия тоже распалась, то патриархи Александрийский и Антиохийский незаконно именуются патриархами. Таким образом, он по-иудейски прикрепляет власть к месту. Но благодать Духа не ограничивается местом, но всюду свободно расширяется». Вот снижающийся до пошлости стиль записки и вовлечение в него патриархов на протяжении всего суда над Никоном.

Начали с чернового, так сказать, предсоборного заседания в царской столовой в течение двух дней: 28-го и 29-го ноября. Собрание было многолюдное: патриархи, митрополиты, епископы, архимандриты, игумены, бояре, окольничие и думные дьяки. Решено было формально пригласить Никона на соборный суд. По прочтении дела, все участники заседания были предварительно допрошены об их мнениях по существу дела. В результате получилось раньше суда единогласное решение: «Бывший Никон патриарх повинен во всем и от патриаршества имеет быти отлучен».

Так, раньше суда все было предрешено, и интересы партии царя и бояр были обеспечены.

Суд

Заседания суда опять открылись в той же дворцовой столовой царя 1-го декабря. Никон в ночь приехал из Воскресенска. Пред поездкой «исповедывался, причащался и маслом освящался». Никон приехал в санях с преднесением креста. Хотел было зайти к литургии в Успенский собор. Но пред ним захлопнули двери. Не пустили его и в Благовещенский собор. При приближении Никона к дверям соборной залы и эти двери были закрыты, и его заставили ждать. Когда подсудимого впустили, ему указали сесть на обыкновенную скамейку справа от царя. Никон сесть не захотел, сказав: «места де я себе, где сидеть, не вижу, а с собой места не принес, а пришел проведать, для чего меня звали». И простоял весь день на ногах свыше 8-ми часов!

Царь также встал, подошел к столу, где сидели патриархи и стоя начал свои обвинения:

самовольный уход с патриаршества,

бесчестья государю в письмах к патриархам,

укоризны Уложению и царской деятельности по делам церкви,

упреки русской церкви, что она через Паисия Лигарида от кафолической церкви отлучилась и от римских костелов начаток прияла,

и многое другое.

Второе заседание 3-го декабря. Никон не присутствовал. Царь и архиереи обвиняли Никона, что он всех их назвал еретиками. Когда коснулись начального инцидента, драки окольничего Хитрово с патриаршим сыном боярским, то патр. Макарий, чтобы угодить царю, начал благословлять Хитрово. Тот самый Макарий, пред которым Никон в первый его приезд преклонялся, как пред знаменем кафолической истины!

На заседание 5-го декабря снова был позван Никон. Патриарх Паисий допрашивал Никона: с клятвой ли он оставил свой престол? Допрашивались о том и другие архиереи. Никон отрицал обусловленность клятвой. Патриархи стали обосновывать свое обвинение на факте самовольного оставления Никоном своего места, считая этот факт доказанным. Вычитаны были из греческой Кормчей соответствующие правила, которые тут же переводились на русский язык. По прочтении правила: «Кто покинет престол волею, без навета и тому впредь не быть на престоле». Никона это не смутило. Никон заранее детально изучил Кормчую и теперь с уверенностью заявил: «те де правила не апостольские и не вселенских соборов и не поместных соборов. Он де Никон тех правил не приемлет и не внимает». Явно, что инструмент суда, тексты Кормчей утопали в том же мраке научно-археологического невежества, как и тексты богослужебных книг. Митр. Крутицкий Павел пробовал сослаться на принцип канонической рецепции: «те правила приняла святая апостольская церковь». Никон возражал с безбрежной размашистостью первых вождей раскола. Он стоял на своем: «тех де правил в Русской Кормчей книге нет. А греческие де правила не прямые. Те де правила патриархи от себя учинили, а не из правил. После вселенских соборов все де враки. А печатали де те правила еретики. А я де не отрекался от престола, то де на него затеяли». «И вселенские патриархи (характерно для русских это непонимание специфического значения греческого термина «икуменикос»), говорили, что их святые греческие правила — прямые». Придираясь к Никону, Макарий Антиохийский предлагает ему искусительный вопрос: «есть ли ему ведомо, что Александрийский патриарх — судия вселенский?» Никон отвечал: «там де и суди». Таким образом, Никон без всякой филологии, по здравому смыслу, не признавал дутых титулярных прав Александрийца — теперь, в XVII веке судить Московский патриархат. Продолжая свой реализм от здравого смысла, Никон даже попрекнул приезжих гостей в фиктивности их собственных титулов. Он сказал: «а во Александрии де и во Антиохии ныне патриархов нет: Александрийский живет в Египте, а Антиохийский — в Дамаске». Смущенные патриархи решили смутить и самого Никона встречным вопросом: «Когда патриархи учреждали Московское патриаршество, в то время где вселенские (!) патриархи жили»? Никон, боясь запутаться, с мужицкой хитрецой отделался отговоркой: «он Никон в то время не велик был»… Картина состязания двух невежественных сторон.

После этого вмешался царь Алексей. Тоже искушая Никона и предъявляя ему подлинник ответов на московские вопросы о власти царской и патриаршей, царь допрашивал: «верит ли Никон вселенским всем патриархам (!!), что они подлинно подписали этот ответ своими руками и что вселенские патриархи (!) — Александрийский и Антиохийский прибыли в Москву при согласии и двух других патриархов»? Никон, заглянув в бумагу, сказал, что он не может утверждать ни да ни нет, потому что почерков патриарших он не знает. Обидевшись, Антиохийский заявил, что он свидетельствует о подлинности подписей. Никон дерзновенно заметил Макарию: широк ты де здесь, а как де ответ дашь перед КПльским патриархом? Никон был прав, ибо КПльский патриарх дезавуировал в тот момент и Антиохийца и Александрийца, приезжавших в Москву судить Никона. Весь ли судебный ареопаг посвящен был в эту дипломатическую тайну для широкой Москвы? Во всяком случае для официальной Москвы такого рода намек Никона был скандалом. И архиереи и бояре с возмущением восклицали: «как он не устрашится Бога и великого государя! Бесчестит и вселенских (!) патриархов и всю истину во лжу ставит».

Чтобы не раздувать соблазна, патриархам-гостям подсказали заявить Никону о предстоящем ему генеральном осуждении. По слову патриархов, у Никона тут же отобрали предносимый ему крест и объявили, что он будет низвергнут из сана и священства и объявлен простым монахом.

8-го декабря состоялось тайное совещание патриархов с царем о церемонии объявления окончательного приговора. 12-го декабря собрание собора произошло в патриаршей крестовой палате. Царь Алексей избежал этой тяжелой сцены. Его заместителями были злые личные враги Никона — Одоевский и Салтыков. Вызванного Никона оставили ждать в сенях. Патриархи и архиереи, облачившись, пошли в Благовещенскую церковь Чудова монастыря. Никону указано следовать за ними. В церкви прочитано было Никону решение суда — сначала по-гречески, а затем по-русски. В обвинении перечислялись преступления Никона:

«он досадил великому государю, вторгаясь в дела не подлежащие патриаршему сану и власти»;

«своевольно отрекся от патриаршества и бросил паству, однако не отказался «действовать архиерейская»;

основывал монастыри с незаконными именами: Новый Иерусалим, Голгофа, Вифлеем, Иордан, «глумяся и ругаяся над божественными вещами»;

величал себя патриархом Нового Иерусалима, разбойнически похищал имущества для своих монастырей;

не допускал поставления нового патриарха в Москве, отлучал архиереев без всякого следствия и суда, глумился над двумя архиереями, называя одного Анной, а другого Каиафой, а двух бояр — одного Иродом, а другого Пилатом;

«не архиерейскую употреблял кротость, но мучительски наказывал священных лиц».

За все это: «мы — патриархи учинили его всякого священнодействия чужда и чтобы он архиерейская не действовал, обнажили его омофора и епитрахили… Именоваться ему простым монахом Никоном, а не патриархом Московским… Место же его пребывания до кончины жизни его назначили в монастыре, чтобы ему беспрепятственно и безмолвно плакаться о грехах своих».

По прочтении приговора, патриархи встали у царских врат и подозвали к себе Никона. Александрийский сам снял с Никона клобук и панагию и повторил последние слова приговора. Никон физически всему покорялся, но своего негодования и языка не сдерживал. Протокольная запись, конечно, скрывает подробности беспощадных слов Никона и его презрения к корыстным мотивам его восточных собратий, ставших его судьями. Запись так резюмирует слова Никона: «Знаю де и без Вашего поучения, как жить, а что де клобук в панагию с него сняли, и они бы с клобука жемчуг и панагию разделили по себе, а достанется де жемчугу золотников по 5 и 6 и больше, и золотых по 10». Протоколист, затушевывая скандал, заключает всю сцену торопливой фразой: «и поуча святейшие патриархи Никона, бывшего патриарха, отпустили на подворье».